1 июля 2016 г., 00:20

534

Носки

47 понравилось 0 пока нет комментариев 11 добавить в избранное

o-o.jpegПо сюжету романа Льва Толстого «Анна Каренина» главная героиня Анна на следующий день после рокового бала, решив забыть Вронского и продолжить спокойную семейную жизнь («и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по-старому»), садится в свое купе в ночном поезде из Москвы в Петербург и достает новый, еще не разрезанный английский роман, может быть, один из романов Троллопа об охотниках за лисами и о Парламенте. Толстой, конечно, ничего не говорит о переводе – образованные русские знали английский язык так же хорошо, как и французский. Напротив, очень немногие из образованных англичан могли читать русскую классику в оригинале, и до последнего времени они могли читать русскую литературу только в двух переводах: англичанки Констанс Гарнетт и английской пары Луизы и Эйлмера Мод, сделанные соответственно в 1901 и 1912 годах.

«Я люблю Констанс Гарнетт, и ее портрет в рамочке даже висел у меня на стене в кабинете, и я часто думал, как сделать так, чтобы работы Констанс Гарнетт продолжали читать. У нее особое восприятие английского языка и, в частности, такого английского, который появился в британской литературе в реалистический период, что сделало Гарнетт идеальным переводчиком русской классики. Толстой и Достоевский часто читали и учились у Диккенса, Троллопа, Джорджа Элиота и прочих английских авторов. Каждый раз, когда кто-то переводит какое-нибудь из произведений русской литературы, рецензенты говорят, что это просто новая версия перевода Гарнетт; потом появляется другой перевод, который снова повторяет ее, и так далее. Она, судя по всему, идеальный переводчик». Морсон написал эти слова в 1997 году и потом вспоминал об этом с горечью. С тех пор какой-то астероид попал в безмятежный мир перевода русской литературы на английский язык. Ричард Пивер и Лариса Волохонская стали переводить все, что попадало в их руки, написанное на русском языке, в неудобоваримый английский текст. Удивительно, но эти переводы не были разнесены критиками в пух и прах и заменили переводы Гарнетт, Мод и прочих переводчиков старой школы. Когда вы идете в книжный магазин, чтобы купить произведение Толстого, Достоевского, Гоголя или Чехова, очень велика вероятность того, что вы приобретете именно переводы Пивера и Волохонской.

В статье, опубликованной в июле/августе 2010 года в журнале «Commentary» под названием «Пиверизмы русской литературы», Морсон использовал слово «трагедия», чтобы выразить то чувство катастрофы, которая постигла русскую литературу, переведенную на английский язык с тех пор, как появились переводы P&V. Морсон писал, что «эти потемкинские переводы вроде бы полные и точные, но на самом деле, при ближайшем рассмотрении, плоские и фальшивые». Морсон опасается, что «если студенты и большинство читателей выберут P&V ... [они], вероятно, со временем перестанут преклоняться перед русской литературой и просто перестанут ее читать».

Летом 2015 года интервью с богатой и счастливой семейной парой появилось в журнале «Paris Review». Журналист, ссылаясь на интервью Пивера Дэвиду Ремнику в 2005 году, спросил Пивера: «Вы как-то сказали, что одна из ваших второстепенных целей как переводчика – это помочь английскому языку стать энергичнее? Можете ли вы пояснить, что имеете в виду?» Пивер радостно ответил:

«Мне кажется, что американская литература стала очень простой и в большей своей части эгоцентричной. Я подумал, что необходимо изменить это. С помощью перевода я могу так пересказать текст, как обычно он не звучит на английском. Я думаю, что это очень значимая часть перевода. Важным результатом перевода является смешивание языков. Иногда мне указывали на то, что я делаю слишком буквальный перевод, что это "русскость", но я не возражаю. Давайте добавим немного "русскостей"! Давайте использовать такие вещи, как инверсии! Почему их надо убирать? Если вы современный писатель, то можете этим не пользоваться, но я, как переводчик, – могу. Я люблю эту свободу передвижения между двумя языками. Я думаю, что самое важное для меня – обогатить свой язык, английский язык».

