Еще один оттенок темноты: жизнь и творчество Берил Бейнбридж

Автор: Джей Пи Смит

Висит у нас на стене фотография, купленная около четверти века назад в Лондоне. На ней посреди аллеи сидят за столом, заставленным посудой, три человека. Тот, что справа, в шикарной шляпе и с сигаретой, комфортно откинулся на спинку стула. Напротив него женщина в не менее модной шляпе изящно положила руку на стол. Кажется, она что-то рассказывает. Третий человек сидит во главе стола. Все указывает на приятный обед далеким летним днём где-нибудь в Провансе. Фото называется «Воспоминания об Авиньоне» и было снято ирландским фотографом Э. Шамбрэ-Хардманом. На фото изображены: Харольд Хинчклифф Дэвис (справа), архитектор из Ливерпуля; его жена, Норма Дэвис, и Фред Дженкинс, третий лишний в широкополой шляпе и тоже архитектор, как его определил Брендан Кинг в новой биографии писательницы Берил Бейнбридж. Только читая биографию, я понял, что Харольд и Норма Дэвисы были родителями первого мужа Берил Бейнбридж, в браке с которым родились старшие дети, Джоджо и Аарон. Будучи давним поклонником ее творчества и будучи лично с ней знаком с конца семидесятых, я почувствовал, что круг замкнулся. Все это время с одной квартиры на другую со мной кочевали родители Остина Дэвиса.

Несмотря на то, что в Америке ее почти не знают, на родине на момент смерти в 2010 году Бейнбридж была Дамой (да, как Джуди Денч и Хелен Миррен), а также считалась, бывает в Британии и такое, национальным достоянием (как Аллан Беннет). Ее романы остроумны, мрачно-комичны и надолго врезаются в память. Я открыл для себя Бейнбридж в 73 году, когда взял в руки «The Bottle Factory Outing» («Бутылочная фабрика») в каком-то лондонском книжном и прочитал похвалу рецензентов на обложке, особенно мне запомнились дифирамбы Грэма Грина. Я перечитал книгу дважды, после чего стал выписывать остальные книги по почте, так как печаталась Бейнбридж в маленьком издательстве «Дакворт», занимавшем здание бывшей фабрики по производству фортепиано в двух шагах от ее дома. Ничего подобного мне прежде читать не доводилось. Хлесткая и саркастичная, как Мюриэл Спарк, Бейнбридж привнесла и что-то своё, особенное в литературу: нечто тёмное, но правдивое, полное случайностей и юмора. Перечитывая её книги, пытаешься понять, как она это делает, но попадаешь в ту же ловушку, что и её персонажи, оказываясь лишь пешкой в чужой игре.

Эти книги были короткими, около 135 страниц, под обложками, которые Бейнбридж разрабатывала сама. Так, ее литературный прорыв Harriet Said... («Харриэт сказала») украсило фото двух девочек (на самом деле, на нем запечатлена сама автор и ее брат, которому она подрисовала косички). За основу романа было взято реальное убийство в Новой Зеландии: две девочки убили маму старшей из них. На обложке «Бутылочной фабрики» снова сама Бейнбридж, её друг и её издатель, Колин Хейкрафт. Самая свежая на момент нашего знакомства книга, Injury Time («Добавленное время»), содержала на обложке фотографию то ли очень пьяного, то ли очень грозного Хейкрафта. Он возвышался на пороге дома Бейнбридж, готовый ввалиться внутрь в любую минуту.

После моего прочтения «Бутылочной фабрики» началась наша, продлившаяся почти год трансатлантическая переписка. К сожалению, обе стороны этой переписки не сохранились. Я привёз письма в Лондон, когда мы с семьей переехали туда, договорился об интервью для «Ньюйоркского Книжного обозрения», которое позже в журнал не приняли. Да, надо было все иметь в письменном виде, тогда хотя бы можно было потребовать компенсацию. Этот урок я усвоил.

Я взял напрокат маленький диктофон и отправился на метро на Альберт Стрит, где жила Бейнбридж. Она встретила меня на пороге, познакомила со своей двенадцатилетней рыжей дочкой Руди, которую она назвала своим «ребёнком из "Сладкого Боба"», знакомой всем, кто читал книгу или смотрел фильм. Отцом Руди был писатель и сценарист Алан Шарп, прославившийся благодаря сценарию к Night Moves. С Бейнбридж они женаты не были. Руди жаловалась на завтрак, и мама по-британски посоветовала ей добавить туда немного соуса. Руди выросла в актрису Рут Дэвис и на настоящий момент уже завершила актерскую карьеру.

