20 июля 2016 г., 14:31

320

Потерянный рай: о (наконец-то) прочитанном Джоне Апдайке

48 понравилось 2 комментария 5 добавить в избранное

o-o.jpegАвтор: Меган О’Гиблин (Meghan O’Gieblyn)

Подобно многим женщинам, которые достигли совершеннолетия на границе тысячелетий, я была предупреждена относительно Джона Апдайка почти сразу, как только о нем узнала. Сначала был Дэвид Фостер Уоллес, который в рецензии от 1997 года обнародовал эпитет (принадлежавший одной его приятельнице) «просто пенис с тезаурусом». Потом была писательница Эмили Гулд, поместившая Апдайка среди «мизогонистов середины столетия» — в этот пантеон также вошли Рот, Мейлер и Беллоу. И, наверное, больше всего запомнилась романистка и эссеистка Анна Шапиро, которая заявила, что романы Апдайка заставляют читательниц «надеяться, что мужчины в вашей собственной жизни не смотрят на вас, в тайне, вот так – как на набор привлекательных сексуальных органов, обладание которыми обрекает вас на достойные осмеяния вкусы и интересы».

Такие претензии были достаточно распространены в то время, когда я начала читать, так что мне было несложно полностью проигнорировать его сочинения. Я бы рада придумать какую-нибудь сестринскую церемонию, где я кладу ладонь своей правой руки на Sexual Politics («Политика пола») и торжественно отказываюсь от этого автора, но, по правде говоря, принятие решения было более постепенным, а мои причины – более банальными. В рецензиях, которые я читала, его тексты выглядели унылыми. В мире было слишком много хороших книг, чтобы тратить время на прозу, испорченную эгоизмом, и которую откровенно презирали те писатели, которыми я восхищалась, и поэтому каждый раз, когда у меня была возможность прочесть нового автора, я выбирала что-нибудь другое.

Полагаю, случись это в другие годы, меня бы заставили почувствовать вину за то, что я не прочла автора, которого повсеместно считают одним из величайших прозаиков всех времен. Но игнорировать его было на удивление просто. В колледже его имя было исключено из учебного плана, его заменили Паула Фокс, Джоан Дидион и Джеймс Болдуин. Его истинные поклонники там, где они еще существовали, казалось, заперлись ото всех, не спеша предлагать свои рекомендации. Однажды, во время учебы в магистратуре, я пожаловалась одному профессору-мужчине, что в мире слишком мало романов с правдоподобными диалогами. Он порекомендовал мне нескольких авторов, и я прилежно записала их имена. Затем он сделал паузу, как будто размышляя, и поморщившись, добавил: «Хоть мне и очень не хочется это говорить, но – Апдайк». Только потом, в тот же день, когда я искала в публичной библиотеке экземпляр книги Кролик, беги (он был на руках), я поняла, что у него был тот самый сконфуженный вид, какой был у мальчишек из моей средней школы, когда они признавали, что у Hooters на самом деле превосходные куриные крылышки.

В начале этого года я была в отпуске во Флориде, останавливалась в малоэтажном комплексе середины прошлого века в четырех кварталах от пляжа. В апартаментах были бетонно-мозаичные полы, окна с жалюзи и кухня, оснащенная тем единообразным кухонным оборудованием бирюзового цвета, которое производила GE в 1950-е годы. Я словно оказалась в одном из эпизодов сериала «Безумцы». На заднем дворе возле бассейна стоял бельевой комод, полный подержанных книг, оставленных прежними постояльцами. Именно здесь, на полке, забитой томами Дэна Брауна и Джона Гришэма в обложках с тиснением, я обнаружила первое издание «Супружеских пар». На суперобложке был скетч Уильяма Блейка «Спящие Адам и Ева» в бирюзовых тонах — того же хлорированного голубого цвета, как и вода в бассейне и кухонное оборудование в стиле ретро. Может быть, это тропический воздух ослабил мою защиту и вызвал в памяти обещание той великолепной прозы, о которой я столько слышала. Я решила, что пора дать старому греховоднику шанс.

