31 октября 2016 г., 21:56

441

На самом деле Ширли Джексон не была ведьмой. Или все-таки была?

41 понравилось 0 пока нет комментариев 7 добавить в избранное

o-o.jpegАвтор: Рут Франклин

«Раз в много лет издатель, благодаря особым признакам и собственной интуиции, ощущает волшебство, присущее только значительным книгам. Мы думаем, что у нас есть именно такая книга», — писали Джон Фаррер и Роджер Строс критикам и книготорговцам в марте 1949 года, за месяц до публикации сборника «Лотерея, или Приключения Джеймса Харриса» (The Lottery: or, The Adventures of James Harris). Книга фигурировала в обзорах еженедельной, а также воскресной «Нью-Йорк Таймс», Ассошиэйтед Пресс охарактеризовало ее как «гениальное произведение и издательский прорыв года», американское правительство закупило 1500 экземпляров для библиотек армии и флота. За два дня до официальной публикации, намеченной на 13 апреля, «Лотерею» уже печатали вторым тиражом. За два месяца было продано 5000 экземпляров — неслыханная цифра для сборника рассказов!

Ширли Джексон очень обрадовалась таким продажам, ведь еще прошлым рождеством за неимением денег (мужу Стенли Эдгару Хайману еще не выплатили аванс, а сама она, разослав рассказы по журналам, ожидала ответа) ей пришлось просить взаймы у родителей. После выхода книги Джеральдин писала, что они с Лесли «очень довольны и гордятся, что новая книга посвящена нам, и наша малышка становится такой известной», но воздержалась от комментариев по поводу содержания. Однако, Джексон сочла рекламные усилия Фаррера и Строса безвкусными, пусть и эффективными. Они представляли книгу как «самую пугающую из когда-либо напечатанных, что само по себе плохо, и обещали любому, прочитавшему ее, волнение и беспокойство», жаловалась она, справедливо полагая, что такие измышления опошляют ее произведения. Публицист Пайк Джонсон приставал ко всем с рассказами о том, как Джексон сломала Кнопфу (имеется в виду издатель Альфред Кнопф – прим. пер.) ногу, прибегнув к колдовству. «Благодаря этой истории книгу расхватают», — сказал он Джексон, похлопав ее по спине.

И не ошибся. «У нее приятное лицо и голубые, совсем незлые глаза за линзами очков. Она не похожа не ведьму», — писал В. Г. Рождерс для Ассошиэйтед Пресс (статья называлась «Ширли Джексон — точно ведьма»). Он вспомнил историю с Кнопфом и попросил Джексон рассказать о черной магии. «К счастью, он мне только что купил два бокала вина, так что я смогла складно рассказать ему о черной магии, заклинаниях и практическом применении колдовства в повседневной жизни, все, что я помнила из мистических рассказов», — писала она родителям. Что касается мистических рассказов, которыми Джексон упивалась всю жизнь, это было неправдой. Ее библиотека колдовской литературы, как выразился Роджерс, насчитывала сотни томов. Его замечание в рецензии на «Лотерею» о том, что Джексон пишет не ручкой, а метлой, будет воспроизведено в последствие разными шутниками бесчисленное количество раз. Критики сравнивали ее с Саки и Трумэном Капоте, Джексон ворчала, что не испытывает восторга по поводу ни одного из них.

Джексон заявляла, что разговоры о колдовстве ее смущают. Родителям она говорила, что это было «похоже на тяжелое похмелье, в то время как мне рассказывают об уморительных вещах, которые я вытворяла накануне». Если б у нее на самом деле была метла, она бы примчалась на ней в Калифорнию к родителям и спряталась у них в подвале. На самом деле, из статьи Роджерса было понятно, что он рассказал историю с Кнопфом в юмористическом ключе. Он заключил, что если Джексон и впрямь ведьма, то только в одном — она не поддается определению.

Несмотря на нелюбовь к саморекламе, с журналистами Джексон вела себя умело, меняя личины с легкостью Джеймса Харриса. Соглашаясь со стереотипами того времени, она представлялась критикам и репортерам (в большинстве своем, это были мужчины), как одобренная женскими журналами счастливая домохозяйка, которая сочиняла свои рассказы в перерывах между домашними делами. «Я не могу себя убедить, что писательство – это достойная уважения работа», — весело заявила она в интервью с Харви Брейтом для «Книжного обозрения Нью-Йорк Таймс», в чем-то подтверждая правоту работницы регистратуры, однажды переправившей «писателя» на «домохозяйку» в больничной карте Джексон. «Половина моей жизни занята купанием и переодеванием детей, готовкой, мытьем посуды, стиркой и штопкой одежды. После того, как я уложу детей, я сажусь за пишущую машинку и пытаюсь вновь создавать что-то конкретное. Это ужасно увлекательно, я обожаю этим заниматься. Но и шнурки сами собой не завяжутся, кто-то должен их завязать». Творчество «расслабляет», чуть позже в этом же интервью Джексон говорит: «Я пишу, потому что это весело, потому что мне нравится». Брейт тоже попался в эту ловушку, уделив особое внимание ее домовитости: «Она выглядит цветущей и нисколько не похожа на ведьму. В ее компании уютно и комфортно».

Борьба между тремя ипостасями характера Джексон – писательницей, домохозяйкой и ведьмой, видна в разных вариантах черновика биографического очерка, который она написала по просьбе издателя. В одном из них она с излишним, возможно, оптимизмом, говорит о влиянии детей на ее творчество: «Я не люблю домашнюю работу, но я ее выполняю, потому что больше некому. Я практически учусь готовить вместе с моей старшей дочерью. Думаю, я пишу в основном по вечерам, хотя иногда я позволяю детям помогать мне писать по утрам. Все они относятся к моему писательству с большим пониманием, мой сын даже перестал пытаться оправдать меня перед своими друзьями».

