100 лучших нехудожественных книг: № 56 «Жизнь Марка Твена на Миссисипи» (1883)

Автор: Роберт Маккрум

Это мемуары времён Сэмюэля Клеменса, в которых лоцман парохода проливает свет на происхождение своих самых хорошо известных персонажей и на то, каким он станет писателем

Когда я был мальчишкой, среди моих сверстников в деревне на западном берегу реки Миссисипи было одно постоянное стремление: стать служащим на пароходе. У нас были временные порывы других родов, но они были только временными.

Здесь звучит неповторимый голос американского величия и самого самобытного прозаика, описывающего детство, которое вдохновило его на произведение Приключения Гекльберри Финна (1884). Марк Твен (а это именно он) продолжает:

Когда цирк приехал и уехал, он оставил нам всеобщее желание стать клоунами; первое негритянское шоу менестрелей оставило нам трепет – испытать, что это за жизнь; и тогда, и позже мы верили, что если мы будем жить и будем хорошими, Бог позволит нам стать пиратами. Эти порывы затухали, каждый в свою очередь, но стремление стать служащим парохода всегда оставалось.

Жизнь на Миссисипи – это не просто яркая зарисовка, которая предшествует огромной и более красочной картине прославленного романа, она выражает сердце и душу Сэмюэля Клеменса, альтер-эго Марка Твена. Наряду с Простаками за границей (1869) и «Налегке» (1872), это «тур-де-форс» (проявление большой силы) недостоверного репортажа, срощенного с путешествием, историей и мемуарами, обеспечивает глубокое проникновение в Гекльберри Финна, а так же ключ к его автору и к его эпатажной самобытности. Как его современный биограф, Рон Пауэр, выразился: «Способ видения и слышания Твена изменил американский способ видения и слышания. Он был Линкольном американской литературы».

Клеменс был лоцманом на пароходе с 1857 до гражданской войны, накрывшей Миссисипи в 1861. Эта великая река так глубоко текла в его разуме и искусстве, что он, в конечном итоге, извлёк свой псевдоним из её вод (выбирая между Томасом Джефферсоном Снодграссом, Эпаминондом Адрастусом Блэдом и сержантом Фатом). «Марк Твен» – отметка два, глубина 12 футов, безопасная вода – это был крик ведущего, и это вдохновило на окончание сумасшедшего бормотания о значении «самых известных псевдонимов в истории псевдонимов». Твен не вкладывал в это никакого смысла. В разгар своей славы он сказал поклонникам: «Я был писателем в течение 20 лет, и задницей в течение 55». В «Жизни на Миссисипи» он проливает свет на своё альтер-эго:

(Капитан Исайя Селлерс) был не литературным витком или ролью, он писал краткие заметки из простой практической информации о реке и подписывал их «Марк Твен», чтобы затем передать в «Нью-Орлеан Таймс Пикаюн» (ежедневная газета). В то время, когда телеграф принес известие о его смерти, я находился на Тихоокеанском побережье. Я был начинающим журналистом, и нуждался в псевдониме; так я конфисковал старинный морской, отслуживший своё позывной, и сделал все возможное, чтобы сохранить то, что он заключал в себе – знак, и символ, и гарантию, что все находящиеся в его компании могут рисковать, и это окаменевшая истина.

(Сэмюэль Клеменс утверждал, что был такой человек, капитан Исайя Селлерс, он писал заметки для речной газеты, подписывая их псевдонимом «Марк Твен», когда капитан умер, Клеменс взял этот псевдоним себе. Один из исследователей творчества Твена пересмотрел комплекты орлеанских газет за тот период, когда Клеменс работал лоцманом, и пришёл к выводу, что история с псевдонимом – выдумка писателя и никто до него так не подписывался – прим. переводчика)

«Окаменевшая истина» может быть подходящим синонимом для брэнда документалистики молодого Сэмюэля Клеменса. В творчестве Марка Твена, великого американского писателя, «Жизнь на Миссисипи» следует за двумя другими важными работами литературы собственного изобретения. В «Простаках за границей» Клеменс зарекомендовал себя как голос своего поколения:

Эта книга представляет собой отчёт о поездке на отдых. Если бы это был отчёт о важной научной экспедиции, это делало бы его тяжёлым, глубокомысленным и поразительно непонятным, что так присуще произведениям этого рода, но вместе с тем так привлекательно… Но это всего лишь рассказ о пикнике.

