Прочерк

Как только я закончил читать «Крутой маршрут», интернет-прибой вынес на берег другую книгу о том же 37-м — «Прочерк». И хоть и не хотелось снова окунаться в ужас того времени, деваться было некуда. Пришлось прочесть.

С первого взгляда кажется, что с «Крутым маршрутом» у неё много общего. Это тоже женский взгляд. И так же, как Гинзбург, Чуковская живёт стихами и помнит их все наизусть. Однако на этом сходства заканчиваются. Во-первых, в этом случае автор избежала тюрьмы: арестовали её мужа. Во-вторых, книга наполнена любовью такой силы, что даже трудно поверить, что после описываемых событий прошло почти 50 лет. И, в-третьих, в отличие от Гинзбург, которая упорно не замечает слона в комнате, избегая обсуждать причины репрессий, Чуковская к этому вопросу обращается прямо и беспощадно,…

13 резенций, 43 цитаты. Моя рецензия будет четырнадцатой. Так получилось, что подряд прочитал сначала "Софью Петровну", затем "Спуск под воду", далее "Предсмертие" о Марине Цветаевой, потом "Прочерк", затем "Процесс исключения", и наконец, "Переписку Л. Чуковской и Л. Пантелеева". Все книги, и художественные, и документальные, и переписка суть документы и свидетельства потрясающей феноменальной силы. Вынесенные в заглавие слова это цитата ( без "всегда") человека, пережившего пытки сталинских палачей. Я добавил "всегда", так будет вернее. Ни один человек, хотя у разных людей разный порог боли, не может выдержать пытки, а если выдерживает, то значит, пытки еще не те, не того уровня. Кто-то выдерживает 3 секунды, кто-то один день, кто-то 3 месяца, но сдаются все. Умереть легче, более…

Автобиографическая повесть Лидии Чуковской "Прочерк" посвящена Матвею Бронштейну, любимому мужу, талантливому астрофизику.Он был расстрелян в 1938 году во время сталинских репрессий. В свидетельстве о смерти, выданном Лидии Чуковской спустя 19 лет после его расстрела, на месте, где должна была быть указана причина его гибели, стоял прочерк.

Повествование в этой повести прерывается, одно воспоминание сменяется другим. Лидия Чуковская рассказывает о своей работе в Детском издательстве под руководством Маршака, о ссылке в Саратов в молодые годы, о первом муже и дочке Люше, о встрече с Матвеем Бронштейном, о бесконечной литературной работе, которая не давала времени на отдых. На страницах ее повести появляются имена известных литературоведов, писателей, редакторов - людей, так или иначе…

Не в первый раз читала книгу на эту тему. И вроде бы уже много знаешь о тех временах и нравах. Но. Невозможно больно читать все равно. Читаешь и не веришь, что это не выдумка. Что это было относительно недавно. В нашей стране. С моими и вашими родственниками. Дикость. Варварство. Больше всего тронула часть про то, что следователями было быдло без образования и ума. Как же они самоутверждались и наслаждались... Не дай Бог, чтобы это повторилось.

Очень важная книга, которая на частном примере (впрочем, очень нетипическом, поскольку Лидия Корнеевна все-таки не то чтобы из обыкновенной семьи) наглядно рассказывает о том, что такое был этот самый 37-й год, который длился с 36-го по 38-й, что такое "ежовщина". После книги вполне естественный интерес начинает вызывать фигура Матвея Петровича Бронштейна, который описывается как гений, которому не дали полностью реализоваться. Вот дружил он с Ландау, обоих посадили, но по какой-то причине "Леву", как его называла Л.К., выпустили, а Бронштейна убили. Через 20 лет Ландау становится нобелевским лауреатом. А из описания выходит, что были друзья, ну, скажем, люди одного уровня, как научного, так и человеческого. И сразу начинаешь задумываться над тем, а что, если бы... И сколько таких…

"Как одной фразой описать всю русскую историю? Страна задушенных возможностей." Александр Солженицын «Архипелаг ГУЛаг»

Пересказывать повесть Лидии Чуковской - неблагодарный труд. Ее надо читать. В предисловии Елена Чуковская написала: "В центре повести короткая жизнь мужа Лидии Чуковской, астрофизика Матвея Петровича Бронштейна, расстрелянного в годы «ежовщины». В «Прочерке» — восемнадцать глав, в которых рассказано о юности автора, о ссылке в Саратов, о работе в редакции ленинградского Детиздата, руководимой С. Маршаком, о знакомстве с М. П. Бронштейном и их жизни до ареста. Названа повесть так потому, что в свидетельстве о смерти Матвея Петровича, выданном в 1957 году, спустя девятнадцать лет после его гибели, в графе для указания «причины смерти» и «места смерти», стоял прочерк. Работа…

Одна из лучших, когда-либо прочитанных книг. Пожалуй, лучшая книга о 1937-м. Очень страшная. Страшная спокойствием и проживанием этого, страшная пониманием, что всё это реальность и совсем недавняя. Чуковская пишет о происходящем эмоционально, но не истерично. Книга, которой "живёшь". Книга, которую нельзя выпустить из рук, отложить, даже просто остановиться, ее можно читать только без передышки, залпом, хотя именно это, особенно тяжело. Начинаешь жить вместе с героями книги, дышишь с ними, ешь и пьёшь, если они голодны или мёрзнут, то и ты с ними.

Ежи Лец когда-то сказал:"Некоторые люди забывают расписаться в списках присутствующих на земле".

Матвей Петрович Бронштейн успел поставить эту роспись. Но сколько бы он успел сделать,если бы ему просто не помешали жить! Я не знаю,каким должен быть отзыв на повесть Лидии Чуковской. Слов нет,хочется тишины и слёз. Пусть прозвучит здесь одно из стихотворений Эльдара Рязанова:

Меж датами рожденья и кончины (а перед ними наши имена) стоит тире,стоит знак "минус", а в этом знаке жизнь заключена. В ту черточку вместилось все ,что было. А было все.И все сошло ,как снег. Исчезло,растворилось и погибло, чем был похож и не похож на всех. Погибло все мое! И безвозвратно. Моя любовь, и боль, и маета. Все это не воротится обратно, лишь будет между датами черта.

Широким и глубоким, как море, бывает горе людское, и чаще всего остается оно немым. (с)

Бронштейн М. П. Номер 11 в списке "Ленинградская область". Приговорён 18 февраля 1938 года. Расстрелян в тот же день. В графе "причина смерти" - прочерк. В графе "место смерти" - прочерк. "Прочерк" - книга, в которой Лидия Корнеевна рассказывает о своём муже, Матвее Бронштейне, Мите. Это стенограмма горя. Жизнь двоих людей, оборванная в самом начале. Просто так. Просто потому что - "идёт охота". Зеркало тысяч таких же жизней, мановением руки обратившихся в стеклянную пыль на расстрельных списках.

Еще и сейчас, в 1983-м, на доске виден след печати (поставленной на бюро М. П. во время обыска). "У, гробовина! - говорит наша московская домработница, - выкинуть бы!" Да, гробовина. Моя и Митина жизнь…