Черновик заканчивается так: «Я люблю кошек, собак, детей и книги. Жаль, что мне приходится это писать».

Но другая версия, написанная в совершенно ином ключе, предполагает, что магия значила для Джексон гораздо больше, чем она это признавала в письме родителям: «Мне надоело писать изящные биографические очерки, где я предстаю в роли опрятной хозяюшки вроде матушки Хаббард (персонаж английского стишка, популярного в 19 веке – прим. пер.), помешивающей аппетитное варево на дровяной плите». Текст начинается так: «Я живу в старом, сыром доме, где по чердаку тяжелой поступью гуляет привидение. Мы туда никогда не поднимались, я думаю, вход туда заложен кирпичом. Первым делом после переезда я нарисовала черным карандашом на порогах и оконных рамах магические знаки, чтобы держать демонов на расстоянии, что в целом удалось. В подвале растут грибы, а мраморные каминные полки имеют необъяснимую привычку падать на головы соседских детей.

В полнолуние меня можно увидеть на огороде, где я выкапываю корни мандрагоры. У нас есть целая грядка рядом с ревенем и ежевикой. Хотя мне вообще-то нет дела до всей этой травяной магии с вкраплениями крыльев летучих мышей, так как никогда не знаешь, что в итоге получится. Я почти полностью полагаюсь на магию символов и чисел».

Независимо от того, будем ли мы рассматривать это как шутку для развлечения гостей или нечто большее, магия была неотъемлемой частью образа домохозяйки и имела чисто прикладной, домашний характер. «Я добродушная мамаша, которая все время изучает зло», как говорит один из персонажей Джексон. Друзья вспоминали, что одним из любимых фокусов был такой: она закрывала ящик с разбросанной в беспорядке кухонной утварью, называла предмет, затем снова открывала ящик, и названный предмет непременно оказывался на самом верху. Ее издатели постоянно шутили по поводу ее способности влиять на исход игр с участием Бруклин Доджерс. «Я предлагаю написать Ширли и заказать на воскресенье слепой дождь, который закончится с вашим приходом на стадион», — писал Джону Фарреру их общий друг в письме, куда были вложены билеты на матч Доджеров против Янки чемпионата 1949 года. «Я бы ей возместил все расходы: глаз тритона, палец лягушки... Обычная ее ерунда». Говорят, Джексон появилась на стадионе с трещотками и прочими приспособлениями, чтобы сглазить Янки. К сожалению, ее чар оказалось недостаточно, и Доджеры тогда проиграли.

Все это было хорошо до тех пор, пока кто-то не начинал верить в это всерьез или думать, что Джексон воспринимала это всерьез. В какой-то мере это действительно было так. Колдовство, независимо от того, занималась ли она им или просто изучала, было важно тем, что оно символизировало – женскую силу и могущество. Она очень ценила хроники, посвященные колдовству. Все они были написаны историками-мужчинами, чаще всего церковниками, которые стремились показать, насколько опасны ведьмы для христианской морали. Это сильные женщины, отвергающие общественные нормы и получающие то, что они хотят; это женщины, способные транслировать силу самого дьявола. В классических описаниях шабаш, собрание колдунов и ведьм под председательством Сатаны, имеет явный сексуальный и бытовый подтекст – ведьмы прибывают обнаженными верхом на метле. В более ранних источниках они летали на вилах, позже вилы превратились в метлу, символ дома и очага. Получается, объявить себя ведьмой – значит претендовать на силу. «Все будут бояться и будут поступать, как я им скажу», пишет в записке, оставленной у ручья, затравленная героиня «Дороги сквозь стену».

А волшебство для Джексон неразрывно связано с творчеством. «Больше всего я люблю писать художественную литературу, потому что, будучи писателем, я надежно защищена от реальности. Я больше не воспринимаю вещи такими, какие они есть, а вижу их через тонкую вуаль слов», — говорила она в обращениях к публике, предваряющих чтения. Письменная версия этого обращения была опубликована в «Пойдем со мной» (Come Along with Me), сборнике под редакцией Хаймана, вышедшем после ее смерти.

«Рассказ может развиться из чего угодно. Моя дочь Салли очень наглядно мне это продемонстрировала одним нервным утром, когда я сражалась с не желавшей открываться дверцей холодильника. Салли подошла и сказала, что бороться с холодильником бесполезно, тут требуется волшебство. Я задумалась над этим и поняла, что она права. Я оставила холодильник в покое, села за печатную машинку и написала рассказ о попытке открыть заклинившую дверцу холодильника. На вырученные за рассказ деньги я купила новый холодильник. Таким образом, опыт плюс волшебство и есть художественная литература».

Разумеется, это шутка. Но в какой-то мере творчество было для Джексон той самой магией, благодаря которой повседневная жизнь превращалась в нечто большее, насыщенное и необыкновенное. В рассказе «Третий ребенок — самый легкий» Джексон цитирует Отелло, когда тот, ухаживая за Дездемоной, рассказывал ей о своих приключениях: «Я стал ей дорог тем, что жил в тревогах,/ А мне она — сочувствием своим» (здесь и далее приводится перевод М. Лозинского — прим. пер.). Далее идет строчка, которую Джексон не приводит, но которая отзывается тихим эхом: «Вот колдовство, в котором я повинен».

Перевод: Scribbling_Squirrel

В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

41 понравилось 7 добавить в избранное

Комментарии

Комментариев пока нет — ваш может стать первым

Поделитесь мнением с другими читателями!

Читайте также