Роман Супружеские пары вышел в конце 60-х, но его история началась в первые годы того десятилетия. Пит, протагонист, 35-летний строительный подрядчик, живет со своей семьей в вымышленном городке под названием Тарбокс в Массачусетсе, в старом рыбацком поселении, недавно колонизированном молодыми белыми парами англо-саксонского происхождения, которые сочли его упадок очаровательным. Фокус повествования часто уходит в сторону от Пита и беспорядочно перемещается внутри этого круга супружеских пар, которые проводят свои обильные часы досуга, играя в теннис, устраивая званые обеды и ремонтируя свои старые дома. Апдайк пишет об этой социальной среде: «Они принадлежали к той части своего поколения из высшего слоя среднего класса, которая мягко бунтовала против дисциплины и ограничения свободы при условии, что богатство поможет сохранить ее стиль жизни во время потрясений, вызванных депрессией и мировой войной». Эти мягкие бунты имели не политический, а эстетический характер.

Отгороженные от своих родителей няньками, учителями и «прислугой», сами они предпочли создать большие семьи с тесными отношениями; они меняли подгузники своими руками, делали работу по дому и устраняли неполадки, занимались садом и разгребали снег, ощущая, как крепнет их здоровье. В детстве разъезжавшие с шоферами в черных паккардах и крайслерах, теперь они водили подержанные автомобили разнообразных леденцовых расцветок. Рано изгнанные из дома в школы-пансионы, они решили воспользоваться местными бесплатными средними школами, улучшив их. Пострадав от косных браков своих родителей и формализованного уклонения от общения, они искали взамен обязательную супружескую верность внутри простых и открытых приятельских отношений между парами. Загородные клубы они заменили на неформальное членство в кругу друзей и участие в различных вечеринках и развлечениях. […] Долг и работа перестали быть идеалами, уступив место правде и веселью. Добродетель искали уже не в храме или на рыночной площади, а в доме – в собственном доме, а потом в домах своих друзей.

Этот пассаж сразу же вызвал в моей памяти первые страницы романа Свобода Джонатана Франзена, где несколько белых переселенцев из пригородов колонизируют еще не перестроенные районы, прилегающие к городу, чтобы «заново овладеть определенными жизненными навыками, которые ваши родители хотели утратить, спасаясь бегством в пригородных поселках». Возможно, все буржуазные поколения воспринимают себя в одинаково прагматических средствах выражения. В архаичных деталях Апдайковского описания, несомненно, находит отзвук и мое собственное поколение, чьи мягкие бунты включали в себя освоение процесса приготовления греческого йогурта и строительство крохотных домиков из переработанной древесины.

Но обитатели Тарбокса — это также и стойкий продукт своего времени, периода, неуклюже втиснутого между вспышкой психоанализа и сексуальной революцией. Какое бы разрушительное для существующего порядка вещей удовольствие они ни испытывали поначалу, очищая от снега свои подъездные дорожки и ползая по огороду, вскоре оно уступает место более плотским занятиям. Тайные связи развиваются в более прозрачные эксперименты с обменом супругами, и вскоре все эти открытые браки становятся настолько перекрестно опыленными, что сложно отследить, кто с кем переспал. Женщины начинают ходить на сеансы психоанализа, мужчины возбуждаются от эссе Фрейда 1920 года «По ту сторону принципа удовольствия» — а все соответствующие сексуальные эксперименты становятся возможными благодаря изобретению оральных контрацептивов. Когда Пит впервые изменяет своей жене с ее подругой Джорджин, на его встревоженный вопрос о предохранении любовница отвечает безмятежным смехом. «Добро пожаловать в пост-таблеточный рай, — говорит она».

Хотя женщины в этом романе не лишены сексуальной свободы воли, во всех этих экспериментах существует очевидный дисбаланс сил. Даже когда они инициируют интрижки, женщины никогда их не контролируют; это мужчины диктуют условия и неизменно решают, когда и как они закончатся. В большинстве случаев женщины вынуждены использовать секс как своего рода валюту – для мести, равенства – и когда им нужно сделать тайные аборты, они вынуждены расплачиваться за медицинскую помощь сексуальными действиями. Хотя автор в этой книге и не очень им сочувствует, реальность такого положения дел изображена очень точно, с использованием эмоционально убедительных персонажей. Если уж на то пошло, автор не притворяется, что от свингинга – который в те дни все еще назывался «обмен женами» – выгоду получают все участники в равной мере.

