Дагги-Тиц

У Владислава Крапивина очень много: с первого напечатанного в журнале «Уральский следопыт» рассказа в 1960г до романов 2013г. Представляете, какой огромный период времени охватывают его книги? Сколько всего в нашей стране изменилось в эти годы?

В книге "Дагги-Тиц" события происходят в 2007 году. И частично они перекликаются с тем, что уже встречалось, например, в "Мальчике со шпагой": и там, и тут у детского клуба бандиты или просто гадкие властьимущие людишки отнимают помещение ради своих целей.

Вот только в этой книге события будут развиваться гораздо трагичнее. И многое здесь настолько неожиданно и при этом неизменно душевно и трогательно, что под конец я пару раз успела прослезиться.

А вообще книга про колючего и ершистого от недолюбленности мальчишку по имени Иннокентий, а лучше -…

Я очень много читал Крапивина, хотя и не всё, что он написал. Было время, когда я безумно его любил и мог перечитывать многие его произведения бесконечно. Потом восторг прошёл и теперь я обращаюсь к Командору не так часто. Признаюсь, мне больше нравится ранний и зрелый Крапивин. То, что он начал писать в годы Перестройки и в постсоветское время не вызывало у меня большого восторга. И всё же «Дагги-Тиц» я отнесу, скорее, к удачным его вещам! Книга достаточно жёсткая. Читать, получая чистое удовольствие, как я мог (хотя тоже не всегда) это делать, читая «пионерские» книги Крапивина, тут не получится. Детство современных детей куда более жестокое и суровое, чем (спасибо товарищу Брежневу!) наше детство. Но и у нынешних ребят есть свои неповторимые радости. Вначале, правда, мне…

Мой марафон по Крапивину по-прежнему продолжается, видимо такое у меня настроение. На этот раз у меня на столе один из относительно «свежих» романов этого автора. 2008 год на дворе, вроде бы время перемен, нового века и других ветров, но дети по-прежнему без каких-то прав и защиты. И вновь у нас в главной роли проблемный ребенок. Мальчик со множеством имен. Иннокентий (по документам), Кешка (для домашних и мамы), Смок (для школы и знакомых), Инки (Инки, а не Инка, это важно — для близких друзей). Вот только близких друзей у него нет совершенно. Да и с домашними — тоже так еще проблема. Кто отец — он даже не знает. А мать — все время где-то в разъездах, появляясь только на несколько дней в году и вновь уходя в неизвестном направлении. Как говорят её знакомые — цыганская душа, бродяга. Ну…

Проходят времена, меняются нравы, трансформируется и писательское отношение к наблюдаемым им событиям внешнего мира и к тому, что и как проживают-переживают люди в изменившихся условиях. И прежде всего главный объект крапивинских исследований — дети, мальчишки и девчонки младшего и среднего школьного возраста.

Совсем недавно канули в лету приснопамятные 90-е, на дворе нулевые, однако резко по щелчку ничего не происходит, и потому мир, в котором живёт герой повести Иннокентий: Кешка (по домашнему), Смок (для всего мира), Инки (именно Инки, а не Инка — для близких друзей) пока что ещё сильно отдаёт бандитско-беспредельным предыдущим десятилетием. Но главное даже не в этом (пока не в этом), главное в том, что второклассник Кешка по жизни — одинокий человек. Отца нет и никогда не было (мать…

«Дагги-Тиц» — это звук, который издают ходики, найденные главным героем на помойке и собственноручно им починенные; а еще так зовут муху, которая любила на них сидеть, а потом умерла; собственно, с этой мухи, точнее, ее похорон, все и началось…» (из рецензии Л.Данилкина) Это реалистичная повесть из жизни 10-летнего мальчика в годы нынешних буржуазно-демократических реформ. Муха Дагги-Тиц, к которой он привязался, вынуждает задуматься о степени одиночества ребенка. Не помню, к сожалению, название фильма, в котором одну женщину посадили в Бастилию, в одиночку, и она там подружилась с крысой. А тут никакой Бастилии, и дружба с мухой… У героя книги одиночество более тотальное, чем у узницы средневековой крепости. А часы-ходики говорят о том, сколько у него игрушек и какие они. Игрушек нет,…

Она писала о доверии к человеку. Пусть даже маленькому, пусть даже к первоклашке. "Завтра была война" Б.Васильев

Крапивин не мой, мой Железников. Знаю, что все, кто есть кто-то, должны любить Владислава Петровича, ну так, ему и без меня поклонников хватает. Знакомство случилось в начале восьмидесятых, когда журнал "Пионер" печатал "Журавленка и молнии", влюбилась в Журку с Иринкой, а как можно было не влюбиться? Как вообще мог существовать в советском пространстве человек, который мог так говорить о жизни детей? Таких, как я, чуть старше или чуть младше, переживающих потрясение от первого удара о тотальную ложь, которая пропитывала тогдашнюю жизнь как липкий сироп бисквитные коржи.

На фоне повсеместной борьбы хорошего с лучшим, сбора макулатуры и металлолома, соревнования за…

Время каравелл прошло. И время сказок - тоже. Вместо всего этого будет суровая действительность - та, в которой взрослые бросают собственных детей, а человека могут уничтожить из-за того, что он создал любительский театр в помещении, где местные власти решили устроить кафе...

Признаюсь, на 1/6 книги я все еще скучала. Мне казалось даже, что автор повторяется, используя собственные приемы и клише. Но после знакомства Инки с Борисом сюжет неожиданно начал стремительно развиваться, и вот я уже с нетерпением жду ежедневной прогулки, чтобы поскорее засунуть поглубже в уши черные ракушки наушников и узнать, что же там было дальше.

Серьезная повесть. Совершенно не детская. О дружбе, о подлости, о мести. О том, как уберечь тех, кто рядом, и не потерять при этом самого себя. О том, что что иногда…

Крапивина люблю давно и беззаветно, но с годами отношение к его произведениям меняется. Сейчас мне страшно. Мне страшно, когда 14-летний парень, пусть даже и совершивший большую подлость, в ответ на вопрос: "Как ты живешь после этого?" отвечает: "Я не живу - я доживаю". Страшно, что дети нашей страны не нужны никому, кроме горстки энтузиастов. Страшно, что "богатые и знаменитые" не гнушаются воевать с детьми. Действительно, как же они мешают, эти дети! Страшно, что матери бросают своих детей на чужих людей, чтобы устроить свою личную жизнь, в которой нет места "ошибкам молодости". Однако, когда мальчик-четвероклассник говорит: "Я не флейта. Меня можно сломать, но играть мною нельзя", я понимаю, что, может быть, все не так страшно...