Плохие матери Чарльза Диккенса

Автор: Rachel Vorona Cote

Диккенс считал, что женщины должны самоотверженно служить своей семье и государству

– А меня, душенька, это прямо ошеломило, – откликнулась я. – Хочу понять, но никак не могу.
– Что именно? – спросила Ада с прелестной улыбкой.
– Да все в этом доме, дорогая, – ответила я. – Должно быть, это очень хорошо со стороны миссис Джеллиби так надрываться над каким-то проектом облагодетельствования туземцев... но... как посмотришь, в каком состоянии Пищик и домашнее хозяйство!..

Вскоре после того, как Эстер Саммерсон, протагонист романа Чарльза Диккенса Холодный дом , впервые знакомится со своими будущими приемными родственниками, Адой и Ричардом Карстон, все трио проходит через Лондонский дом миссис Джеллиби, филантропки, борющейся за благо африканского племени Бориобула-Гха. Несмотря на скромную манеру повествования Эстер, мы быстро распознаем ее беспокойство по тому, как суетно, неаккуратно, грязно у миссис Джеллиби дома.

Миссис Джеллиби – столь оторванная от своего окружения, что мы даже не знаем ее имени – занимается тем, что в романе названо «телескопической филантропией». Вместо того чтобы посвятить себя местным социальным реформам, она обращает свой филантропический взор на Африку и, таким образом, поглощена перепиской в целях повышения образования и общего уровня жизни коренного населения. Из-за того, что ее усилия требуют пренебрегать более будничными делами, ее дом и семья очень быстро спикировали в хаос. Одинокие шляпы, перемазанная чернилами бумага и заплесневевшие упаковки из-под продуктов заполоняют дом; а поверженный мистер Джеллиби «растворился… в более блестящих качествах своей супруги», практически исчез среди разбросанного мусора.

Но, конечно же, больше всего Эстер содрогается при виде маленьких детей миссис Джеллиби (одним из которых является вышеупомянутый Пищик). Во время работы, связанной с Бориобула-Гха, миссис Джеллиби удалось произвести на свет толпу детей, но она забыла об их существовании, ослепленная работой и обучением, необходимыми для африканского проекта. Роман предлагает нам вспомнить о совершаемом ею родительском преступлении, делая акцент на том, что ее дети практически постоянно подвергаются опасности физически. Диккенс пишет:

Дети шатались повсюду, то и дело падая и оставляя следы пережитых злоключений на своих ногах, превратившихся в какие-то краткие летописи ребячьих бедствий; а Пищик пропадал полтора часа, и домой его привел полисмен, который нашел его на Ньюгетском рынке. Спокойствие, с каким миссис Джеллиби перенесла и отсутствие, и возвращение своего отпрыска в лоно семьи, поразило всех нас.

Тесная связь матери с ребенком часто выражается следующим образом: одно тело заключает в себя и питает растущее внутри другое тело, которое и после рождения остается с ним в родстве. Как источник происхождения, и в глазах человека викторианской эпохи, как священный хранитель, мать холит и лелеет тело своего ребенка; они навсегда останутся одной плотью. Милосердие Эстер на протяжении всего повествования в «Холодном доме» показывает, что она готова примерить роль именно такой матери, и это в романе восхваляется.

Но миссис Джеллиби, не замечающей царапин и синяков своих детей, безмятежной при исчезновении Пищика, не хватает этой сильной связи. Ее старшая дочь, Кэдди, видит их связь как бесстрастные отношения писца и диктующего. «Для нее я только перо и чернила», — жалуется она Эстер.

Если вы проявляли хотя бы беглый интерес к другим романам Диккенса, то знаете, что миссис Джеллиби отнюдь не единственный женский образ, осуждаемый за достойные порицания родительские качества. Образы паршивых матерей разбросаны по всем его произведениям, они оставляют лишь яд, жестокость и, в случае миссис Джеллиби, ленивое бессердечие. Миссис Никльби, образ которой часто считают списанным с собственной матери Диккенса, одновременно и бесполезна, и глупа – эти черты хорошо заметны при сложных семейных обстоятельствах. Матери Дэвида Копперфильда, мягкой по натуре, не удается защитить своего сына от физического насилия со стороны мужа. Сироте Пипу из «Больших надежд» приходится терпеть желчь старшей сестры, миссис Джо Гарджери. И, конечно, есть еще печально известная мисс Хэвишем, заточенная в своем поместье. Чрезмерно долго оплакивая отвергнутую любовь, она растит Эстеллу так, чтобы та мстила мужчинам, и манипулирует несчастным Пипом, чтобы он зарабатывал расположение ее приемной дочери.

