Деннис Лихейн о том, как писать для телевидения, о детях, которым угрожает опасность, и об имени Рейчел

Автор: Кетрин Ласота (Catherine LaSota)

Из разговора автора нового романа «Since we fell» («Когда мы пали») Денниса Лихейна и Кетрин Ласоты

«Since we fell» («Когда мы пали») – тринадцатый роман Денниса Лихэйна. Он не только пишет международные бестселлеры, но и построил впечатляющую карьеру на телевидении. Он появлялся в титрах к известным американским телепроектам: в качестве штатного сценариста в американской полицейской драме «Прослушка» и в качестве сценариста-продюсера в четвертом сезоне сериала «Подпольная империя». Как и романы «Ночь – мой дом», «Остров проклятых», «Прощай, детка, прощай» и «Таинственная река», новая книга Денниса Лихэйна также будет экранизирована. Кинокомпания DreamWorks купила права на экранизацию романа еще до того, как автор закончил работу над книгой.

Карьера журналистки главной героини романа «Since we fell» Рейчел Чайлдз разбилась вдребезги после её репортажей в прямом эфире в эпицентре недавнего всеразрушающего землетрясения на Гаити. Рейчел, страдающая приступами панических атак и с самого детства не способная чувствовать себя в безопасности из-за всё контролирующей матери, которая не давала ей знать своего отца, встречает привлекательного мужчину по имени Брайан Делакруа. К тому времени, как Рейчел начинает сомневаться в том, что Брайан не тот, за кого себя выдает, уже без того динамичные 418 страниц повествования приобретают еще более сумасшедшую скорость. Достичь такого – нелегкая задача для романа, который начинается словами «В один из майских вторников, на тридцать пятом году жизни, Рейчел застрелила своего мужа».

Я разговаривала с Деннисом Лихэйном по телефону накануне публикации «Since we fell». Лихэйн родился и вырос в Бостоне, который преобладает в его романах в качестве места действия, но писатель живет в Лос-Анджелесе последние четыре года и уверяет меня, что до сих пор не любит водить машину. «В целом Лос-Анджелес разделен на две части – восточную и западную. Я живу в западной части города; если вы живете в восточной, вы можете быть хоть из Чехословакии, все равно я вас увижу».

Мы говорили почти час об опыте Лихэйна написания сценариев для телевидения, о влиянии отцовства на писательство, о невозможности понять писательский процесс и о многих других темах.

Кетрин ЛаСота: За последние несколько лет я видела, как многие люди переезжают из восточной части Лос-Анджелеса в западную, но не наоборот.

Деннис Лихэйн: Если подумать, то, наверное, вы правы. В западной части города для класса творческих личностей, если можно так выразиться, довольно интересно, потому что там происходит много всего из-за телевидения. Я считаю, что за последние 16-17 лет телевидение очень изменилось, поэтому заниматься этим очень даже неплохо. Теперь можно ходить с гордо поднятой головой. Ты уже не скажешь «Я работаю на телевидении» таким же тоном, как в 80-х. [Смеется] Сейчас все немного по-другому, чем во времена «Супругов Харт».

КЛ: Эй, я была фанатом «Семейных уз».

ДЛ: Я обожал «Семейные узы»! Это был остроумный сериал.

КЛ: И до сих пор таким остается.

ДЛ: Определенно.

КЛ: Раз уж мы заговорили о телевидении. Когда я перечитывала «Since we fell» во второй раз, я заметила, как вы развивали характер Рейчел Чайлдз по мере того, как развивается сюжет. Вы это делали с помощью постепенного наслоения сцен, которые дают читателю понять, что влияет на её решения. По-моему, это очень в духе кино. Поэтому мне интересно, насколько вы ориентируетесь на кинематограф, когда пишете свои романы? Вы смотрите фильмы для вдохновения?

ДЛ: Нет. Мы все живем в современном мире, поэтому естественно, что мы все видели огромное количество фильмов и смотрели телевизор, и, естественно, в сравнении с книгами, структура более явно проявляется при просмотре кино или сериала. Поэтому да, кинематограф всегда имел на меня влияние. Но это не в новинку для меня. С точки зрения писательства, это всегда было так. Значит ли, что я применяю эти техники, если я сейчас работаю на телевидении? Нет. Единственное, что я могу сказать о «Since we fell», это то, что она одна из двух книг, сюжет и структура которых пришли ко мне одновременно. Структура даже была первой. У меня такого еще не было. Вернее, это случилось со мной всего однажды – с «Островом проклятых». В целом же, я никогда задумываюсь о структуре книги, когда я пишу.

