26 декабря 2016 г., 00:00

3K

Эксклюзивное интервью Евгения Водолазкина для Livelib: «В моих книгах я пытаюсь говорить о главном»

104 понравилось 8 комментариев 23 добавить в избранное

o-o.jpeg В рамках нашего проекта «Читательский интерес» пользователи Livelib задавали вопросы Евгению Водолазкину. В России его называют «русским Умберто Эко», в Америке — после выхода «Лавра» на английском — «русским Маркесом».

6 декабря состоялось вручение крупнейшей литературной премии "Большая книга 2016", на котором роман Евгения Германовича "Авиатор" получил вторую премию.

Доброго времени суток, Евгений Германович! Читал три ваших романа: "Похищение Европы", "Лавр" и "Авиатор" (до "Соловьёва и Ларионова" никак не добраться). При чтении сложилось ощущение, что Вы двигаетесь в творчестве от сложного к простому, т.е. "Похищение Европы" показался очень сложным текстом, в котором художественный текст иногда просто борется с философскими вставками, приходилось читать с остановками, местами гуглить и всё же немного напрягаться, чтобы понять, что к чему; он же оказался и с самым маленьким тиражом и менее всего вспоминаемый (во многом я сужу по нашему ЛЛ, на котором на него меньше всего отзывов). "Лавр" читался проще, хотя местами приходилось задуматься над тем или иным местом, поискать отсылки, аллюзии и прочие литературные пасхалки, спрятанные за буквами-словами. А вот "Авиатор" и вовсе показался простым текстом, не вызвавшим никакой рефлексии. Если в "Похищении Европы" было много разных тем, то в "Лавре" и "Авиаторе" более детально прорабатывался меньший спектр всяких вопросов, проблем или как это ещё назвать можно. Это, конечно, моё субъективное восприятие и всё такое, но, кажется, я добрался до вопросов:
– на кого нацелено ваше творчество?
– Вам интереснее писать сложные тексты, понятные лишь небольшой группе людей? Или Вам интереснее работать на массового читателя, чтобы всем и всё было понятно? Phashe

– Прежде всего хочу поблагодарить Вас за проницательный анализ моего писательского опыта. Да, можно сказать, что я шел от сложного к простому, но я бы это уточнил в том смысле, что сложность эта была неоправданной. Изменения моих текстов отражают общие изменения во мне самом. Среди прочего они состоят в том, что я сильно изменил свое отношение к общественной активности, придя к выводу, что главная активность должна быть направлена на работу с собой. Та сложность, о которой Вы говорите, мне давно уже не близка. Потому что эта сложность – не художественная, а, скорее, публицистическая. И сейчас я не вижу в ней почти никакого смысла. Если же Вы возьмете два последних моих романа, «Лавр» и «Авиатор», то их особенность в том, что они работают не с социальным, а с персональным.

Теперь отвечу на Ваши вопросы.

Мои тексты рассчитаны на тех, кто готов их читать. Говорю это не ради красивой фразы: под этим подразумеваю вполне конкретную вещь. Когда я писал роман «Лавр», я пытался представлять своего читателя, и он сильно смахивал на меня. Но когда я получил отзывы сотен людей, совершенно разных и, уж точно, на меня не похожих, я понял, что читатели могут найтись в абсолютно любой среде. Поэтому я ориентируюсь не на читателя, а на свои представления о добре и зле, прекрасном и низменном, и вижу, что они совпадают с представлениями большинства читающих мои книги.

По поводу второго вопроса:
Не могу сказать, что мне очень интересно писать для узкой группы. И чем дольше я работаю, тем менее мне это интересно. Свою, как сейчас принято говорить, целевую группу я вижу довольно большой. Дело в том, что, когда вещь получается, она «работает» на разных этажах. В науке это называется «иметь несколько кодов для восприятия». Допустим, «Лавр» человеком неискушенным вполне может читаться как жизнеописание святого, – и это будет совершенно правильное прочтение. Для человека, скажем, профессионально изучающего литературу, «Лавр» – авангардный роман, соединяющий средневековую поэтику с современными литературными средствами. И такое прочтение тоже верно. Вообще же, я стараюсь, чтобы эти этажи находились недалеко друг от друга, и стараюсь, скорее, изображать, чем объяснять.

