Благая весть Марии

Это удивительно творение символизма, кто бы что не говорил. Символизма в чистом его виде, с поисками смысла жизни и смерти, с поисками нового Бога, обновленной веры, с крайностями и противопоставлением небесного и земного, светлого и темного, горнего и дольнего.

Несмотря на видимую простоту сюжета, текст просто переполнен смыслами всех уровней, которые еще предстоит постигать и постигать с каждым новым прочтением. Как и любой хороший символистский текст, пьеса раскрывается постепенно, и нужно уметь улавливать тончайшие аллюзии, переплетающиеся между собой и заставляющие простые, чуть ли не примитивные на первый взгляд диалоги звучать удивительно глубоко.

Мне несказанно повезло, потому что я смогла прочитать первую и последнюю (окончательную) сценические версии пьесы да еще почерпнуть…

Этот перевод пышнее и приятнее в звучании. Он нравится мне больше. Зато перевод Седаковой выполнен в более кратких фразах, быть может, для лучшего соответствия ритмике оригинала и вот эта почти стихотворная строфичность в нем ощущалась больше. Ну, а окончательно мое предпочтение в сторону новопрочитанной версии подвигает то, что это серия "Литературные памятники" во всей ее прелести, с комментариями, обзором всего творчества Клоделя, и, внезапно, суперобложкой.

Наверное, это лучшая книга, которую я прочитала в жизни. Или, по крайней мере, самая мне близкая, самая родная. Чистейшая образец поэзии во всем - в отточенном слоге, в поступках героев, в их неизбывной устремленности ввысь, которую они вдыхают в читателя почти на клеточном уровне! Это единственная книга из знакомых мне, где героине удалось справится с нерешаемой проблемой - справится не со своим грехом, направленным на неё. Что-то подобное мелькает в Пушкинском "Моцарте и Сальери", но там взгляд сфокусирован на Сальери, а не на Моцарте, и неясно, понимает ли последний, что происходит или нет. Виолена тоже поначалу не понимает, какой подвиг ей предстоит. Утешить страдающего человека кажется ей так просто - "страдайте с Господом нашим", "я всё так же вас почитаю, люблю и страшусь" и…

После первого прочтения понравилось мне в основном за особенный по форме характер диалогов - они даже графически выделены в ритмическую прозу, разбитую на абзацы как на строфы - и за бескомпромиссную силу религиозного символизма. Что-то похожее я встречал только у Меттерлинка. Символизм в драматургии (как, кстати, и в кинематографе) вызывает несравнимое с эффектами живописи и поэзии глубокое чувство майндфака (в хорошем смысле), ничуть не хуже чем современный нам психодел. Жаль, что такая тема сейчас не очень популярна. Мир, определенно, много теряет не только в эстетическом, но и, я не побоюсь этого слова, духовном содержании.

Ой-ой, какой-то вынос мозга. Да, он очень религиозный драматург (и возможно - самый великий, потому что других-то не было), это точно, но лучше б он, как по мне, ограничился эссеистикой.