И все же в этой книге много того, что оправдывает современную репутацию Апдайка: женщины, которые размышляют так, как ни одна женщина не подумает («Она хотела выносить Кену ребенка, дать его великолепию завариться в тепле ее тела»); женские разговоры, которые проходят тест Бекдел – краткая суть теста: сделать так, чтобы две женщины говорили друг с другом о чем угодно, кроме мужчин – только благодаря темам, связанным с ремонтом дома; и множество настораживающих метафор («Он боролся с ней, как боролась бы насилуемая женщина, чтобы усугубить дело»). В романе много эпизодов, в которых изумительный дар Апдайка как прозаика ослабевает из-за силы притяжения женских тел. Никто не может писать об увядающем женском теле так, как Апдайк. Его взгляд настолько клинический и безжалостный, что ему удается привлечь внимание к таким признакам старения, о которых даже я – одна из обладательниц женского тела – никогда не задумывалась. «Возраст затронул только смягчившиеся линии ее подбородка и кисти ее рук, — пишет он о жене Пита Анджеле, — их покрытые жилками тыльные стороны и покрасневшие кончики пальцев».

После выхода книги в 1968 году фото Апдайка было напечатано на обложке «Time», а сама она разожгла неистовую панику по поводу ослабленных сексуальных нравов в стране. Похоже, она запечатлела тот яркий момент, когда свингинг, еще не став стилем жизни, казался откровением – как нечто, чем все должны были постоянно заниматься, и что не могло повлечь за собой никаких дурных последствий. Этот роман часто упоминается на пару со Случаем Портного Филипа Рота, но наиболее близкий аналог, вероятнее всего, — фильм «Боб и Кэрол, Тед и Элис», вышедший спустя год после издания «Супружеских пар», о двух парах из Лос-Анджелеса, решивших поэкспериментировать с открытым браком. Как и герои этого фильма, тридцати с чем-то лет, обитатели Тарбокса слишком стары к тому моменту, когда страна раскололась, чтобы присоединиться к повальному увлечению психоделикой, слишком хорошо устроившиеся, чтобы развить в себе что-нибудь вроде политического воображения. Вместо этого они используют секс как некий духовный бальзам, как способ удержать в узде свой страх смерти. «Книга, конечно же, не о сексе как таковом, — сказал Апдайк в одном из интервью. – Она о сексе как стихийно возникшей религии, единственном, что им осталось».

Однако больше всего в «Супружеских парах» меня заинтриговало ощущение обреченности, которое нарушает эту оргию. На протяжении всей книги Пит страдает от ночных кошмаров. В одном из них ему снится, что он летит на самолете, который терпит крушение. Он чувствует, как вздрагивает корпус самолета, и хватается за сидение, когда «вздымаются занавески, скрывающие салон первого класса». В другом сне он видит себя спящим на замерзшем пруду, который уже начал оттаивать: «Тяжелый как свинец, он лежит на тончайшем льду». Учитывая неизменный интерес Апдайка к определенным темам, несложно угадать, какую тьму предвещают эти сны. «Смерть простерлась под ним беспредельно», — осознает Пит, проснувшись. Но роман слишком пропитан теориями Фрейда, чтобы принять символизм таких видений буквально. В конце концов, Танатос – бог с множеством лиц. Существует другой вид смерти, тот, что синонимичен кастрации. («Самолет начал падать, — поражается он, вспоминая свой сон, — и он лишился средств, веры, мужества*»). А еще существует общественный вид смерти, разрушение жесткой патриархальной иерархии белых людей, которая привела к возникновению этой идиллии.

Ранее в романе описывается один странный эпизод между Питом и одним из работающих на него водителей строительной техники, «негром», с которым он болтает как-то утром на стройплощадке. Пит спрашивает мужчину, не попадались ли ему индейские могилы при копании котлована, и тот признает, что выкопал в разных местах несколько костей. Когда Пит спрашивает, что он делает, когда натыкается на них, водитель отвечает: «Да продолжаю копать», — признание, которое кажется Питу забавным: «Пит смеялся, чувствуя облегчение, прощение, прикосновение и объятие чего-то человеческого, пришедшего издалека, представляя за небрежно сказанными словами философию, ночную жизнь». Он озадачен, когда понимает, что мужчина не смеется вместе с ним. «Губы негра неприветливо сжались, словно он хотел сказать, что смех больше не может служить подачкой для представителей его расы».