Здравствуйте, Евгений! Мои вопросы связаны с книгой "Авиатор". Как Вы считаете, выполнено ли "полетное задание" "Авиатором"? И в чем состояло Ваше ему "полетное задание"? Сделайте, пожалуйста, маленький "разбор полетов".
Заранее благодарен. DollakUngallant

Считаю Ваш вопрос очень полезным, поскольку писатель и сам должен задаваться вопросом, о чем, собственно, его книга. Я и сам задавался этим вопросом, когда писал роман «Авиатор». Если коротко, то роман мой говорит о нескольких важных для меня вещах. Первое: не бывает замены человеку. И хотя Платонову в какой-то момент показалось, что Настя – это продолжение Анастасии, уже скоро он убеждается, что это не так. Дело даже не в том, что Настя, пожалуй, примитивнее и Платонова, и своей бабушки. Даже если бы она была другой, это не изменило бы сути дела: замены человеку нет. Второй важный пункт состоит в том, что человек должен внимательно относиться к личной истории, потому что личная история важнее всеобщей: именно она формирует персональное сознание. Вот два послания, которые (мной) велено было донести «Авиатору». А уже донес он или нет, – это нужно спрашивать у каждого читателя.

Расскажите о своём творческом процессе. Когда в основном пишете: ночью? Или всё же писатель тоже человек и работаете в основном днём? Какие-то эээ... ритуалы есть? Творческие люди обычно же суеверны. Что помогает в работе: кофе, чай, алкоголь, орешки, сигареты, музыка, прогулки? Phashe

– Я мог бы сказать, что начинаю работать утром, если бы время моего подъема соответствовало этому времени суток. Встаю я между десятью и одиннадцатью и, если не иду в институт, то работаю дома – часов до девяти вечера. Потом еще часа три отвечаю на письма и занимаюсь всякими рутинными вещами. После этого часа два читаю или смотрю какие-нибудь фильмы. Спать ложусь между тремя и четырьмя. Когда пишу, пью кофе с рижским бальзамом, но не очень много. Иногда, когда пишу эмоциональные сцены, включаю музыку. Например, Баха, Моцарта. Ритуалов у меня нет – я человек несуеверный.

А, вот ещё. Мне не остановиться...
У вас есть труды по филологии и художественные тексты. Кем Вы себя больше ощущаете: филологом-исследователем (учёным?) или всё же больше писателем? Что на Ваш взгляд важнее: научные исследования или творчество? Чем больше нравится из этого заниматься? Phashe

– На этот вопрос я пытаюсь ответить последние полтора десятка лет. Пока у меня получалось служить двум музам – научной и литературной. Но с каждым годом делать становится всё сложнее. В отличие от науки, литература – дама капризная. Помимо создания текстов, она требует массу вещей, которые по сути являются частью профессии: многочисленные интервью, поездки, выступления и т.д. Все это отнимает очень много времени. Не знаю, как долго я смогу это совмещать – а хочется. Что до важности науки и литературы, то это два разных типа познания мира. Наука – исключительно рациональный тип познания, а в литературе рациональное соединено с иррациональным. Ее диапазон шире. И в этом смысле заниматься литературой, пожалуй, интереснее.

Здравствуйте, Евгений Германович!
Мне интересно, какая из своих собственных книг является для Вас наиболее важной и значимой? И почему?
Спасибо, успехов в повседневной жизни и в творчестве. shlomy

– Наверное, та, которую пишу сейчас. Во-первых, она еще одной ногой в мире идеального, а идеальное ведь всегда прекраснее реальности. Во-вторых, никогда в литературе я так близко не подходил к себе самому. Посмотрим, что из этого получится.

Если говорить о современной русской литературе: скажите, пожалуйста, о ваших предпочтениях. Отвечает ли современная русская литература ожиданиям читателей? DollakUngallant

– Список моих предпочтений в современной литературе довольно длинный. Назову лишь его часть: Владимир Шаров, Леонид Юзефович, Александр Кабаков, Людмила Улицкая, Дмитрий Быков, Александр Терехов, Алексей Варламов, Майя Кучерская, Михаил Шишкин, Дмитрий Данилов, Владимир Березин, Захар Прилепин, Марина Степнова, Александр Григоренко, Гузель Яхина. Называю по мере припоминания, а не значимости. Наверняка кого-то забыл.
Отвечает ли современная русская литература ожиданиям читателей? Думаю, да. Свидетельство тому – существенные изменения в литературе последнего десятилетия: она становится более глубокой, и это – читательский запрос.