КЛ: Тогда как вы начинаете роман, если у вас нет представления о структуре?

ДЛ: Обычно у меня появляется герой. Он какое-то время находится со мной, где бы я ни был, а потом, немного позже, я говорю ему: «Не мог бы ты выйти и найти мне историю?» И иногда они возвращаются, принося с собой сюжет. У меня не очень хорошо получается понять свой процесс работы, потому что, честно говоря, я не хочу его понимать. Я суеверен насчет этого. Мне кажется, что если я начну слишком хорошо его понимать, я получу какую-то формулу. А любая формула, в конечном итоге, ведет к шаблонности. Поэтому я стараюсь не заходить так далеко. Но я знаю, что обычно, когда я пишу книгу, я знаю что-то в начале и что-то в конце. Если повезет, я могу знать еще что-то в середине. Об остальном я понятия не имею. И это работает в моем случае. Такая схема делает процесс трудоемким. Это всегда для меня работа. Моя производительность, наверное, вполовину меньше, чем у моих коллег-писателей, но…

КЛ: Ваша производительность впечатляет!

ДЛ: Я тоже так думаю! Но посмотрите на моих коллег-писателей. Мои друзья, например, Ли Чайлд, Майкл Конли, Лора Липпман и другие писатели издают четко по книге в год. Это не моё. Большинство людей, которые могут работать, скажем, в два раза быстрее, намного организованней меня. Это никогда не было моей сильной стороной.

КЛ: Ваша новая книга – первая, написанная от лица женщины. Рейчел Чайлдз – персонаж, который должен преодолеть много страхов на протяжении романа. У вас были какие-то собственные страхи, которые вам нужно было побороть, пока вы писали книгу от лица женщины?

ДЛ: Это были не страхи. Конечно, были некоторые переживания. Мне не хотелось изображать женское мышление глазами мужчины, поэтому я относился к этому очень деликатно. И когда я закончил черновик романа, я начал просматривать его в поисках тех моментов, где я смотрел на мир сквозь призму мужского виденья. И когда я закончил просматривать свой первый черновик романа, я действительно нашел много таких моментов.

КЛ: Как вы заметили эти моменты во время пересмотра романа? Как вы понимаете, что в каком-то месте на мир смотрит мужчина?

ДЛ: Просто нужно быть максимально откровенным с собой. А потом дать перечитать всё нескольким женщинам. Но сначала – и опять же, это тот процесс, о котором мы говорили, я не знаю, как я это делаю – я говорю самому себе: «Хорошо, теперь мне нужно прочитать эту книгу и прислушаться к моему внутреннему индикатору чепухи. Он всегда будет включен, и я отмечу всё, на что он сработает». Самое легкое – это нацелиться на все, что касается секса. Просто выбирать эти места в книге. Ведь именно здесь можно и заметить этот самый мужской взгляд. Я считаю, что мужчины и женщины видят это совсем по-разному. Я спрашиваю себя: в эти моменты я описываю Брайана? Я описываю мужчину, когда пишу о привлекательности, близости или сексе?

КЛ: У вас есть любимый персонаж или персонажи в «Since we fell»? Этот вопрос всегда звучит для меня, как вопрос, кто твой любимый ребенок. Это метафора о книгах и детях для авторов. Что вы, кстати, думаете об этой метафоре?

ДЛ: Касательно персонажей, думаю, что мы все любим наших главных героев. Иначе мы бы не писали целую книгу о её жизни, если бы не любили её. По крайней мере, я бы не стал этого делать. Мне всегда нравятся мои персонажи, но я не люблю их. А вот Рейчел я любил. Действительно интересным в этой книге было то, что некоторые плоские персонажи были одними из наиболее интересных, наиболее яркими. Кесслер, коп, действительно яркий персонаж, но я не делал ничего для того, чтобы сделать его ярким. Бывают такие необычайные случаи. Что касается детей…

КЛ: Считают ли писатели книги своими детьми…

ДЛ: Да, с каждой книгой действительно складываются разные отношения. Не знаю, любовь это или нет, но у тебя появляются разные чувства и складываются разные отношения к каждой своей книге, и ты чувствуешь, что с какой-то ты в большей степени попал в десятку, чем с другой. Некоторые книги, работать над которыми было приятно, греют душу, когда ты о них думаешь. А некоторые, работа над которыми делала тебя несчастным, оставляют осадок и чувство, что ты никогда не будешь прежним. Например, я ненавидел «Остров проклятых». Ненавидел каждую минуту работы над ним.

