В книге использованы фотоработы Роберта Мэпплторпа.
Разговор редактора с переводчиком
У нас наконец вышли «Просто дети» — воспоминания Патти Смит о своей голодной и прекрасной нью-йоркской юности, Роберте Мэпплторпе и многих других. Всем, кого она вспомнила, досталось столько любви и поэзии, что казалось, будто передать это в переводе невозможно. Но у Светланы Силаковой это получилось превосходно. Мы решили задать ей несколько вопросов о книге, над которой с таким удовольствием вместе работали. Редактором книги была Евгения Лавут, она и поговорила с переводчицей.
— Патти Смит — необычный мемуарист. Она осознанно преображает реальность, создавая не столько хронику, сколько произведение искусства. Для вас как переводчика «Просто дети» — художественное произведение или документальное?
— Мемуары в принципе не могут быть документалистикой. Документалистика предполагает отстраненность, бесстрастную объективность. А мемуарист — живой человек, который не в силах посмотреть на себя извне, который бессознательно полемизирует с другими версиями событий, давними недругами, собственными комплексами... Кстати, пока переводишь мемуары, лучше не знать никаких альтернативных версий. Иначе неизбежно возьмешь на себя роль следователя, а надо слиться с автором.
Поразительное дело: в этой книге почти нет сленговых выражений. Вот не употребляет она их! Иногда мне даже приходилось себя одергивать. А слово punk встречается один-единственный раз. И означает... ни за что не догадаетесь. Гнилушки в лесу, где Патти в детстве любила гулять.
— В книге Патти предстает не совсем такой, какой ее можно представить, будучи немного знакомым с ее творчеством и средой, в которой она сформировалась. До конца ли вы верите образу Патти, созданному ей самой?
— Ну, это обычная реакция на книгу Патти: «отличная книга, душевная, но ежику понятно, что все было не так красиво и благостно». И слышна эта реакция на разных континентах.
Но:
Во-первых, как мы с вами хорошо знаем по блогосфере, имидж не выдумаешь, хоть из кожи вон лезь, и юзерпик обычно достовернее, чем фото в паспорте.
Во-вторых, Патти сама нам сообщает, что, например, ее первой любовью был Артюр Рембо. Она даже одежду как бы заимствовала из гардероба кумиров: «кепка Маяковского», «шарф Бодлера». Поэтому выстраивание образа из аллюзий для нее естественно, как для толкиниста заполнение анкеты: «Национальность — эльф. Военнообязанный». В-третьих, в книге очень хорошо видно: как только у нее появляется СВОЕ ДЕЛО (группа, стиль), она перестает прятаться за кумирами. Повествование становится конкретнее: вот мы поняли, что нам нужен клавишник, вот мы пошли записываться... Сам Дилан забрел нас послушать? Подумаешь, мы и сами с усами! (Дилан, кстати, сам виртуоз автомифологии и «возьму свое там, где я увижу свое»).
— Удивительно, что у девушки с бурной юностью — непоколебимые нравственные устои. При этом она не осуждает никого из тех, кто оказался (или оказывался) «на темной стороне» — начиная c Роберта Мэпплторпа. «Мне просто досталась счастливая лошадка на этой карусели», смиренно констатирует Патти. В чем секрет этой счастливой лошадки?
— На вопрос о секрете отвечать не возьмусь: думаю, он в книге между строк, и «что такое счастье, каждый поймет по-своему». Зато процитирую железную отмазку одного музыканта: «Я же панк. Я должен быть непредсказуем!» в ответ на «Зачем вы берете ордена?». Патти — панк, и никто ей не запретит рассказывать только о хорошем (на самом деле — не только, но доминирует именно позитив). В книге ни о ком не сказано дурного слова, и это — позиция.
В действительности автобиографическое повествование Патти вполне правдоподобно, если вчитываться и сопоставлять с реальным опытом, а не с карикатурным образом «типа панка». Старшая из четверых детей в семействе, где детей любили, но не баловали. «Старшей сестрой» она была, по сути, и для своих мужчин: условный рефлекс! Забеременела по невежеству? Нормально для книжной девушки. Не отрываясь от бомжевания, искала и нашла работу где? В книжном магазине. И даже карьеру сделала, а попутно подрабатывала перепродажей букинистических изданий (в СССР, наверно, фарцовкой бы занялась). Работу в «мире цивилов» бросила только когда обрела первый успех в музыке. Кот Матроскин от рок-музыки!
Только одна метаморфоза кажется мне неожиданной: Патти много раз подчеркивает, что была страшно стеснительна. Но когда ее приглашают играть в театре, выясняется, что на сцене ей нравится. И как только она нашла возможность быть на сцене «собой» в ее понимании, все наладилось.
— Чем, с вашей точки зрения, эта книга может быть особенно интересна российскому читателю – и кому именно она будет интересна?
— Чем интересна? Во-первых, это женский взгляд на 1960-1970-е в Америке. С деталями, с атмосферой. С кинематографической четкостью. Допустим, с мифами — но кому это мешает, мифология глубоко личная, без коммерческой составляющей. Во-вторых, это очень светлая история о юношеской любви друг к другу и к искусству. И в описании Патти эта любовь — вечная. В-третьих, любопытно сравнить с опытом советских ровесников. В-четвертых, «знайте, детки, как рубились ваши предки!». С легкой примесью «пока вы тут тусовались, власть переменилась»: в одном из интервью Патти сетует, что нет больше ее Нью-Йорка, потому что даже ее группе не по карману снимать там репетиционную базу.
corpus-books
