Моллой

Он просит написать отчет, голос, что поселился в нем давно, теперь он возможно понимает его, возможно не верно, но дело не в этом. Он просит написать отчет. Свободнее стать? Вероятно. Он узнает. Заходит и начинает записывать. Полночь, дождь. Не было ни дождя, ни полночи. Свобода.
Думаю человек в своей жизни, ккждый человек, сильно привязывается к вещам, к каким-то бытовым хлопотам, заботам, заработку средств на существование ( как и прежде, вопрос стоит остро, мы живем для заработка, а еще лучше мы зарабатываем, чтобы жить. От таких слов мурашки по коже. ), а путь проделанны им открывает ему глаза, открывает по новому, глаза были и ранее открыты, но смотрели не туда. Теперь он видит, теперь он не хочет быть человеком, остачертело, быть абстрагированным, отстраненным, да так на много…

Моё от первой до последней строчки, великолепно, потрясающе, восхитительно, с оттенками Кафки, Кнута Гамсуна и Венички Ерофеева.
Может Достоевского... Может ещё кого забыла.

Эта книга имеет очень цельную и крепкую концепцию, такую себе идею в скорлупе, «разгрызть» которую смогут не все читатели (и я том числе не могу). Текст насыщен огромным количеством символов (собственно он и состоит из символов) – ситуаций, предметов, персонажей.

Автор играет с читателем: начинается повествование (или якобы начинается) иллюзией стандартного. Главный герой (человек не от мира сего), отправляется на встречу с матерью. Сразу он относительно быстро продвигается вперед, но далее герой вместе с читателем вязнет в комке тягучих обстоятельств и цель становится все отдалённее, призрачнее…Действие одновременно и ускоряется, и стоит на месте.

Начало второй части довольно линейное и дает нам надежду на разъяснение: что же тут вообще происходит. Второй герой (или не второй), сыщик…

Вступление. Часть 1.

С чего начать? С Достоевского, Камю, Вордсворта, Данте? Мысли ширятся, оступаются, вместе с сердцем, словами... какая-то осень касаний книги: листы, отшумев, опали, обрушились на меня жёлтою листвой воспоминаний; веки, словно бледные ладони, беспомощно и слепо шарят в осыпающейся и выцветшей тьме страниц, ладони щурятся, перелистывая солнечный воздух, сквозные мгновенья: так в детстве, заблудившись в лесу, кружа по орбитам-спиралям отчаяния жизни, находишь лишь себя, натыкаясь на призраков своих существований: подойдёшь к высокому дереву, обнимешь его ладонями, прислонишься к нему щекой, губами, сердцем... и слушаешь, слушаешь всем своим существом эту напевную синь высоты, ощущаешь, как оно блаженно и туго, словно мачта, раскачивается в студёном, загустевшем обмороке…

Ни одна прочитанная мною книга не вызывала во мне такого количества злости и отвращения. Это самое отстойное чтиво... бред то ли наркомана под дозой, то ли шизофреника. Никакой сути, идиотические описания. Мировой шедевр?! Вы шутите! Гавно редкостное.

При всей моей давней и неизменной любви к людям с нарушенной нестандартной психикой , эта книга далась мне тяжеловато и с первых строк напомнила Звук и ярость У. Фолкнера, где начальные главы представляют собой поток сознания Бенджи, чье психическое здоровье далеко от нормы. Хотя каждый раз, написав такие слова, снова и снова задумываешься, что есть норма и патология. Конечно, можно привести определения из медицинской энциклопедии или той-же Вики, но если задуматься в более глобальном смысле, то возможно, выяснится, что все зависит от того, что взять за точку отсчета.

И что там, что тут авторы погружают нас в сознание человека, чье психическое здоровье отличается от нормы, признанной нами. Но тем сильнее воздействие такого приема. Ты медленно погружаешься в сознание Моллоя, движешься с…

Читать было сложно, особенно в самом начале. Из-за бесконечного потока сознания казалось, что сам уже сходишь с ума. Вторая часть внезапно пошла гораздо быстрее и интереснее, хоть в ней и был почти такой же поток сознания. Потом стало даже захватывающе, потому что потоки сознания инвалида-дурачка и "нормального" сыщика внезапно совпали. И появился некий страх, что же это получается, вокруг все сумасшедшие? Моллой никаких эмоций, кроме отвращения, у меня не вызывал, Моран же просто напугал, потому что свое сумасшествие он прятал под маской благопристойности. Еще больше поразило двухслойность его отношения к сыну. Он его ненавидит и любит, он его шпыняет, лишая всего, но хочет ему добра, он его жалеет, но ведет себя как последний мерзавец. Получается, что он осознанно или все же…

Тяжелая и мучительная книга. Сквозь каждую страницу которой приходится продираться, концентрируя ускользающее внимание на тягучих строчках. Слишком подробная, чересчур физиологичная. Забивающая костылем калеки в разум древний тезис: Бытие есть, Небытия нет. После прочтения которой в голове остается комок боли, пульсирующей где-то в районе затылка. Произведение без начала и конца, обладающее мнимой цикличностью сюжета, отличной от процедуры перекладывания из кармана в карман камней для сосания. В нем постоянно куда-то двигаются Моллой, Моран или время. Но складывается впечатление, что движение ложное, что это лишь самообман читателя, склонного полагать перелистывание страниц тоже формой бытия. Абсурд подходит к читателю на негнущихся ногах, бьет по ребрам или в область паха, чтобы тот…

Нет, к такому никогда не бываешь готов. Когда дорога, расплывающаяся перед глазами, вихляет скалоподобными холмами, и все в твою голову. Внимание! В твою, да, именно голову, так. Восстанавливаю память по старым плейлистам, а М. едет к маме. Едет, идет, скачет. Инвалид, калека, воплощение себя, своего сына, своего отца. А что поможет ему, в той реальности, где идет/не идет дождь, где любая поступь - это отражение, припадающее сухими губами к роднику безумия?

Вы никогда не встречали на дороге своего двойника? А себя самого? Мо. вам расскажет, как оно бывает. Возможно. Куда идет он, едет, может быть. Давит собак. Использует велосипед, убогий, ищущий маму. Встрепенитесь, ему больно, посмотрите же на него, он не видит из-за дождя!

Лежать в палате чисто, сухо. Грязь - она вторая кожа, но они…