КЛ: Почему?

ДЛ: Потому что я знал историю. Я знал ее вдоль и в поперек до того, как я написал о ней. Поэтому это не приносило мне удовольствия. Я постоянно напоминаю себе, что эта книга не равна процессу её написания. Мне нужно говорить себе, что она получилась хорошей. Понимаете, что я имею в виду? Мне приходится это говорить себе. Потому что все, что я могу вспомнить о ней, это то, как я ненавидел писать её.

КЛ: Ваше отношение к книге меняется, когда вы видите её адаптацию на экране? Или для вас это разные вещи?

ДЛ: Абсолютно разные вещи. Даже если фильмы хорошие. Мне приходится принимать на веру, что «Таинственная река» – это хороший фильм. Я не могу судить его. Я понятия не имею, как это делать. Не единого. Поэтому я принимаю на веру, что он хорош. И если какой-то фильм получился плохим, мне тоже нужно принять это. Если только он не очевидно и явно ужасен, как, например, «Алая буква» Ролана Жоффе. Если фильм не получился настолько плохим, как «Алая буква», я не думаю, что я бы понял это.

КЛ: Вам понравилась экранизация «Таинственной реки» хотя бы немного? Вам в целом нравится смотреть экранизации ваших книг? Наверное, это очень странно.

ДЛ: Нет, вполне нормально. Было даже круто. Это как астральное путешествие. Это как чувство, когда ты слышишь свой голос в записи, усиленный в миллион раз.

КЛ: Звучит ужасно. [смеется]

ДЛ: Так оно и есть! Ты сидишь и понимаешь, что, хотя это и мой голос, но он звучит совсем не так, как я думал. То же самое с фильмом – ты понимаешь, что это фильм по твоей книге, но не твоя книга. Это мир, созданный мной, но он не мой. Очень сюрреалистический опыт. И это замечательно. Это потрясающе, но, с тем же, фантастически. Как моя альтернативная реальность. Как в сериале «Сайнфелд», когда они встретили своих призраков-двойников. На это похожа экранизация твоей книги.

КЛ: Я где-то читала, что вы хотели быть ведущим телевидения, потому что вам нравится работать вместе с писателями. Это правда?

ДЛ: Я обожаю работать с писателями и создавать что-то для телевидения. Сейчас я как раз занят в одном проекте. Наверное, сейчас я нахожусь на стадии собственного естественного развития. Я не просто был сценаристом для многих шоу, не просто был продюсером и консультантом в некоторых проектах, не просто видел процесс изнутри. Я чувствую, что я вник в это, понимаете?

И если кто-то рассматривает мою кандидатуру для ведущего какого-нибудь шоу, он знает, что я буду скорее последователем Винса Джидигэна, что значит, я не буду появляться на съемках. Это значит, что я буду задавать такую скорость тексту и тону шоу, что вас откинет на спинку сиденья от скорости развития событий. Это то, что я люблю и что делает меня счастливым. У меня аллергия на съемочные павильоны. Я не раскрываю там своих талантов.

Вы спросите, а как раскрыть мои таланты? Я отвечу на примере проекта, над которым я сейчас работаю. Недавно нам пришлось переснять несколько эпизодов. Режиссер подошел ко мне и сказал: «Мне нужна сцена, которую можно вставить в эпизод, который мы только что отсняли. Нам нужно отснять ее, и мне нужна она завтра». Он мне описал ее в общих чертах и сказал: «Я хочу сцену, в которой главный герой треплет языком с барменом». Без проблем. Все готово и отправлено на следующее утро. Режиссер остался довольным: «Это именно то, что было мне нужно» – было его сообщение. Они отснимут сцену завтра.

КЛ: Такое не отложишь надолго, как написание собственного романа.

ДЛ: Да, я знаю, но это же так круто, так круто. [смеется] Это очень весело.

КЛ: Как вы думаете, в вашей жизни есть баланс между написанием романов и написанием сценариев для телевидения? Написание романов дает вам что-то, чего не может дать написание сценариев?

ДЛ: То, что мне нравится в написании романов, одновременно является самым трудным аспектом для меня. Разница между романами и сценариями в языке. Главное в сериале – это история, там не нужно писать красиво, нужно быть правдивым и убедительным. А в книгах, как мне кажется, очень важен язык, то, как ты пишешь, голос, который ты создаешь. Появляется возможность использовать более лирический тон, что очень круто и весело, мне это нравится.