В свете склонности Диккенса писать о плохих матерях, неудивительно, что он затаил обиду на свою собственную мать, Элизабет. В 1824 году она и ее муж, Джон Диккенс, беспомощный в отношении финансовых вопросов, в конце концов, влезли в долги. Джон был отправлен в тюрьму для должников Маршалси, вся семья, кроме Чарльза, отправилась вместе с ним, что было нормальной практикой, когда глава семейства попадал в эту тюрьму. Диккенс же в возрасте 12 лет был отправлен на гуталиновую фабрику Уоррена, чтобы тем самым обеспечивать семье хоть скудный доход.

Тяжелая и монотонная работа на фабрике опустошала его. Когда примерно через год его отца освободили и семья, казалось бы, начала выбираться из ужасных финансовых затруднений, Диккенс надеялся покинуть фабрику и вернуться в школу. Его пребывание на фабрике Уоррена действительно было окончено, но Элизабет была против; она настаивала на том, чтобы он продолжил работать. Годами он хранил молчание, ранившая его ситуация многократно находила место в его романах, и, наконец, Диккенс открылся своему близкому другу Джону Форстеру, рассказав, какое влияние на него оказало это материнское предательство:

«Мой отец сказал, что я больше не должен возвращаться [на гуталиновую фабрику], что я должен вернуться в школу. Я пишу без обиды или злости: потому что знаю, каким образом все эти обстоятельства повлияли на то, каким я стал в итоге: но я никогда не забывал, никогда не забуду, никогда не смогу забыть, что моя мать ратовала за то, чтобы я отправился назад».

Год на гуталиновой фабрике Уоррена измучил Диккенса не столько из-за угнетающего труда, сколько из-за того, что родители, как ему казалось, бросили его на это. Как и у Кэдди Джеллиби, его благополучие, его юная личность незначительна по отношению к тому, какую пользу он может приносить. «Меня поражает, как легко от меня избавились в таком возрасте, — писал Диккенс Форстеру, — никто не имел достаточно сострадания ко мне, ребенку исключительных способностей (энергичному, чувствительному, которого вскоре ранили физически или морально), чтобы предположить, что что-то могло быть потрачено зря». Джон Диккенс искупил свою вину за такую несправедливость. В конце концов, он решил, что его сын должен вернуться в школу: подходящее прибежище для ребенка в физическом и интеллектуальном смысле. Но как же могла Элизабет так страстно желать, чтобы ее ребенок снова вернулся в опасные условия лондонской промышленности? Такое отсутствие сострадания Эстер Саммерсон, конечно, назвала бы неестественным для матери.

В романах Диккенса недвусмысленно отражена идея материнства, предполагающего врожденную психологическую склонность к сердечности. Множество повествователей с отвращением таращатся на женщин, у которых не возникает порыва покрепче заключить своих детей в объятия. Женщины вроде миссис Джеллиби, которые отклоняются от хорошо изведанного и укоренившегося в культуре пути, эмоционально не синхронизируются с возможностями своего тела. Несомненно, по мнению Диккенса, они идут против Природы. Миссис Джеллиби порицает материнскую привязанность, которая, по распространенному среди викторианцев мнению, должна исходить из ее лона: неотъемлемое биологическое свойство, дарованное всемогущим создателем. Набираясь уверенности по ходу действия романа, Эстер критикует миссис Джеллиби все жестче. Во второй половине «Холодного дома» она отмечает: «Меня поразило, что если миссис Джеллиби освобождает себя от своих естественных забот и обязанностей, то прежде чем она станет прочесывать горизонт в поисках единомышленников, ей бы следовало предпринять меры предосторожности, чтобы не выглядеть нелепо».

Многие литературные критики годами воспринимали образы несовершенных матерей Диккенса как способ выразить его собственную обиду на Элизабет, но миссис Джеллиби у него вдвойне плоха: она не только неудачная мать, но и заблуждающийся и слабый филантроп. Этот двойной сплетенный провал выражает то, чем Диккенс недоволен еще больше: английская женщина должна быть предельно преданной не только своей семье, но и государству. «Телескопический филантроп», как это назвал Диккенс, направляет свой взгляд и сострадание намного дальше, не занимаясь благотворительными делами лишь в своей ближайшей среде. Как говорит критик Брюс Роббинс: «Сатирический образ миссис Джеллиби… делает Африку отвлекающим маневром, чем-то неясно где находящимся. Вместо того чтобы создавать фабрики по производству ножек для пианино на левом берегу Нигера, лучше бы эти просвещенные женщины и мужчины следили за своими отпрысками, чтобы те не упали дома с лестницы или не забыли пообедать». Африка, как «что-то, неизвестно где находящееся», современного читателя, наверно, будет сбивать с толку более всего в том, что критикует Диккенс. Иностранное происхождение и раса стали основой притеснения, а англо-саксонская белая кожа – критерием для спасения.

