Алмазный мой венец (сборник)

Катаев создаёт свой собственный жанр, который он определяет как "мовизм" (от французского - mauvais "плохой", "неприличный"). Это не повествование, а ассоциативное изложение, исключающее хронологию - в каком порядке вспомнилось, в том и записалось.
В тексте содержатся рассуждения о различии повествования и изображения.
Хочу запомнить это впечатление от книги, о мастерах слова, о поэтах и писателях, для которых метафора была богом, о людях, которые жили одним воображением! И эпизод о возникновении творческого дуэта Ильф и Петров, о замысле "Двенадцати стульев". И советы Ключика (Ю. Олеша) о правильном использовании метафор, о подаренной Катаеву метафоре "голубые глаза огородов". А Есенин какой узнаваемый в Королевиче! Так и представляешь, как он зовёт приятелей махнуть в Рязань к маме,…

Атмосферное произведение, в котором сплелись прогулки по Москве, Италии, Франции — по творческой памяти, в которой рассуждения как про вечность в разных ипостасях, так и про родное и бытовое для писателя. Трогательно с прозвищами: есть объяснение, что это забота о читателе, а может также лишний раз показывает, как можно видеть иначе знаменитых поэтов, какой конкретно образ возникает в голове автора.

Интересно и трагично о прототипе Остапа Бендера, и вообще любопытна была сюжетная линия с произведением "12 стульев", об утраченной любви Ю. К. Олеши, о чтении С. А. Есениным "Чёрного человека"

Слёзы текли по щекам королевича, когда он произносил слово «чёрный» не через «ё», а через «о» — чорный, чорный, чорный, хотя это «о» было как бы разбавлено мучительно тягучим «ё».

Чорный, чорный, чорный.

Ч…

Книга замечательная! Для тех, кому нравятся такие книги. Это не полноценные мемуары, скорее обрывки воспоминаний, зарисовки. Сам автор пишет, что...

Вообще в этом сочинении я не ручаюсь за детали. Умоляю читателей не воспринимать мою работу как мемуары. Терпеть не могу мемуаров. Повторяю. Это свободный полет моей фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся в моей памяти. В силу этого я избегаю подлинных имен, избегаю даже выдуманных фамилий.

Это сочинение, по словам самого автора, "не имеет ни определённой формы, ни хронологической структуры". Рассказчик перескакивает с одного на другое, и поначалу меня это немного сбивало, как и отсутствие подлинных имён. Но это только поначалу. Кроме того, я сделала себе шпаргалку, в которую время от…

Моё первое знакомство с Катаевым. В книге автор рассказывает истории из своей писательской жизни, встречах с другими писателями и поэтами, отмечает особенности жизни тех лет. Мне эти истории показались интересными, так как они приоткрыли завесу над личностями, овеянными славой признанных мэтров, хотя писатели были такими же людьми со своими страстями и страстишками. Не удобным для читателя был манёвр автора обозначать своих знакомцев не именами, а через "прозвища", хотя угадать их, тем не менее, не составило особого труда.

Какие-то авторы оказались мягче своего тиражируемого образа, другие подтвердили собственную славу, кто-то стал открытием. После прочтения "Доктора Живаго" у меня сложилось об его авторе определённое мнение, которое я полагала поспешным и надуманным; и вот здесь…

Автор "Цветика-семицветика" и "Сына полка" написал книгу-воспоминание о своей молодости. О друзьях-поэтах, о романтичном времени идеалистических мечтаний и горящих глаз. Сам он называет это послереволюционное время Эпохой Великого Поиска: " Всё несло на себе печать новизны. Новый кинематограф. Новый театр. Новая поэзия. Новая живопись"... Катаев и те, кто его окружал, находились в самой гуще событий. Они были из тех, кто позволял себе "колебать мировые струны" и строить новый мир. Всем своим друзьям Катаев дал прозвища - ключик, щелкунчик, кололевич, Командор... Наверняка любой филолог разгадает, что за этими прозвищами стояли известнейшие люди той поры - Олеша, Мандельштам, Есенин, Маяковский, Пастернак, Булгаков, Бабель и множество других поэтов и писателей. Ну а для недогадливого…

"Меня подбросило, а когда я очнулся, то одним глазом увидел лежащую под щекой землю, а сверху на меня падали комья и летела пыль и от очень близкого взрыва едва пахло как бы жженым целлулоидным гребешком".

Из щегольства Валентин Катаев, парень, прошедший на тот момент самую кровопролитную - Первую мировую - войну, носил осколок, извлеченный из его тела, на цепи браслета.

"Носили бы его на простой стальной цепочке, а дутое американское золото не стоит вашего настоящего".

Этот совет будущему писателю дал ему его наставник, Бунин. Странная история, странная встреча. Странная книга, написанная пятьдесят лет спустя, не столько мемуары, сколько история взросления - рассказанная беспощадно к самому себе.

Знакомство Бунина и Вали Катаева состоялось, когда последний был упрямым и целеустремленным…

Валентин Петрович Катаев написал 10 томов произведений. Так сложилось, что "Святой колодец", написанный в 60-х годах прошлого 20 века, прочитала только сейчас. Умели писать классики, удовольствие получила огромное. Настоящее художество о том, что было и есть на момент написания, о чем думается и что представляется. Героев, как бы нет, но постоянно чувствуется присутствие жены автора и детей (сына и дочери, которых автор шутливо называет Шакал и Гиена). Есть у Катаева такое, давать прозвища близким и знакомым. Какие же бывают различные воспоминания: одни вызывают неприятие ( недавно прочитанная "Легендарная Ордынка" Михаила Ардова) и другие (катаевские), которые вызывают приятные чувства, самые разные. В книге есть и юмор ( о Мандельштаме и его жене Надежде) и стихи поэта: "Кахетинское…

Данный сборник включает в себя три произведения Валентина Катаева написанных им в стиле мовизма. Воспоминания - обрывками, ёмким фразами и довольно чёткими предложениями повествуют нам о том, как прошла жизнь писателя. «Алмазный мой венец» Валентин Катаев погружает читателя в Москву 20 годов, начала 20 века. В ту Москву которую современному читателю увидеть не дано. Сейчас она населена призраками, и не только людей, призраками улиц, памятников, домов... но тогда её улицы и переулки, ещё находились на своих местах. На глазах Катаева и его современников Россия превращалась из "уездной" в "индустриальную", на их долю выпало пережить войну, революцию и ещё одну войну. Причём сам Катаев был не просто наблюдателем, а непосредственным участником всех этих событий.

Наш век - победа изображения…

Алмазный мой венец (1978) Начало двадцатых годов двадцатого же столетия. Замечательное синеблузое плакатное ананасно-буржуйное рябчиково-поэтическое время. Голодное и холодное, босоногое и морковночайное, агипроповское и уютно-беседное любовно-поцелуйное и революционно-большевистское. Донельзя романтическое, отрицающее всё и вся и одновременно лихорадочно строящее и созидающее. Немножко хмельное и уже наполненное горечами первых дружеских потерь.

Хотя, наверное, это не время такое, а ты сам такой — молодой, задорный, голодный и бесшабашный, влюблённый и влюбчивый, весь состоящий из рифм и метафор, жадный до дружеского общения со всеми этими неназываемыми напрямую друзьями и знакомыми из богемно-поэтического сословия, литературной страты, писательского класса — в книге и правда все эти…