Давенпорт, в чьих рассказах отвлеченнейший вымысел и подробнейшее правдоподобие легко перемешиваются в золотистый песок истинной прозы, говорит о себе так: «Я — незначительный писатель с небольшим талантом». Это не поза, это — убеждение. Давенпорт счастлив уже оттого, что его взяли на борт Погребального Поезда Модернизма, ему остается лишь записывать то, что он видит. Видит и слышит. Действие большинства рассказов этой книги ограничивается разговорами, нет, не просто «разговорами» — беседами: подобно греческим философам, здесь беседуют Лоуренс Аравийский с художником Генри Скоттом Тьюком, философ Кьеркегор с троллем, еще один философ — Сантаяна с капитаном английской армии Скоттом. Это действительно рай — в рассказах Давенпорта прогуливаются, обедают, читают, беседуют небожители. Отметим — мужской рай.
Иногда Давенпорт сочиняет меланхолично-издевательские жизнеописания, кажется, чуть ли не полностью составленные из цитат. Таковы портреты Гитлера и Ната Пинкертона, тоже принадлежащих эпохе модернизма. Давенпорт — ученик сюрреалистов — обожает раскавыченное цитирование, коллажи; один из исследователей даже придумал для его прозы роскошный термин «фрактальные ассамбляжи». Яркий образчик такого фрактального ассамбляжа — рассказ «Au tombeau de Charles Fourier», где сведения из мифологии африканского племени догонов перемежаются с обрывками жизни Гертруды Стайн и подробностями устройства быта фаланстеров, придуманных социалистом Шарлем Фурье. Эти три линии (и несколько добавочных — об истории авиации, битве при Катр-Бра и многом другом) настолько перемешиваются, что чтение превращается в чистый акт погружения в потоки слов, уже потерявших всякий смысл, в потоки означающих без означаемых. Империя знаков. Еще одна попытка реализации грандиозного замысла, с грандиозным треском проваленного Джойсом в финнегановых поминках. Между прочим, Давенпорт тоже поминает усопшего.
Во-первых, все самые невероятные вещи уже происходили в прошлом, но они как бы подвергнуты цензуре, уничтожившей приметы времени. Давенпорт возвращает нам эти истории в целостном виде; всего лишь дописывает там, где нужно, детали и реалии. Его рассказы не имеют сюжета. Их склеивает не последовательность событий, а нечто другое. Во-вторых, читать рассказы Давенпорта — все равно, что учиться читать заново. Проза Давенпорта осмысленнее, легче, прозрачнее, чем какая бы то ни было другая. После чтения Давенпорта невозможно читать так, как раньше. Сдвигается что-то в самой привычке, в самом механизме чтения. Все то же самое — те же буквы, те же недели, дни — но по Сириусу.
Проза Давенпорта бессюжетна, бессвязна, темна. Не верьте, если вам скажут, что это не так. Давенпорт не умеет выстраивать сюжет: любой сюжет слишком длинен для того, кто дышит паузами и превыше всего ставит лакуны во времени (поскольку в них происходит все самое важное). Давенпорт даже, может быть, не умеет писать связно. Давенпорт, вполне вероятно, вообще не умеет писать. Но у него это как-то получается. Он единственный, у кого получается, — из всех пост- в энной степени модернистов, пишущих бессвязные, бессюжетные, наполненные бесчисленными аллюзиями тексты.
