Когда-то давно автор захватила мои мысли своей 13-й сказкой. Словами, оборотами, исторей. Уже и не вспомню, каким был сюжет, но ощущение "было хорошо" осталось.
Потому, когда в новогоднем флешмобе всплыла "Река", я не сомневалась. Но в этот раз решилась не читать, а слушать.
Открыла аудиокнижку, нажала "плей" и погрузилась. Голос рассказчика приятно шуршал в ушах кусочками гравия, камушки истории перекатывались, нагромождались, прокладывали дорогу, а река тем временем несла.
В какой-то момент я поняла, что просто не могу сидеть смирно. Хотелось быть активным участником.
И так началась великая генуборка имени Дианы Сеттерфилд. Процесс, где история воспринималась буквально на мышечном уровне.
Я "читала", перкладывая книжки на полках, перетряхивая вещи в шкафу, и двигая мебель.
Переживала за героев, натирая ручки кухонной плиты и борясь с вредным налетом на сковородке.
Напряжение нарастало и уборка становилась вре агрессивней.
И когда в особо волнительный момент я чуть не растолкла любимую чашку о дно мойки, поняла - пора тормозить.
Мораль: книга отличная, хотя аудиокнига - бытовое зло, но это не точно)))
Хорошей всем уборки (зачеркнуто) чтения)))
Посвящается моему хорошему другу и замечательной женщине: Вике Moon-Is-Up
Вечер окна. Широко раскрытые серые шторы, словно два человека, мужчина и женщина, отвернулись к стенам и грустно затихли… вздрагивают их плечи: ветер в окно.
Сижу на кровати, подогнув колени к груди, положив на них голову: в коленях у тоскующей груди есть что-то от согнутых крыльев.
Может, в этом тайна Демона Врубеля? Эту фантомную, грудную память крыльев знают некоторые люди на земле… утратившие рай любви, любимого, ребёнка.
Листаю историю друга в утреннем окошке телефона. Наплывают воспоминания…
Из раздвинутых крыльев коленей моих на свет рождался ребёнок.
Боль текла и ветвилась внизу живота, словно мне через пуповину переливали кровь голубую звезды.
Я брала маску с анестезией и дышала покоем, дождём и сиренью детства.
Земля медленно и тепло плыла подо мной: буквально ощущала вращение Земли среди звёзд - я поднималась в воздух.
Совсем лёгкая, словно лёгкие вдохнули счастье…
Видела себя со стороны с этой маской: была похожа на пилота в самолёте, поднявшегося в сирень стратосферы с кислородной маской на лице: передо мной вспыхивали голубые цветы планет и странный островок среди ночи.
Поскольку всё происходило не на земле а словно в раю, то ребёнок сразу превратился в птицу… вспыхнули ярче цветы за прямоугольной и голубой грядкой окна, поэт в ночи написал чудесный стих для любимого человека, и, самое главное, где-то вечером тонул ребёнок, я это видела сердцем, словно светом маяка: ему не хватало последнего вздоха для крика о помощи, но вот, ребёнок замолк на моей груди, грудь моя затихла и как бы сделав шаг назад, замерев и оттянув тетиву тишины, звонкой и ранимой красоты мира, которая, казалось, тоже замерла в этот миг..
Я слышала сердцем, как ребёнок, тонувший где-то в ночи, вскрикнул, рука моя разжалась и тетива освободилась, и на ней, как чудо, расцвёл тёплый цветок детского крика в ночи.
Ребёнок тонул и вскрикнул из последних сил, и в этом крике была жизнь моего ребёнка и мой крик, и была жизнь, ибо тонувшего услышали и спасли, бросившись в воду.
Уверена, что рай на земле возможен уже сейчас, в этой жизни.
Что есть смерть? Перегоревший, заикающийся фонарь, выхватывающий из мрака бредовые, гробовые квадраты окон и спрятавшихся от кого-то, чего-то, деревьев с их перепуганными тенями: те самые беспризорные тени нелюдимых и тусклых переулков, так похожие на одичавших и опустившихся зверят какого-то потаённого существования.
У Лорки есть пронзительный стих об одном из таких переулков: Нежданно
На улице мертвый лежал,
зажав между ребер нож, —
и был он всем незнакомый.