Далее, «Налегке» – это весёлая история о его приключениях на серебряных рудниках Невады. Он превратил этот голос в инструмент для повествования о неподдельном американском опыте на языке, который будет резонировать повсюду в США. Наконец, в «Жизни на Миссисипи», работающей в качестве эскиза уже опубликованной в «Атлантическом ежемесячнике» в 1875 году работы «Старые времена на Миссисипи», он не только завершает создание Марка Твена, но так же локализует свою будущую тему: детство на Миссисипи, которая ведёт непосредственно к Приключениям Тома Сойера (1876) и Гекльберри Финна.

В этой изобилующей публицистикой преамбуле для своих великих романов Марк Твен и могучая Миссисипи стали в равной степени мифическими. Как выразился один критик: «Он стал речным служителем души», и постоянно меняющийся замысел писателя Марка Твена, такой же постоянно меняющийся, как течение реки, на которой молодой Сэмюэль Клеменс постиг своё ремесло лоцмана, вспархивает на этих страницах с помощью череды больших историй, отроческих воспоминаний, обрывков истории, скандалов (альтернативных фактах) и сварливой мудрости бессмертного Горация Биксби, чья задача здесь инструктировать лоцмана-новичка в таинствах пароходного дела. То есть, конечно, если он сможет сохранить самообладание, несмотря на невыносимые провокации своего ученика.

Это (нахальство Твена) было словно красная тряпка для быка. Он (Биксби) бушевал и свирепствовал так, что это его ослепляло, он даже наехал на рулевое весло торговой шаланды. Конечно, торговцы послали залп раскалённых ругательств. Никогда не было более благодарного человека, чем мистер Биксби, потому что он и так был переполнен, к тому же дело касалось вопросов, которые могли бы стать предметом обсуждения за его спиной. Он распахнул окно, выставил голову наружу и закричал вдогонку так, как я никогда не слышал прежде… Когда он закрыл окно, он был опустошён. Вы могли бы бросить невод в поток его ругательств и поймать достаточно проклятий, чтобы побеспокоить свою мать.

Твен делает больше, чем беспощадно дразнит мистера Биксби, он празднует свой вызов:

У нас была прекрасная компания из этих речных инспекторов на протяжении всего путешествия… Двое или трое из них носили полированные цилиндры, замысловатые манишки, алмазные булавки для галстуков, лайковые печатки и лакированные сапоги. У них был богатый английский язык, и подавали они себя с достоинством, присущим человеку, обладающему умопомрачительной репутацией в качестве лоцмана.

«Не удивительно, если кажется, что я люблю свою тему, – пишет Твен, чувствуя себя вымотавшимся, – потому что я полюбил эту профессию гораздо сильнее, чем кто-либо, я следовал ей всё это время и я был безумно горд за неё. Причина проста: лоцман в те дни был единственным раскрепощённым и постоянно независимым человеком на всей Земле».

Вы могли бы подумать, что такой писатель, как Марк Твен всегда чувствовал себя «раскрепощённым» (он, конечно, преподносил себя таким образом на страницах), но вы были бы не правы. «Писатели всякого рода, – продолжает он, – не связанные рабы публики. Мы пишем откровенно и безбоязненно, но затем "корректируем" прежде, чем печатать».

В ретроспективе этот отрывок предвещает огромное десятилетнее усилие Твена в написании Гекльберри Финна. Здесь, в «Жизни на Миссисипи», возможно, в последний раз он был свободен быть самим собой – в двух счастливо «раскрепощённых» персонах.

Фирменное заключение

«Святой Павел является прекрасным городом; его почта была создана 36 лет назад; и вскоре, когда почтмейстер получил письмо, он отвёз его в Вашингтон на коне, чтобы узнать, что с ним делать».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