Не сказать, что Диккенс преувеличил стесненные обстоятельства бедняков, населяющих Британские острова. Мужчины, женщины и дети, особенно уязвимые для болезней и часто бывшие не в состоянии позволить себе купить еду, страдали от крупных эпидемий. «Холодный дом» вышел в печать между 1852 и 1853 годами, чуть менее чем через десяток лет после эпидемии тифа в 1846 году и холеры в 1848-м. Диккенс был привычен к постоянно подверженному риску состоянию здоровья детей рабочего класса, и в его романах сцены в комнатах для больных исключительно красочны: то, как заботятся о больных, особенно о больных и беспомощных, как воспринимают обязанности по уходу, всегда имеет значение.

Эстер, и в случае с «Дэвидом Копперфильдом» Агнесс Уикфильд, приветствуют роль медсестры; каждая из них бальзам на душу больных и умирающих рядом с ними или среди них. Самоотверженность их милосердной любви столь же преувеличена, сколь пренебрежение миссис Джеллиби ее домом и государством. Но тем самым яснее становится смысл: по-настоящему филантропическая женщина обратит внимание на внутренний голос, призывающий излечить больных вокруг нее. Как и мать, не способная отличить собственные страдания от страданий ее детей, филантропическая женщина не может быть свидетелем горя, не испытывая страстного порыва утешить и защитить. Взгляд миссис Джеллиби, с его «любопытной привычкой смотреть куда-то вдаль», никогда бы не заметил грязные лондонские улицы, не разглядел бы маленького Джо, чумазого и больного уличного подметальщика. Именно Эстер, после того, как нашла его, решает, что должна помочь ему, именно она мучительно ищет его, когда он уходит из ее дома ночью, и именно она заболевает, так как не может предугадать его болезнь. Женщина-филантроп всегда откажется от собственных нужд ради другого, менее удачливого.

Потому что по Диккенсу настоящее милосердие требует близости. Для «телескопирования», отмечает Роббинс, роль играет «принудительное, иногда жестокое давление, когда круги сталкиваются друг с другом, а результатом является конец и утрата». И, конечно, в «Холодном доме» миссис Джеллиби осуждается за жестокость из-за ее узкого кругозора. Смерть Джо, о которой говорится во всеуслышание, завуалировано побуждает к порицанию: «Умер, ваше величество. Умер, милорды и джентльмены. Умер, вы, преподобные и непреподобные служители всех культов. Умер, вы, люди, хотя вам небом даровано сострадание. И так умирают вокруг нас каждый день». В мире «Холодного дома» филантропы вроде миссис Джеллиби ловко проходят мимо смерти и собственных детей, так как бесконечно болтают об абстрактных вещах, которые, из-за их отдаленности, ничего не требуют от них. Чванливая миссис Пардигл, менее значительный персонаж, весьма красноречиво стоит в тени смерти, оставляя религиозные брошюры в лачугах, населенных умирающими детьми и обессилевшими женщинами. Она, как и миссис Джеллиби, видит обязанности филантропа лишь в написании или распространении слов; хотя она и навещает адресатов своей «благотворительности», они для нее так же отдаленны, как и африканские туземцы для миссис Джеллиби.

Вероятно, для Диккенса и милосердие женщины, и материнство заложены в теле: теле, которое не должно быть нерешительным для прикосновения или столкновения, теле, смущенном разрушительным лондонским «подбрюшьем» или возможностью его собственной гибели. В своем умышленном отчуждении миссис Джеллиби эгоистична, не просто потому, что она пренебрегает благополучием угнетенного супруга и неопрятных детей, а потому что сама она в полной безопасности. Мы не можем представить ситуацию, когда телескопический филантроп отложит в сторону свое перо и закроется в комнате для больных, даже если больным будет ее собственный родственник. Без сомнений, она бы сочла кормление детей потраченным впустую временем не потому, что она недоброжелательна к своим детям, а потому, что ограниченность ее взглядов мешает ей их в принципе видеть. Для миссис Джеллиби материнство – формальность: она терпит и обязанность деторождения, и труд; этого достаточно.

В менее стесняющих женщину условиях миссис Джеллиби скорее всего бы не стала заводить детей. И в любом случае это должно было быть ее правом. Но в викторианской Англии на женщин, желающих остаться независимыми, смотрели косо, и Диккенс не настроен размышлять, смогла ли бы миссис Джеллиби преуспеть в менее стесняющих ее обстоятельствах. Она лишь может быть плохой матерью, женщиной, которая повиновалась обязанности, предписанной ей из-за ее половой принадлежности, но не прониклась ее духом. Хотя женщине-филантропу очень хорошо иметь выводок детей, поддерживать деловую переписку, посещать важные встречи, но если она не отдает всю себя домашнему хозяйству и Англии, что бы это за собой ни влекло, то она вовсе не филантроп.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