Фонарь прошибала дрожь.
Мама,
как он дрожал —
фонарик у этого дома!
Уже заря занялась,
а все не закрыли глаз,
распахнутых в мир кромешный.
Покойник один лежал,
и рану рукой зажимал,
и был он чужой, нездешний.
Удивительная спиритуалистичность стиха, матери и ребёнка, заметившего озябшие, вдруг свечеревшие пространства вокруг смерти, и этот озноб фонаря, мурашки звёзд на тёмных окнах… словно этот фонарь, как маяк души, вздохнул последний взор и биение сердца умирающего, вдохнул, и умер человек, а фонарь прижал обнажённую душу его и дыхание, как ребёнка дрожащего, к груди и не знает что делать, как жить с этим дальше.
Кажется, человек умер, спрятался от себя, смерти и одиноко лежащего на земле тела, в свет фонаря: смерть сделала из души сразу рай — ребёнка, смутно ещё видящего счастье, уже не видящего и не помнящего смерть, но чувствующего, как её тенью намокли озябшие пространства.
Ребёнок возвращался к своей матери — природе.
И это всё? И это — тайна смерти?
А кто убил его? Зачем? Куда полетела душа?
Я знаю лишь одно: если любишь и сердце открыто для красоты мира… как в детстве, когда босиком сбегаешь с холма ранним утром по звонкой прохладе августа и цветов, и всем трепещущим, словно бы улыбающимся телом с простёртыми в стороны руками, говоришь цветам, утру, солнцу: здраствуй! — тогда смерти нет.
Да, стоит лишь зажечь свет в груди, довериться людям, искусству, природе милой: всему яркому, крылатому размаху красоты в природе, и сумерки смерти исчезнут и станет видно далеко-далеко, во все концы света.
Это как подняться над землёй и лететь, чувствуя блаженное натяжение часовых поясов, видя внизу райскую кардиограмму пульса времён года в каком-то правильном и бессмертном порядке: Осень-Весна-Лето-Весна и снова Осень, Пушкинская, светлая.
Помню, как в детстве играла в прятки, совсем как в раю: спрячусь в сирень или смородину, в их гостеприимный, улыбчивый полумрак и сижу, как в чреве тишины, темноты, касаюсь тенью руки паучка-эквилибриста, словно лунатик идущего по паутинке; касаюсь ещё чего-то невыразимого, чудного… запаха самого полумрака касаюсь, но не пальцем, а как бы мягкой подушечкой сердца: пальцем души, вечно и робко тянущегося к чему-то из нас.
А потом я замирала: рядом с кустом проходила тень, ищущая меня, опять же, совсем как в раю, если бы там играли в прятки.
Хорошо... я и лиловая прохлада сирени и хмельной паучок с увеличивающимся на глазах числом заплетающихся ножек, я - лунно взошедший в межколенном полумраке — белый одуванчик, и всё это я, разом! Не найдут!!
Меня нет, я нежно разлита в красоте и тайне, и лишь моё обнажённое сердце словно бы покинуло пределы груди и куста, и стучит, стучит непослушное, громкое, где-то в мире, ширится куда-то, стекает с коры древесной тишины янтарной и солнечной каплей, улыбчиво вбирая в себя и ищущую меня тень, и крыло пролетевшей рядом ласточки и даже голос ничего не подозревающей прохожей в очках, и всё это вязнет, блаженно и сладостно вязнет мотыльками и насекомыми рая в расширенном зрачке сердцебиения, теплоты моего бессмертного существования… и я улыбаюсь в темноте, улыбается сама темнота от избытка счастья и жизни, которую я нашла в то время, пока искали меня!
У Ходасевича есть странный стих, дивно перекликающийся со стихом Лорки: словно бы в переулке его стиха кто-то выключил свет: Сумерки.
Снег навалил. Всё затихает, глохнет.
Пустынный тянется вдоль переулка дом.
Вот человек идёт. Пырнуть его ножом —
К забору прислонится и не охнет.
Потом опустится и ляжет вниз лицом.
И ветерка дыханье снеговое,
И вечера чуть уловимый дым —
Предвестники прекрасного покоя —
Свободно так закружатся над ним.