Эта странная идея о задаче переводчика только подтверждает, что у педагогов по русской литературе возникают сложности, когда их ученики вынуждены читать русскую классику в «энергичном» переводе от Пивера. Впервые я услышал о P&V в 2007 году, когда получил электронную почту от писательницы Анны Шапиро:

«Я закончила читать "Анну Каренину" в переводе Пивера и Волохонской несколько недель назад, и до сих пор под впечатлением. Этот перевод оставляет плохое послевкусие; это так неправильно, и так странно неправильно превращать еду в отбросы. Я не считаю это правильным. Я всегда считала, что Толстой – созидатель, простой писатель, все слова в его произведениях сложены, как кирпичи в здании, каждое имеет свое место и значение; считала, что он проницательный автор, так просто невозможно испортить его произведения. Но они смогли, они добавили некоторые неудачные оттенки там, где Гарнетт делает перевод о том, как "Вронский избегал мучного", это не портит книгу... Я думаю, что Пивер считает, что он ПРАВИТ Толстого, что на самом деле он является гораздо лучшим писателем».

Когда я пролистал перевод «Анны Карениной» от P&V, я понял, о чем Анна Шапиро говорила. Различия между переводами от P&V и от Гарнетт бросались в глаза. Прекрасный английский Гарнетт, ее бегущие предложения, ее чувство слова, все это исчезло, сменившись просто написанным текстом. Это похоже на то, как кто-то будет петь или играть на фортепиано, при этом не являясь музыкантом.

Например, у Гарнетт:

Все его попытки вовлечь ее в открытое обсуждение упирались в преграду, которую он не мог преодолеть, состоящую из какого-то удивленного недоумения.

P&V:

Все его попытки вовлечь ее в обсуждение она отталкивала с помощью непроницаемой стены какого-то веселого недоумения.

Или:

У Гарнетт:

Попрощавшись с гостями, Анна, не присев, стала ходить взад и вперед по комнате. Она бессознательно весь вечер делала все возможное, чтобы вызвать у Левина чувство любви, как в последнее время она делала это со всеми молодыми людьми, и она знала, что достигла своей цели настолько, насколько это было возможно за один вечер, с учетом того, что тот женатый и благородный человек. Он ей очень нравился, и, несмотря на разительное отличие, с мужской точки зрения, между Вронским и Левиным, как женщина она видела, что у них много общего, за что Китти и полюбила их обоих. Тем не менее, как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.

У P&V:

После прощания с гостями, Анна начала ходить взад и вперед по комнате, не присев. Хотя целый вечер (в последнее время она действовала таким же образом по отношению ко всем молодым людям) она бессознательно делала все, чтобы пробудить чувство любви к ней в Левине, и хотя она знала, что она в этом преуспела, насколько это было возможно в отношении честного женатого мужчины за один вечер, и, хотя он ей очень нравился (несмотря на резкий контраст, с мужской точки зрения, между Левиным и Вронским, как женщина она видела, что они похожи, да и Китти любила их обоих), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.

Если эти примеры не являются убедительными, позвольте мне попробовать продемонстрировать величайшее мастерство Гарнетт как переводчика отрывком из 8-ой главы книги 3 «Анны Карениной». Мы находимся в загородном поместье Долли Облонской, где она проводит весну и лето со своими шестью детьми, в то время как гулящий Стива остается в Москве. Долли ведет детей в деревенскую церковь на воскресную службу. На прошлой неделе она занималась шитьем и подгонкой детской одежды для службы. Сейчас коляска стоит у двери, красиво одетые дети сидят на ступенях дома, но их мать все еще внутри, прихорашивается. После того, как она наконец-то появляется, одетая в белое кисейное платье, Толстой делает паузу, чтобы объяснить несвойственное Долли внимание к своей внешности. В своем переводе Гарнетт пишет:

Дарья Александровна причесывалась и одевалась с заботой и волнением. В прежние времена она одевалась для себя, чтобы выглядеть красиво и ловить восхищенные взгляды. Позже, когда она стала старше, переодевания все больше раздражали ее. Она видела, что выглядит хуже. Но теперь она снова начала испытывать удовольствие и интерес к нарядам. Теперь она наряжалась для себя, не для собственной красоты, а просто так, чтобы как мать этих прелестных детей, она не испортила общий эффект. И глядя на себя в последний раз в зеркало, она была довольна собой. Она была хорошенькая. Не такая, какой была в давние времена на балу, но хорошенькой для той цели, которую она себе определила.