Когда мы поднимались по лестнице, Бейнбридж остановилась и указала на дырку в потолке: «Это моя свекровь пыталась меня застрелить». Согласно Брендану Кингу, она это говорила всем. Она всегда рассказывала одно и то же журналистам, в то утро я оказался очередным из них. Мои плёнки с интервью, которое длилось почти три часа в её заставленном кабинете, чьи стены были увешаны старинными фотографиями и картинами (сама Бейнбридж была талантливой художницей и выставлялась в Лондонской Сомерсет Хаус), тоже пропали. Чтобы долго не рассказывать: переезжая в Лондон, мы оставили друзьям целую коробку вещей, но по приезду обратно в Штаты спустя пять лет не обнаружили ни друзей, ни коробки. Но я многое помню, несмотря на то, что прошло столько лет. Бейнбридж поставила между нами пепельницу. Я тогда курил Силк Кат номер 4, у неё были сигареты этой же марки, но другой разновидности. «В моих сигаретах вместо табака капустные листья. Видите ли, я пытаюсь бросить курить. Можно мне одну из ваших?» За чайником чая мы за утро прикончили всю мою пачку. Как подчёркивает её биограф, Бейнбридж не могла отказаться ни от сигарет, ни от выпивки. Уже будучи очень известной писательницей, она как-то крепко выпила и уснула на обочине, недалеко от своего дома. На букеровские ужины она всегда заявлялась в стельку пьяной, как будто заранее знала, что приз заберут ее собратья по перу, и таким образом запивала поражение.

Чаще всего она повторяла журналистам, что её произведения основаны на собственном опыте, что она не способна на выдумку. Я спросил, распространяется ли это на убийства и гротескные смерти из её романов. Она была вынуждена согласиться, что да, это она придумала, с другой стороны, все писатели так или иначе одержимы темой смерти. «Когда я заканчиваю очередной роман, я иду в магазин и покупаю книгу об убийствах в эпоху королевы Виктории. О викторианских смертях. Это никогда не надоедает. И разве смерть не есть великая тайна? О чем нам ещё писать, как не об этом?»
Бейнбридж не зазнавалась. Ей ничего так не нравилось, как пропустить стаканчик, а лучше — три, с подругой в пабе, стрелять сигареты у молодого журналиста, потому что её собственные были набиты капустными листьями вместо табака, ведь она бросала курить. Я, кстати, попробовал тогда одну такую сигарету и больше никогда не повторял эксперимент. Для нее писателя определял конечный продукт, а вовсе не человек как таковой. Столь популярный в литературных кругах США культ личности в Британии был неведом. «Откройте телефонный справочник, — говорила она, — и там буду не только я, но и очень известные актёры и писатели. Ральф Ричардсон тоже там есть».

Казалось, у неё были прекрасные отношения с издателем: писательница приносила рукопись в мае, несколько недель они вместе с редактором правили её в специально отведённом кабинете (там располагался письменный стол и машинка), а в сентябре книга выходила. «Кингсли Эмису и Маргарет Драббл приходится ждать выхода книг по полтора года», — сказала мне Бейнбридж. Но там, как выразился Кинг, была некая уловка. Книги Бейнбридж разлетались как горячие пирожки, но роялти не были пропорциональны этому успеху. Большая их часть пускалась в оборот издательства «Дакворт». Бейнбридж теряла огромные суммы и во многом поэтому после смерти главы «Дакворта», Колина Хейкрафта, она ушла в другое издательство. Тогда же она стала писать отличные исторические романы: «Именинники» (The Birthday Boys, о погибшей экспедиции на Южный полюс капитана Скотта), «Каждый за себя» (Every Man for Himself, о тонущем «Титанике»), «Мастер Джорджи» (Master Georgie, действие происходит на фоне Крымской войны, и это лучшая из ее поздних вещей), «Согласно Куини» (According to Queeney, Сэмюэл Джонсон и его компания) и незаконченная «Девушка в платье в горошек» (The Girl in the Polka-dot Dress, основанная, согласно Кингу, на дневниках Бейнбридж, которые она вела во время первой поездки в США перед убийством Роберта Кеннеди.

Биография Кинга уделяет внимание не столько произведениям Бейнбридж, сколько ее любовным переживаниям, а их было много: с мужчинами подходящими и неподходящими, с женатыми и холостыми. Несмотря на это, полного удовлетворения не было никогда. Отношения сходили на нет, мужчины возвращались к жёнам, ввергая тем самым её в отчаяние. И все же запомнится Бейнбридж не этим, а своими книгами, особняком стоящими среди английской литературы 20 века. Талант, которому не нашлось равных, и те из нас, на кого она в своё время повлияла, будут возвращаться к этим романам вновь и вновь. И всякий раз там будет ждать новое открытие: ещё один оттенок темноты, ещё одна строка безупречно выписанного диалога. Возможно, Бейнбридж была одним из величайших писателей современности, одним из оригинальнейших голосов английской прозы. Пять раз номинированная (и некоторые полагают — пять раз обворованная) на Букеровскую премию, Бейнбридж все же удостоилась специальной награды за роман «Мастер Джорджи». Чтобы это случилось, ей пришлось умереть. Ирония в духе самой Бейнбридж, ей бы понравилось!

Перевод: Scribbling_Squirrel
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