Собрание сочинений в 8 томах. Том 2 (сборник)

Как правило я читаю книги по вечерам или даже ночью, поэтому порой затрудняюсь какую дату прочтения поставить (у меня бзик на этом: если поставила себе сроки, то всегда задницу рву себе, чтобы вложиться в них). Поэтому если срок выделенных дней подходит к концу, я всегда старюсь прочесть произведение до полночи. Вот и сижу я 20 июля, времени где-то минут 20-30 до полуночи, страниц осталось максимум 10. Я уже изнываю от скуки и негодования, предчувствуя скорый конец страданий (по ТРОЙНОМУ совпадению не только моим) и тут у меня звонит телефон. Я конечно удивилась, поскольку в столь поздний час только я могу не спать. В общем меня ошарашили…

Лена - моя ровесница. Когда-то давно всю ясельную группу, и Лену тоже, вывезли на лето на дачу. Подальше от городской пыли, в сосны. Лена простыла и осложнением стало грозное заболевание - полиартрит. Лена росла, а врачи давали неутешительный прогноз: недуг будет наступать медленно, но верно. Семья сумела мобилизоваться: у Лены появилась сестренка, мама продолжила работу, папа был весь в семье. Мы немного общались. Повзрослев, я иногда приезжала к Лене: она светлая, добрая, смешливая и все понимающая. Было трудно с подарками, в Прибалтике было почти всё. Было трудно с темами для разговора: Лена рассказывала, что можно познакомиться с таким…

Мы сидели с товарищем в саду в беседке и обсуждали современное искусство в целом и качество нынешнего кинематографа в частности. Товарищ сокрушался, что в современном кино очень мало реализма: супермены в одиночку спасают мир, храбрый полицейский выбегает на середину улицы и расстреливает всю городскую мафию, вооруженную до зубов и прочее, прочее. Я тоже вспомнил, что все невзгоды, выпавшие на героя фильма «Выживший» могли уничтожить целую мотострелковую роту, а он один справился и смог таки получить заветный Оскар. Я высказал мнение, что режиссеры снимают так не потому что не знают жизни, а потому , что им надо снять красивую картинку, за…

Как так получилось, что "Нетерпение сердца" до сих пор проходило мимо меня?! Не знаю. Как замечательно верно выписан неровный характер Эдит!– на стыке детства и женственности, эгоизма и благодарности, любви и отчаяния… Как всем нам это знакомо. И как знакомо это любящим нас людям: родным, друзьям. Как вовремя, с должным чувством меры и к месту введена слепая жена доктора – ради сопоставления и противопоставления. Насколько страшнее и важнее для Гофмиллера эти несколько месяцев, нежели последующие четыре года войны. И случайно ли рассказывает он эту историю накануне войны ещё более страшной? Но это не рецензия. Это то, что я не могу не…

Вообщем-то эта статья не относится к конкретно этой книге Цвейга, но мне хочется её сохранить для себя. Мне кажется, она добавляет глубины к пониманию автора. Александр Гордон. Трагедия европейца (Стефан Цвейг) В тридцатые годы двадцатого века Стефан Цвейг был одним из наиболее известных писателей, пишущих на немецком языке. Он был родоначальником жанра художественных биографий и большим мастером психологической новеллы. Его блестящие, насыщенные драматизмом новеллы и биографические шедевры были переведены на пятьдесят языков. Тогда он был одним из самых переводимых писателей в мировой литературе. То были годы его триумфа. В 1935 году…

История моя берёт начало в те лохматые годы, когда многих Лайвлибовцев ещё не было на свете. Может, даже большинства. Я её давно хотел записать "для потомков", но всё не было случая. И вот -- прекрасный повод! Хромая Эдит в превосходной книге Стефана Цвейга. Спасибо вам, герр Цвейг, за предоставленную возможность. Дело в том, что хромые женщины (далее -- ХЖ) сопровождают меня всю сознательную жизнь, так что я, уж поверьте, кое-что в этом деле понимаю. Сомневаюсь, что на свете найдётся много людей, которым попалось на пути такое их количество. Разве что работником соответствующих отделений больниц. В те далёкие годы, практически в прошлой…

Эта книга должна была быть первой, которая познакомила бы меня с творчеством С.Цвейга. Но так вышло, что по счёту она оказалась третьей. Помню своё безмерное желание наконец-таки её прочитать, словно у меня тоже было "нетерпение сердца". Помню, как невольно стремилась моя рука к этой книге, которая стояла на полке и терпеливо ожидала своей очереди. И дождалась. Я читала её повсюду: сидя на кровати, на полу, на кухне с чаем; ехала в машине и перелистывала страницы словно со скоростью самой езды. Временами книга выскользала из моих рук, а слова перемешивались между собой. Мне казалось, что ещё чуть-чуть — и они вспорхнут со страниц, оставив…

Глазами чьими я смотрю на мир? Друзей? Родных? Зверей? Деревьев? Птиц? Губами чьими я ловлю росу, С упавшего листа на мостовую? Руками чьими обнимаю мир, Который так беспомощен, непрочен? Я голос свой теряю в голосах Лесов, полей, дождей, метели, ночи...Ника Турбина Часть 1 Помнишь, я тебе перед разлукой говорил, что буду каждое своё письмо начинать с новой буквы алфавита, называя тебя с нежностью? Ты тогда ещё с улыбкой спросила: как же ты… назовёшь меня нежно на «ы», на «ъ» и «ь» знак? Ты была и Африкой моей гумилёвской, и водяным знаком судьбы, нежно проявляющимся на свету, радием, лучи которого пронзали меня целиком, заставляя светиться…

Как часто за любовь мы принимаем обычное чувство жалость и вежливости?.. И как далеко может завести человека это заблуждение. Антон Гофмиллер – главный герой романа, от лица которого ведётся повествование. Это молодой человек в возрасте 25 лет, лейтенант кавалерии австрийской армии, из небогатой семьи, рано попавший на военную службу. Практически всю свою сознательную жизнь он был избавлен от необходимости принимать решения самостоятельно, требовалось только соблюдение уставов и выполнение приказов. Но всё меняется в одночасье. Аптекарь вводит молодого человека в дом богача Кекешфальва, который оказывается не потомком знатных семей, а…

Как же иногда может исследовательская работа странно переплетаться с жизнью. Живу в Париже, пишу диссертацию про самоубийства во французских пьесах девятнадцатого века. Сидела в библиотеке, размышляла про катарсис и две его составляющие: ужас и сострадание (terreur et pitié), столько раз уже всеми пережеванные. Хотелось чего-то даже не нового (какая новизна может быть там, где все когда-то в начале времен уже сформулировал Аристотель), а свежего. И желательно не по Фрейду и не по Лакану. Поднимаю глаза и вижу на полке напротив синий корешок с заголовком "Опасное сострадание" (La pitié dangeureuse) - бывают же совпадения (или, для в…