Перевод P & V:

Дарья Александровна причесывалась и одевалась с заботой и волнением. Когда-то она наряжалась, чтобы быть красивой и восхитительной; чем старше она становилась, тем более неприятно было ей одеваться; она видела, что подурнела. Но теперь она снова оделась с удовольствием и волнением. Теперь она нарядилась не для себя, не для своей красоты, а чтобы, будучи матерью этих прекрасных созданий, она не портила общее впечатление. И, взглянув последний раз в зеркало, она осталась довольна собой. Она была прелестна. Не так прелестна, как она когда-то была на балу, но достаточно для той цели, которую она выбрала.

o-o.jpeg

Ключевые слова русского языка здесь «красива» и «хороша». Толстой использует первое, что означает «красивый» или «прелестный» в предложении со ссылкой на старые времена, когда нарядами Долли восхищались. Он использует второе слово, что означает «хорошо» или «отлично» при описании сегодняшней цели Долли. Своим «она была хорошенькая» Гарнетт передала ощущение эпизода, как ни один другой переводчик Анны Карениной на английский язык не передал его. Луиза и Эйлмер Мод (некоторые читатели предпочитают их версию перевода романа, а не Гарнетт) перевели «она выглядела хорошо», что лучше, чем в P&V «она была прелестна». Но перевод Гарнетт «она была хорошенькая» более точный.

Существует общепризнанное мнение о Гарнетт как о легкомысленной леди Эдвардианской эпохи, которая делала переводы с бешеной скоростью, при этом в спешке допускала много серьезных ошибок, а также писала на устаревшем языке, что повлекло за собой необходимость повторных переводов. Известны воспоминания Д.Г. Лоуренса о спешке и невнимательности Гарнетт. Лоуренс вспоминал Гарнетт, сидящую в саду в окружении горы страниц с текстами переводов с русского языка. Она заканчивала страницу, бросала ее в кучу на полу, не поднимая головы, и принималась за новую страницу. Ворох страниц был высокий ... на самом деле чуть ли не до колен, и это смотрелось очаровательно.
Вы можете относится к ней со снисхождением. Сидит в саду, бросается «чудесными» и «волшебными» страницами. Серьезный переводчик будет работать в кабинете и внимательно все обдумывать. Гарнетт делала ошибки, но их можно было откорректировать, как, например, в превосходном пересмотренном и исправленном издании Леонарда Кента и Нины Берберовой. Что касается обвинений в том, что Гарнетт пишет на устаревшем языке, то да, она использует слова и фразы, которые никто не использует сегодня, но все же не большую часть из них. Мы находим небольшое количество устаревших слов и фраз в романах и Троллопа, и Диккенса, и Джордж Элиот. Должны ли они тоже быть переписаны для лучшего восприятия сегодня? (Неужели вы действительно этого хотите?)

Еще один аргумент для перевода Толстого на более понятный современный английский язык был высказан Пивером и Волохонской, и, совсем недавно, Мариан Шварц. Смысл в том, что сам Толстой писал неудобными фразами на русском языке, и теперь, когда мы читаем переводы Гарнетт или Мод, мы читаем не настоящего Толстого. Сомневаюсь, что попытка Шварц «воссоздать стиль Толстого на английском языке» будет удачнее, чем у P&V. Шварц на самом деле испортила одну из самых трогательных сцен в романе – когда Кити, отвергая попытки своей сестры успокоить ее после расставания с Вронским, набрасывается и напоминает ей о ее отношениях с изменяющим ей Стивой. После ссоры сестры сидят молча.

Версия Гарнетт:

Молчание продолжалось в течение одной-двух минут. Долли думала о себе. Это унижение, которое она всегда чувствовала, вернулось к ней с особенной горечью, когда сестра напомнила о нем. Она не ожидала такой жестокости от своей сестры и сердилась на нее. Но вдруг она услышала шелест юбки, а вместе с ним разрывающие сердце сдержанные рыдания, и почувствовала руки, обвившие шею.

Шварц пишет:

Молчание длилось несколько минут. Долли думала о себе. Ее унижение, которое всегда было с ней, особенно болезненно отозвалось в душе, когда сестра упомянула об этом. Она не ожидала такой жестокости от сестры, и она сердилась на нее. Неожиданно, вдруг, она услышала шелест платья и с трудом сдерживаемые рыдания, чьи-то руки охватили ее за шею.

Возможно, ошибка редактора привела к этой безграмотной путанице. Следующий пример буквального перевода, сделанного Шварц, более точен. Действие происходит в процессе беседы между Стивой и его слугой Матвеем о разладе в семье Облонских после того, как Долли узнала о романе Стивы с гувернанткой. Стива хочет узнать мнение Матвея о том, примет ли Долли его обратно. Гарнетт пишет:

«А, Матвей?» – сказал он, качая головой.
«Все в порядке, господин; все получится», – сказал Матвей.
«Получится?»
«Да, господин».