А люди черными сбегутся муравьями
Из улиц, со дворов, и станут между нами.
И будут спрашивать, за что и как убил,-
И не поймет никто, как я его любил.
Многие люди увидят в этом убившем человеке чудовище… они и правда не поймут, что можно человека целиком вдохнуть в себя и любить его.. до смерти, любить его с того берега неосвещённого жизни, любить его всем сияющим размахом звёзд и цветов… заключив его в объятия всей красотой природы.
И почему наши тела так мешают любить на земле? Так хочется порою сбросить тело, словно лёгкую, уставшую одежду к ногам души, возле постели…
Тело мешает видеть и любить дальше себя, как в стихе: стена тишина, гнетущая как снег, разделяющая душу с душой, и люди-муравьи из какого-то кафкианского апокрифа сна, встающие меж душами… душно и темно, на лицом сердца вот-вот сомкнутся воды сумерек, ещё миг, и что-то случиться, что-то страшное… рассечь ножом этот смирительный бинт намокшей стены, тишины и сумерек, и глотнуть света, покоя, свободы: есть в этом убийстве что-то от зеркальной андрогинности смерти, спиритуалистического суицида.
Воннегут славно заметил этот таинственный узор жизни, о котором писал ещё Перси Шелли: жизнь гомосексуалиста, искренне влюблённого и естественно не могущего иметь ребёнка, незримо может быть связана с чудом женщины, долго не могущей зачать, а вдохновение ребёнка, зачарованного самолётом в вышине звёздной ночи, может отразиться на жизни ласточки, которую спас некий человек, бросившись под колёса машины, на пути которой лежал раненый комочек темноты.
Что видел водитель? Молодой человек, как сумасшедший и самоубийца, бросается под колёса, и, через миг, выныривает из пустоты с чем-то крылатым в руке, словно в этом гомеопатическом суициде альтруизма умер не он, а рука, и рука стала — птицей!
А если бы умер весь человек? Чем бы он стал? Нежно распался бы на радугу жизни, всего того, чем он жил и что любил: вон той сиреневой звездой, деревьями милыми, цветами, синей улыбкой глаз незнакомки в очках.
Но всего этого ещё нет. И вот идёт молодой человек мимо куста сирени, деревьев, стены, цветов и незнакомки в очках, странно смотрящей на него, а у него, как у школьника в раю, в робко вытянутой руке — ласточка, похожая на букетик карих цветов, которые душа несёт своей учительнице — красоте.
У Цветаевой однажды умирал близкий друг в больнице.
Врачи окружили его жизнь высокой и белой стеной строгого порядка.
Они порхали в белых халатах над его догорающей свечой жизни призрачными и равнодушными мотыльками: они жили, но не давали жить ему, не допуская к нему друзей, задёрнув шторами, как крышкой гроба, голубой прямоугольник окна; его ограничили в еде и свободе.
Марина мечтала разбить эти белые, разумные, взрослые стены безумия жизни, распахнуть шторы на окнах, чтобы в палату, как крылатые и милые друзья, по воздуху — в воздух!, — вошли солнечный свет, запах сирени, улыбка листвы, голоса детей и женщин.
Она дала бы ему всё то, что просит его истомлённая душа в смирительной рубашке плоти: сигаретку, бокал вина, сладких апельсинов ( как в песне!), и сердце своё.
Да, он умер бы на пару дней раньше, но умер бы счастливым и свободным, с улыбкой бросив трупик сигареты под могильный сумрак кровати.
Марину многие посчитали бы чудовищем.. как считали чудовищем меня.
А между тем, она говорила: я предложила бы ему поменяться, уступая ему свои остающиеся годы, как всегда, всю жизнь, уступала вещи тому, кто наиболее — более меня!, — в них нуждался, будь то хлеб или книга или…
Марина искренне сокрушалась, что словно бы заедает чью-то жизнь — свою!, — которой он, умирающий друг, распорядился бы более разумно.
Боже мой! Как райски прекрасно иметь рядом друга, который, увидя как ты пала, свершила что-то ужасное, не отрекался бы от тебя, не называл бы чудовищем, а был с тобой до конца, был с нечто вечным и светлым в тебе, верил бы этому свету, даже если другие говорят, что ты убила кого-то!
