Детство Иисуса

Представьте себе мир, в котором нет места любопытству, страсти, шашлыку, пельменям, в общем, всему, что так или иначе возбуждает у нас, обычных людей, интерес к жизни. В этом мире также нужно рано просыпаться, идти на работу, искать крышу над головой, пропитание. Но жители этого мира не задумываются о смысле своей работы, потому что они просто знают, что нужно просто трудиться, потому что, ну жизнь такая, все трудятся, а то, что твоя работа не эффективна и по сути деньги особо не нужны, не имеет значение. Об этом просто не нужно думать. В этом мире нет красивых женщин, романтики, настоящей дружбы...  В общем, Джон Масквелл Кутзее, как мне кажется, описал мир, который, возможно, и есть самый что ни на есть человеческий ад. Все вроде бы так, как мы привыкли, но серо, дистиллировано, уныло.

Н…

О, это редкое и удивительное чувство, когда прочитал книгу, что прочитал — толком не понял, и все равно остался вполне довольным.

Главные герои, взрослый мужчина и маленький мальчик, прибывают в другую страну, чтобы начать новую жизнь. Они не отец и сын и даже не родственники. Им дают новые говорящие имена — Симон и Давид, потому что так начинается другая жизнь — без прошлого, с новым именем. У Симона высокая цель — найти мальчику мать. Поначалу кажется, что речь о родной матери, но потом оказывается, что Симон просто уверен, что родная мать это так, есть куда более важные материи. Как ни странно, «истинная» мать, опознанная Симоном, действительно находится (сперва слегка ошарашенная тем, что ей сунули ребенка), но непонятно, к добру это или к худу. Сам Симон остается в качестве «дяди» и…

Красивая история, с которой Кутзее сорвал интеллектуально-сентиментальный с философскими тонами куш, поскольку тема адаптации мигрантов в неназванном морском городе (предположить можно как юг Европы, так и может быть север Африки) за последние десятилетия часто вызывала интерес у самых разных представителей искусства, от кинематографистов ("Кускус и Барабулька") до деятелей перфоманса. Отец и мальчик (где-то семи лет) ведут интересное существование без средств. Нельзя сказать, что они подавлены, однако будучи людьми, выпрашивающими ночлег, работёнку, ужин, выглядят достойно, делают это с гордо поднятой головой, в то же время не зазнаваясь. Если вспомнить городскую атмосферу, в памяти летняя погода, с облачным небом и зноем, разбавляемым дождём, когда не удручают порывы морского ветра.…

Батюшки, человече, неужели ты захотел на старости лет посидеть в тени лавров Коэльо? Это ты, у которого я прочитала очень годный роман «В ожидании варваров», похмыкала над прямолинейностью подачи в «Бесчестьи», стерпела издевательства над Фёдором Михайловичей в «Осени в Петербурге» (фанатская любовь часто выражается в сочинении фанфиков по любимым писателям – понять и простить!), подумала «ага, снова притча…», когда взялась за «Жизнь и время Михаэла К.», ободрилась в ожидании чего-то нового и необычного, когда мне в руки попал «Дневник плохого года», предчувствие подтвердилось знакомством со «Сценами из провинциальной жизни». И вот теперь это. Никакой не роман ни по объёму, ни по структуре, а сильно растянутая повесть.

Продолжение даже брать не буду. Земной поклон людям, которые взялись…

Что, если все не то, чем кажется? Если правда у каждого своя, а истина непознаваема? Если параллельные прямые завязываются в узел, а дважды два - ванильное мороженое? Я не знаю, что хотел сказать автор, потому что плохо понимаю намеки. Если бы я написала книгу, это были бы таблицы Брадиса - произведение практичное и предельно понятное. "Детство Иисуса" - тоже очень простое и понятное произведение. Вот мальчик, потерявший родителей; вот взрослые, которые о нем заботятся; вот лошадь и собака, которые нравятся мальчику; вот друг мальчика; вот его учителя. Мальчик просто живет, с ним и вокруг него почти ничего не происходит - как это обычно и бывает в реальной жизни - ни чудес, ни излишеств. Может, и скрытого смысла в этой истории нет. Просто рассказ о том, как человек хочет жить в теплом…

Прочитала я много отзывов об этой книге, и поняла только то, что кажется никто ничего толком не понял, включая меня))) Над этим произведением можно долго размышлять, выдумывать, пытаться найти кучу намёков в каждой фразе и до конца всё равно не будешь уверен, что понял суть. Я увидела в этой книге сопротивление людей бюрократическому давлению, поиск себя, отказ сдаваться, увидела на примере героев, что всегда можно начать с начала. Просто сесть в машину, взяв с собой только самое ценное. Не обязательно подчиняться, не обязательно видеть мир таким, каким его видит общество. Иначе есть опасность ослепнуть навсегда

Он говорит, что надо смотреть вверх. Пока смотрю вверх – все со мной будет хорошо. А если гляну вниз – могу упасть.

Он определенно что-то подсыпает в свои книги, в промежутки между буквами. Ты говоришь себе: я разгадала секрет Кутзее, он не хочет маяться со своей болезненно увеличенной совестью в одиночку, беззастенчиво пользуясь писательским даром, чтобы заражать ею других. И вот уже вместо того, чтобы спокойно получать от жизни удовольствие тридцатью тремя возможными способами, читатель мается болью несчастных дикарей и старика судьи ("В ожидании варваров"), а когда маятник качнется в другую сторону - снова терзается, на сей раз болью "бывших", когда права дикарей признаны и они начинают устанавливать свои варварские порядки ("Бесчестье") Но со мной этот номер не пройдет, карету, мне,…

300 страниц крупным текстом, но я думала, что моя голова взорвется: уныние, философия, безысходность, философия, глупость, философствование, бред про крыс, какашки, философия, мутный конец.

Однако подчерпнула, что, если вас окружают добрые друзья, то вы и сами становитесь добрее и лучше. Единственная незамороченная мысль.

Таким образом, не открылась для меня книга. Не зацепил ни один вытянутой из пальца философский вопрос.

Не заинтриговал ни один поворот минимального сюжета: мужчина средних лет и юный мальчик приплывают в новую жизнь, ищут мальчику маму, а мужчине - утешение его плоти.

Вердикт: понравится людям, любящим погружаться в сложные философские сети и умеющим из них выбираться без моральных потерь.

Наконец-то я поняла, каким словом могу охарактеризовать полуреалистично-мутные миры Кутзее — они не сумасшедшие и не фантастические, а контуженные. Как будто рядом с ними взорвалось что-то грандиозное, но их зацепило только условно, и теперь они ходят вроде живые, но метафорически перегруженные и слегка неестественные. Хотя эту неестественность трудно категоризировать, как, например, в фильме «Лобстер». Ты её прекрасно видишь и ощущаешь, но так чтобы одним ясным предложением повесить ярлык — не получается.

Я не знаю, насколько правдива байка про то, что Кутзее хотел назвать книгу по-другому, чтобы имя персонажа раскрывалось только в конце, а не портило спойлером обложку. Если твой масштаб «кутзеевский», а того требует художественный замысел, то наверняка даже самые упёртые издатели пошли…