Ну, и вдогонку к этому вопросу: расскажите о себе как о читателе. Что Вы читаете? Любимые книги? Phashe

– Разумеется, люблю классику. В этом я не оригинален, да и не требуется здесь оригинальность. Классика – это коллекционное вино, оно не бывает плохим. Ближе других мне, может быть, Гоголь. Меня завораживает его мистика. Люблю Томаса Манна, особенно – «Волшебную гору».

В предыдущем ответе я говорил о современных русских писателях, а теперь скажу и о других. Сильное впечатление на меня произвели «Предчувствие конца» Джулиана Барнса, «Благоволительницы» Литтелла, «Измеряя мир» Даниэля Кельмана, «Не оставляй меня» Исигуро, «Детство Иисуса» Кутзее.

У меня вопрос простой: как вы нарабатываете знания для книги, действие которой происходит не "здесь и сейчас"? Мне кажется, что историческую писать легче, так как есть определённый перечень литературы и источников информации, к которым обращаются все. Но у вас уже в первом же романе действие происходит в Западной Европе, то есть в месте реально существующем. Я отнюдь не сторонник правила "писатель должен испробовать всё на себе", так как если бы правило действовало, то не было миллиона книг (от космоса до описаний жизни больных), тем более, что писатель не в состоянии в одиночку пережить всё и вся, даже если он всю жизнь живёт на какой-то территории или переживает какой-то опыт, то может описать только опыт свой личный, когда для полного обозначения всей проблемы или всего спектра переживаний, он должен обобщить общий опыт. Потому мне интересно: как происходило первичное накопление информации, чей опыт шёл в котёл для последующей переработки. angelofmusic

– Я принадлежу к тем, кто, прежде чем начать писать о чем-либо, старается хорошо изучить материал. В зависимости от темы, я знакомлюсь с мемуарами, читаю научные исследования (известное исключение составил роман «Лавр», подготовкой к которому была вся моя профессиональная жизнь). Добытые таким образом сведения являются как бы кирпичами в здании романа. А личные впечатления автора – это что-то вроде раствора, на который эти кирпичи кладутся. Без этого раствора кирпичи могут обрушиться. Так, в романе «Авиатор» реалии дореволюционной жизни я смешиваю с моими сегодняшними ощущениями. Эти ощущения знакомы большинству моих современников, и на этом знакомстве все мы плавно въезжаем в не виденные нами времена и чувствуем себя там более или менее комфортно. Правда, часть описаний в том же «Авиаторе» (например, лагерные воспоминания героя) основаны на реальных воспоминаниях соловчан, которые мне пришлось в свое время издавать (книга «Часть суши, окруженная небом»). Они настолько пронзительны, что перед ними меркнет любой вымысел.

Уважаемый Евгений Германович!
Я пока не читала Ваших романов, но уже купила «Авиатор». Скажите, пожалуйста, три пункта, по которым стоит читать Ваши книги.
Благодарю. ElenaChebrikova

– Вот эти пункты, Елена:
1) В моих книгах я пытаюсь говорить о главном. О смысле жизни. Ну, может быть, и о смысле смерти.
2) Я нахожусь уже в том возрасте, когда пишут уже не для того, чтобы понравиться, а чтобы высказать важные вещи.
3) Я стараюсь писать хорошо.

В своем интервью Владимиру Познеру вы говорили, что на вас, как на писателя, в большой степени повлияло творчество В. Набокова. В чем уникальность набоковской прозы конкретно для вас?
И ещё: чем судьба Иннокентия Платонова схожа с судьбой его родины? Polina31-10

– Полина, мне кажется, что если у обычного писателя на носу очки, то у Набокова – микроскоп. Он видит бытие в его мельчайших клеточках. Это сверхвнимание к миру на меня производило большое впечатление. Ведь литература во многом – выражение невыраженного. Другое дело, что Набоков на этом выражении и останавливается, и в юности мне этого хватало. А теперь мне хочется, чтобы эти клеточки, эти кусочки смальты собирались в прекрасную мозаику. А Набоков такой задачи, кажется, не ставил.

Мне приходилось уже говорить, что существует две истории: личная и всеобщая. Бывают времена, когда они входят в клинч, и задача личной истории, на которой строится персональное сознание человека, – устоять под давлением истории всеобщей. Именно в такое время довелось жить Платонову. Его трясло на всех поворотах, которые претерпевала наша жизнь в ХХ веке. Но, по-моему, он выдержал.