Сижу в темноте, обняв крылья колен.
За окном — весна голосов: мужских и женских. Дети-голоса, уменьшенные отдалением и закрытым окном.
Закрываю глаза: я на маленьком, райском островке с маяком, играю в прятки с ребёнком своим.
Он грустно спрятался от меня, став цветами, ласточкой, солнцем…
Островок омывается прибоем сиреневых облаков.
В закатной синеве мелькают плавниками тёмные крылья птиц: и это тоже мой ребёнок.
Где ты, сынок?
Оборачиваюсь. Огромные цветы, ростом с человека, похожи на лучи солнца, пробивающиеся из под земли.
На концах лучей-стеблей — покачиваются цветы: синие, лиловые, белые.. словно лучи коснулись нежданно витража незримого храма в воздухе и нежно вспыхнули, расцвели радужными бликами.
Цветы как бы послушны моему голосу, дыханию даже: какая-то светлая нежность движений.
Вдруг, лучи, цветы расступаются и из них показывается ребёнок: мама, вот ты где! Какая ты хорошая у меня!
Ты меня не могла найти? Я был всегда рядом с тобой!
Мы просто играем в прятки, мама! Я спрятался в красоте мира, как когда-то спрятался от безумного мира в твоём животе: помнишь, как ты радовалась своему животу?
А теперь радуйся жизни, мама! Я рядом! Я всегда рядом!!
Хочешь открою тайную крыльев ангелов?
Я теперь знаю эту тайну! Оглянись на плечи свои… видишь?
Крылья похожи на лучи маяка, шарящих в заплечной тьме; на белый хвост кометы они похожи: как только душа приближается к солнцу любви, красоты, из плечей и груди прорастает лиственный туман белых крыльев.
Присмотрись, это не перья, а маленькие мотыльки, целый рой мотыльков: души всего того, чем мы были и будем когда-то, что мы любим, что умерло и воскресло в нас!
Смотри, мама, мы летим с тобой над землёй, на той нежной высоте, на которой ты парила лишь в своих детских снах.
Ты чувствуешь цветы и в них сердце друга, аромат солнца, всю неземную.. нет, такую земную красоту жизни, всем густым и трепетно-звонким единством распахнувшейся прямо в сердце?
Словно красота подняла своё детское лицо, как на качелях, когда ногами и сердцем, голубыми глотками счастья вбираешь в себя прохладный, вечереющий трепет высокой листвы!
С такой же накренившейся высоты, тишины, ребёнок в чреве матери касается ножками сердца и неба…
Я всегда был и буду рядом с тобой, моя милая мама!
Это не рецензия, просто хочется высказаться. Книга на раз. Мне абсолютно не понравилась главная героиня. Я понимаю, что она ни о чем не жалеет. Это дело каждого. У каждого свои моральные устои. Но она описывает свою молодость с такой гордостью, как будто создала восьмое чудо света. Вивиан считает себя уникальной, но я как читатель этого не почувствовала.
В общем, рассказанная история мне понравилась, автору отлично получилось окунуть читателя в Америку 20 века: театр, одежда, красивые женщины, элегантные мужчины и непростое время войны.
Только вот осадок неприятности остался на душе.
Когда я приступила к прочтению данной книги,случилась магия.Удивительным образом вокруг меня Вселенная создала из мелочей ту атмосферу, которая максимально идентична по своей энергетике с той историей, которая описана в книге. Закончился карантин, и подобно главной героине, я будто впервые почувствовали всю атмосферу мегаполиса. Легкий сарафан, длинные локоны, в наушниках LP - When We're High. Песня, которая по моему мнению, на все 100 % соответствует этой книге. Я купила новый парфюм, Histoires de Parfums - 1969 Parfum de Revolte. И я утонула в этой книге. Именно аромат стал "последней каплей", когда я поняла, будто наблюдаю за всем происходящем в этой книге со стороны. Кардамон и гвоздика, как ничто иное может передать аромат театра тетушки Пэг. Легкие ноты алкоголя и шоколада помогли ощутить атмосферу ночной жизни Нью-Йорка, мускус, персик и цветы помогли почувствовать и примерить на себе ту сексуальность и женскую энергетику, которой переполнена эта книга. Совпало все: картинка в голове, атмосфера за окном, музыка и аромат, который просто перенес меня в 1940-ые к Вивиан, в Нью-Йорк.