Этот момент преследует Пита. Позднее он упоминает о нем в разговоре с любовницей, назвав его «отповедью», хотя и «не может точно определить причину своей депрессии, свое чувство отсоединенности». Он также выбит из колеи безмятежностью Джорджин по отношению к сексу и несколько раз на протяжении романа вспоминает ее слова о «пост-таблеточном рае» как показателе какого-то неопределенного будущего. Тарбокс может быть раем, но в саду есть змея, а за его великолепием назревает буря.

И в самом деле, женщины Тарбокса становятся более политически сознательными по мере развития истории на фоне первой половины десятилетия. Многие жены вступают в Комитет по справедливому решению жилищных вопросов; другие провоцируют пьяные ссоры из-за десегрегации школ в самом начале званых ужинов, которые устраиваются все реже. Но Пит, как и другие его ровесники в городе, находят такие крестовые походы утомительными. «Политика нагоняла на Пита тоску», — отмечает рассказчик. Его жена тащит его за собой на собрания жителей города, где он безучастно слушает, как горожане обсуждают коллективные планы, и испытывает досаду, когда их глаза «с надеждой поднимаются к абсолютно выдуманным звездам». Сам Пит мог чувствовать этот неземной экстаз только в святилище спальни. Помимо заполнения пустоты, оставленной религией, секс должен был стать суррогатом гражданской активности в пределах моральной вселенной этого романа.

Но Пит неспособен увидеть то, каким образом даже сам секс становится политическим. У него есть причины испытывать беспокойство из-за того, как любовница приветствует его в этом сомнительном раю. Если усовершенствованный вид контрацептивов увеличивает твои шансы переспать с замужней женщиной, это также означает, что твоя собственная жена (как Пит скоро выяснит) более охотно спит с другими мужчинами. Это также означает, что женщины могут решить вообще не выходить замуж или не иметь детей, переворачивая с ног на голову всю буржуазную религию. В конце концов, особая утопия Тарбокса зависит не только от постоянного притока секса, но и от жен, которые готовы собственноручно менять подгузники и готовить жаркое из ягненка с мятным желе на компанию из 14 человек.

Через год после выхода «Супружеских пар» Кейт Милетт издала книгу «Sexual Politics», которая привлекла внимание к тому, как патриархальные идеалы повлияли на сексуальные отношения, описанные в романах Дэвида Герберта Лоренса, Нормана Мейлера и Генри Миллера. В 70-е годы появилась новая волна критиков-феминисток – Мейлер назвал их «леди с их буйными идеями», — окончательно обозначивших проблему доминирования того замкнутого круга, члены которого рассматривались ранее как Великие Романисты-Мужчины. Вышедшие позднее книги Апдайка будут более сознательно противостоять угрозе критикующих его феминисток, в особенности сатирическая притча Иствикские ведьмы (роман 1984 года, который, по собственному признанию автора, был написан в духе шовинизма) и его более раздражающее продолжение.

Вряд ли при написании «Супружеских пар» Апдайк осознавал все то влияние, какое движение в защиту гражданских прав или женское движение оказали на культуру, не говоря уже о его собственном творчестве. В конце концов, роман не затрагивает эти социальные перемены, и Апдайк не давал понять в своих интервью, что чувство тревоги в этом романе должно символизировать что-то иное кроме смерти. Но романы никогда не являются чистым волевым актом – таково закоренелое заблуждение. На самом деле, есть основания думать, что обладание гипертрофированным эго делает писателя еще более неосведомленным в том, что касается его собственной незащищенности, делая сам текст более уязвимым для тех видов тревог, которые даже сам Апдайк, с его обширным словарным запасом, затруднялся назвать. «Супружеские пары», как все великие романы, можно читать со всевозможных точек зрения, одна из которых позволяет рассматривать его как свидетельство страхов, переживаемых мужчиной по поводу пределов его собственной власти – зарождающееся у него предчувствие, что рай непрочен, и ему предстоит его потерять.

¤
Меган О’Гиблин – писательница, живет в Мичигане. Она получила премию Пушкарта 2016 года, а ее эссе и обзоры публиковались на страницах недавних выпусков «The Guardian», «Oxford American», «The Point», «Guernica» и «Boston Review»

__________
* Апдайк использовал слово “unmanned”, которое можно перевести как «беспилотный», «лишенный мужества» и «лишенный мужественности (кастрированный)» (прим. перев.)

Перевод: zverek_alyona
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

48 понравилось 5 добавить в избранное

Комментарии 2

Хороший перевод и интересная тема, спасибо!

Читайте также