Я часто привожу в пример «Ночь – мой дом», книга, которую я написал быстрее всех. Мой темп замедляла сцена, в которой герой должен был пойти на вечеринку в отеле в 1926 году. Описание момента, когда он просто входил в отель, заняло почти неделю. Это была почти вечность, ведь нужно было уравновесить столько вещей: нужно не замедлять сюжет и с тем же нужно дать зрителям, читателю, почувствовать этот дух времени, его атмосферу. В книге нужно все это пережить. В сценарии ты просто пишешь «Интерьер. Отель. Ночь». Всё. Понимаете, да?

КЛ: Но вы потеряли почти весь контроль над историей, когда её экранизировали.

ДЛ: Да. У Дональда Вестлейка получилась отличная сюжетная линия. Разница между писателем и сценаристом в том, что писатель – это бог, а сценарист – его портной. И я соглашусь, что ты теряешь почти весь контроль: ты становишься всего лишь одним из 150 людей, когда работаешь над сценарием. Ты становишься просто тем, кто дал им историю, над которой они могут работать, которую они позже воплотят в жизнь с помощью дизайнера костюмов, режиссера, оператора-постановщика, с помощью всех этих фильтров, которые полностью всё меняют.

Еще можно посмотреть на всё с другой стороны. Когда ты пишешь книгу, после редактирования она становится законченной. Она становится настоящей, нельзя ее изменить, нельзя истолковать ее по-другому, она, конечно, может быть неправильно понята, но она не изменится от этого. А когда ты пишешь сценарий и передаешь кому-то его на прочтение, ты запускаешь процесс, в котором этот сценарий будет изменен, в котором он будет трансформирован. В этом разница.

КЛ: Можно мне задать еще пару вопросов о «Since we fell»?

ДЛ: Конечно.

КЛ: Вам очень хорошо удались описания панических атак Рейчел. Вы исследовали эту тему или писали из личного опыта?

ДЛ: Нет, нет. Я провел небольшое исследование. Ничего основательного. Но лет двенадцать назад у меня были страхи касательно своего здоровья, после чего, я помню, у меня появились приступы таких атак. Они, конечно, были далеки от тех, которые испытывала Рейчел, но единственное, что я помню наверняка – это чувство, будто птицы бьются крыльями у тебя в груди.

КЛ: Это точно.

ДЛ: Эту часть я черпнул из личного опыта. Потом мои панические атаки прошли, потому что я узнал, что я не умру и у меня все в порядке. Но несколько недель неведения держали меня в ужасе. Именно это я и описал. А все остальное основывается на словах людей, которые испытывали более серьезные панические атаки, с которыми я говорил. Я имел представления, на что это похоже, а потом просто дал прочувствовать это телу, чтобы посмотреть, что случится.

КЛ: В сценах на Гаити Рейчел и другие репортеры часто прибегали к таблеткам и алкоголю. Вы нашли подтверждение такому поведению журналистов в стрессовых ситуациях после того, как провели своё исследование?

ДЛ: Если бы я не стал писателем, я бы стал иностранным корреспондентом. Это была моя мечта с детства. Я хотел побывать в точках боевых действий, хотел заниматься всей этой фигней. И, если ты этим занимаешься, ты точно адреналиновый наркоман, это часть такой работы. Но значит ли это, что я знаю на своем опыте, что репортеры так себя ведут? Нет, определенно нет. Но я думаю, что, если бы вокруг меня были катастрофы и ужасы, я бы нашел абсолютно логическое объяснение тому, что я сижу на Лоразепаме.

КЛ: Это точно.

ДЛ: Я не говорю, что так непременно случилось бы, но говорю, что в это вполне можно поверить.

КЛ: Согласна.

ДЛ: Поэтому я так изобразил это. Бедная Рейчел. Забавно, но я чувствую, что эта книга – двойник «Острова проклятых», я всегда называл Тедди – «бедный Тедди». А мне нужно выйти за рамки привычного с Рейчел. И поэтому у нее не просто проблемы с самоидентификацией, но у нее агорафобия, то есть панические атаки. И почему бы не сделать её зависимой от таблеток?

КЛ: В ней правда чувствуется какая-то внутренняя борьба. Не знаю, может, вы уже говорили об этом раньше, но имя «Рейчел» встречается во многих ваших книгах: Рейчел Соландо в «Острове проклятых», Рейчел Смит в «Прощай, детка, прощай».