11. Вас часто называют «русским Умберто Эко». Считаете ли вы справедливым это сравнение? И как относитесь к произведениям Умберто Эко?
Часто ли вы слышите критику от читателей? Прислушиваетесь ли к ней? takatalvi

– С Умберто Эко общим у меня является только то, что я занимаюсь наукой и пишу от древности. А это не так уж много. Кстати, я встречался с Умберто Эко. Услышав, что меня называют русским Умберто Эко, он засмеялся и выразил свое соболезнование. Я сказал, что с большим почтением отношусь к тому, что он делает в литературе, но мы с ним занимаемся совершенно разными вещами. Действительно разными: его интересует история культуры, а меня – метафизика. Как сегодня в немецкой «Zueddeutsche Zeitung» вышла большая и глубокая рецензия на немецкий перевод «Лавра». Для меня она знаменательна тем, что немецкий критик опровергает всякое мое сходство с Умберто Эко.

Что касается критики читателей, то, разумеется, я ее слышу – довольно часто. Интернет так устроен, что в нем встречается часто. Если критика доброжелательная, а главное – квалифицированная, то я к ней прислушиваюсь. Если же это просто чья-то попытка освободиться от своего дурного настроения, я пропускаю эту критику мимо ушей. По моим наблюдениям, злобу часто сопровождает невежество. Самые резкие слова обо мне были написаны людьми, не обремененными знаниями. Вообще говоря, на критику – особенно глупую и несправедливую – я не отвечаю. Тот, кто критикует мою точку зрения, имеет на это право. Пусть его мнение существует параллельно с моим. Так межпланетная станция летит, окруженная космическим мусором, и ничего в этом страшного нет – космос большой.

Уважаемый Евгений Германович!
Два вопроса по сюжету «Авиатора»: 1) У меня создалось впечатление о каком-то скоропостижном уходе медсестры Валентины из романа в декрет. Как если бы Вы переменили свои намерения относительно дальнейшей её роли, но переписывать первые 100 страниц не хотелось. А как на самом деле? 2) Мне не удаётся уловить аллегорию (идею, зависимость), по которой способность Платона к рисованию возвращается к нему вместе с его реальным возрастом. Откройте тайну.
И ещё вообще. Прочитав «Лавра», «Авиатора» и «Ларионова», я увидел в Вас серьёзного религиозного философа, красиво адаптирующего свои идеи для гармоничной вставки в ткань литературных произведений. В связи с чем у меня никакого вопроса нет, но лишь огромная благодарность за полученное удовольствие от чтения. Спасибо! Schekn_Itrch

– Мои планы относительно Валентины не менялись. Они изменились у мужа Валентины, который организовал ей второго ребенка, чтобы лишить ее возможности общения с врачом, к которому он ревновал. Что касается меня как автора и Валентины, то я предназначал ей особую роль: мне она была необходима, чтобы вызвать самые первые воспоминания героя об Анастасии. Выполнив эту роль, она спокойно смогла отправиться в декрет.

Способность к рисованию у Иннокентия возвращается тогда, когда он почувствовал настоящее раскаяние. Видимо, тогда он вспомнил самый страшный эпизод своей жизни. Вспомнил не просто клетками головного мозга, а нравственной памятью.
За добрые слова о моих текстах – спасибо.

В группу Интервью Все обсуждения группы

Авторы из этой статьи

104 понравилось 23 добавить в избранное

Комментарии 8

Спасибо большое! Интересное интервью, хорошие и приятные ответы.

Спасибо большое Водолазкину за его новую по хорошему старую русскую литературу! Читала всё, вплоть до публицистики. За ответы на вопросы отдельное спасибо - кое-что допоняла.

Наконец-то настоящие интервью настоящего писателя.

OzTory, "Настоящий писатель" это нынче очень актуально в связи с прошлыми новостями ;D

Очень приятно увидеть развёрнутые ответы, а не быстрые блиц-отписки, как это часто случается у крупных писателей. Спасибо.

Да, присоединяюсь! Хорошие ответы на хорошие вопросы - очень приятно узнавать дополнительные интересности от любимых авторов!

После такого интервью руки сами потянулись к книгам Евгения Германовича

Большое спасибо за интервью. Книги Водолазкина - лучшее, что я читала из современной российской прозы вообще.

Читайте также