Шварц пишет:

«А, Матвей?» – сказал он, качая головой.
«Все в порядке, господин, все устроится», – сказал Матвей.
«Устроится?»
«Я уверен в этом, господин».

Неологизм «shapify» («устроится») является попыткой Шварц перевести неологизм obrazuetsia Толстого (производное от слова «образ», что означает изображение или форму). Толстой вновь вводит свое изобретение через несколько страниц. «Степан Аркадьевич любил хорошую шутку. И, возможно, все устроится! Прекрасный поворот фразы: устроится, – подумал он. – Я должен запомнить это». Но там, где в русском языке использование неологизма смешно, на английском это звучит просто странно. Это тормозит ход мысли читателя.

Ни один другой переводчик не попал в ловушку, в которую попала Шварц. Остальные переводчики, включая Пивера и Волохонскую, видимо, понимая, что некоторые шутливые выражения в славянских языках (или то, что можно было бы назвать самоиронией) сложно перевести на английский язык, не предприняли никаких попыток создать английский неологизм. (Розамунд Бартлетт и P&V приходят ближе всего к obrazuetsia с «все сложится» и «все срастется».) Иногда, конечно, надо делать такие попытки, как, например, в рассказе Чехова «Ионыч», где характер диалогов в «его необыкновенной манере, выработанной в ходе длительной практики в остроумии и теперь ставшей привычкой: "недурственно", "громадный", "нет слов", и так далее». Но в случае с Матвеем, язык которого не является каким-то экстраординарным, употребление искусственного английского неологизма неуместно.

Или как? На чьей вы стороне? Чьи интересы защищаете? Тех читателей, у которых есть простое желание прочитать перевод книги без всякого рода препятствий, мешающих понимать текст и получать удовольствие? Или тех, которые относятся к более продвинутым (или «мазохистским») школам, которые хотят, чтобы перевод точно повторял оригинал? Я говорю сейчас о переводе художественной литературы. Поэзия и юмор непереводимы, по мнению некоторых читателей. Но, конечно, романы могут быть качественно переведены. Мифы превращаются в истории своего времени, они могут принадлежать всем культурам и могут быть пересказаны на любом количестве языков.

Позвольте мне привести еще один пример, который показывает ненужность употребления некоторых словосочетаний для простого читателя. Хотя версия перевода «Анны Карениной» от Кента и Берберовой содержит тысячи исправлений, она, по сути, остается переводом Гарнетт. «Она делала ошибки, и ее традиционный перевод сделан под влиянием традиционных стереотипов, за которыми иногда было не слышно Толстого, – писали Кент и Берберова, – но то, что ее язык и синтаксис почти всегда точно воспроизводили букву и тон оригинала, также верно; на самом деле, мы по-прежнему убеждены, как и многие другие, что ее перевод никаким другим не заменить». Кент и Берберова ловко изменили «он воздерживался от мучного и сладкого», на «он избегал мучного и десертов». Они исправили действительно серьезную ошибку в том эпизоде, где Вронский первый встретился с Анной на вокзале. Гарнетт пишет, что он «чувствовал, что должен взглянуть на нее еще раз; не из-за того, что она была очень красива...», что кажется странным, так как исключительная красота Анны является одним из важных моментов романа. В исправленной версии «не из-за того, что» превращается в «не потому, что», и все становится на свои места.

Тем не менее, есть изменения, которые подрывают, как бы сказал Пивер, авторитет Гарнетт как переводчика. В пятой части, в главе 3, Толстой пишет с юмором о смешном молодом человеке Васеньке Весловском, который не понимает, как можно иметь новейшее охотничье снаряжение и в тоже время ходить в лохмотьях. В оригинальной версии Гарнетт Стива одет «в грубые обмотки и гетры, в рваные штаны и короткое пальто. На голове у него были развалины от шляпы». Кент и Берберова правильно удалили слово «гетры», но «обмотки» заменили их на таинственные «льняные ленты, обернутые вокруг его ног». Что это за ленты? Луиза и Эйлмер Мод решили эту загадку для читателя: «Облонский был одет в кожаные ботинки, льняные ленты, накрученные на ноги вместо носков, рваные штаны...» У Толстого нет носков. Моды просто решили помочь читателю. То, что вы думаете о том, правы они или ошибаются, зависит от того, на чьей вы стороне в споре о переводе русской художественной литературы.

Источник: Janet Malcolm Socks
В группу Клуб переводчиков Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

47 понравилось 11 добавить в избранное

Комментарии

Комментариев пока нет — ваш может стать первым

Поделитесь мнением с другими читателями!

Читайте также