ДЛ: Ничего себе! Я не замечал этого. Наверное, мне нравится это имя: Рейчел.

КЛ: Вы когда-нибудь меняете имена героев?

ДЛ: Да, меняю. Забавно, потому что как раз этим мы сейчас занимаемся в адаптации «Мистера Мерседеса» Стивена Кинга, это будет сериал, над которым я сейчас работаю. Мы написали на доске все имена из книги и поняли, что в ней огромное количество имен на «Ф»! И я встал на сторону Стивена, так как я тоже писатель, и сказал, что такое случается с писателями постоянно. Я помню одну книгу, кажется, это была «Настанет день», в которой была куча имен на «Д». И я говорил себе: «Тебе нужно поменять это, нужно поменять их имена, нужно поменять их имена, поменять их имена…» Поэтому иногда твои инстинкты могут просто не сработать. Я не знаю почему, но это происходило со мной больше раз, чем я могу сосчитать. Мне часто приходилось оглядываться и менять имена.

КЛ: Понятно. И последний вопрос о теме, которую я уже поднимала раньше: о детях. Вы много писали о детской борьбе, которая отражается на развитии характера, включая историю Рейчел Чайлдз.

ДЛ: Это точно.

КЛ: Можете немного рассказать о своем интересе к этой теме? И, может, для вас что-то поменялось в этой теме после того, как вы сами стали отцом?

ДЛ: Когда у меня появились дети, определенно поменялась одна вещь: я перестал писать так много о детях в опасности. Я стараюсь не делать этого. Раньше я был помешан на этой теме, на ужасах, причиняемых детям. Сейчас, я думаю, нельзя не заметить мои беспокойства и страхи об отцовстве и его эффектах. Я много пишу о них.

КЛ: Страхи?

ДЛ: Конечно. Ты постоянно боишься, что можешь запороть всё, запороть своих детей. И это чувство не проходит, оно становится только хуже. Что я пытался показать в случае с матерью Рейчел – и это постоянно прослеживается в моих книгах – это то, что самой ужасной вещью, которую вы можете сделать с ребенком – эмоционально искалечить его. Это ведь было темой «Таинственной реки». И я думаю, что именно это и делает мать Рейчел. Она вычеркивает огромную часть жизни дочери, а потом говорит, что не хочет обсуждать это. Это просто ужасно. И в моих книгах отчетливо видно, что лично я считаю такое огромным преступлением. Не разрешать людям говорить – это серьезно. Мы постоянно делаем это, и как родители, и как люди, а это может очень травмировать других, в зависимости от вреда, который уже был нанесен этому человеку. Опять же, говорить, что ты не хочешь слушать, как ребенок сотый раз говорит, что он не любит хлопья, это одно. Но пресекать случаи, когда Дейв Бойл в «Таинственной реке» или Рейчел в «Since we fell» хотят поговорить, закупоривать их проблемы – это другое, это ужасно.

КЛ: Это правда. Кстати, я уже несколько раз сталкивалась с допущением, с которым вы, может, согласитесь. В нем говорится, что писатели становятся писателями потому, что им не давали говорить в прошлом.

ДЛ: Да, да, точно. Наверное, одна из самых правдивых строк, которые я написал о своем собственном окружении, была в книге «Настанет день». Помните, когда Джо был еще маленьким, он размышлял у себя в голове и подумал: «В ирландских семьях есть список того, о чем нельзя говорить. И, к сожалению, этот список сам в списке».

КЛ: Как интересно…

ДЛ: Я ведь действительно вырос в семье, где невозможно было не наткнуться на проблемы, которые предпочитали не замечать в упор.

КЛ: Интересно, что вы вспомнили строку из «Настанет день», которая ближе всего описывает ваше детство, потому что Рейчел в «Since we fell» тоже пишет книгу. И в одном абзаце вы описываете этот процесс. Процесс написания книги у Рейчел похож на ваш?

ДЛ: Это минутка саморефлексии. То, что Рейчел говорит о написании книги, это то, что мы все испытывали. Это было завуалированное послание моим редакторам и моему агенту. Это было именно то, что я пережил, чтобы написать книгу.

КЛ: Круто. Значит, нам не нужно говорить о вашем процессе написания романов. О нем можно узнать из слов Рейчел на странице 153 в вашей новой книге «Since we fell»!

Перевод: sweety777
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