Есть у меня игра, немного виртуальная, но с большой надеждой на воплощение в реальность: названия географических объектов, населенных пунктов, любые упоминания об именнах собственных проверять по Планете Гугл. Ну или по другим приложениям, не важно. Главное, чтоб была возможность перенестись на местность и осмотреть ее "своими глазами", почти своими. С первых слов этой книги меня посетил такой азарт, все эти милые моему слуху названия просто манили меня прогуляться по местам их прописки. Потрясающая прогулка, должна вам сказать. Первое, что я захотела увидеть, естественно Рэдкот и его окрестности, арки мостов и убранство (пусть и в современном, но очень хорошо сохраненном обличии ) таверны Лебедь, The Swan. И далее по тексту, изучала любые упоминания о местах, которые вполне по силам посетить, ну хотя бы в ближайший день зимнего солнцестояния. Почему нет?
Не могу об этом не упомянуть, потому что, всё время чтения этой книги не могла отделаться от воспоминания об одном из снов, случившимся со мной лет сто назад, но у меня бывают изредка такие - художественного плана, наверное, если записывать, может и получился бы роман, в случае наличия таланта, коим я, к сожалению, не обладаю, в голове не укладывается - как они это делают?!?
Так вот. Сон.
Почему вспомнился - не думаю, что это будет спойлером (это всё есть в аннотации к книге), в романе действие начинается с события - в таверну приходит израненный мужчина и приносит мёртвую девочку, которая потом оживает.
В моем сне - всё немного иначе и наоборот. Я много дней иду по дороге, при этом не знаю, с какой целью (что мне не свойственно в реальной жизни), но я иду день за днём, пока не попадаю в какое-то сумеречное место. Всё та же дорога, но в некой готичной атмосфере, вокруг пустынно, мрачно. И вот, в один из дней, моё путешествие заканчивается приходом в какую-то колонию, племя, не знаю, как точно охарактеризовать, какая-то общность людей. И что меня больше всего удивляет на подходе к этому поселению - это маленькая девочка, которая танцует и поёт, веселится, но в совершенном одиночестве и в окружении мрачных людей, одетых в траурные одежды. Они сидят рядом с девочкой, все, как один - с опущенными головами, серьёзные, задумчивые. Мне становится не по себе - слишком разителен контраст между девочкой и этим мрачным народцем, отчего-то щемит сердце и в горле комом встаёт немой вопрос - что происходит? Тут явно что-то не так, ощущение какой-то фантасмагории - пляшущая девочка на фоне неподвижных людей в трауре. На какой-то момент я начинаю сомневаться, живы ли вообще все эти люди. Но они живы. Я понимаю это, когда подхожу ближе и кто-то мне объясняет: "Эта девочка - мертва. Но не знает об этом. Мы просто ждём, когда она устанет и уснёт. И тогда мы сможем её похоронить".
Я просто схожу с ума от этих слов, а когда кто-то пытается взять девочку на руки и начинает её баюкать, не могу больше сдержаться - бросаюсь и забираю девочку, мне нужно защитить её от этих безумцев! И я кричу, кричу, что есть мо́чи :"Вы что, сошли с ума?!? Она - живая!!! Да она самая живая из всех вас!!! Вы только посмотрите!! Это совершенно живая девочка! Она дышит! У неё бьётся сердце! Она поёт и танцует!!! Как она может быть мертвой?!? Это не так! Я вам её не отдам!!!" Но тут кто-то мягким голосом говорит мне :"Ты просто этого не видишь, а мы знаем". И я понимаю, что слышу как бы общий голос этой общины, но никто ничего не говорит, не произносит вслух. Этот голос звучит только в моей голове. Я не могу понять, зачем они так делают - хотят ли скрыть от девочки правду или общаются только телепатически. Мне ничего не известно об этом народе - ни об их традициях, ни о быте, ни об их живых, ни о мёртвых. Но я сопротивляюсь. Теперь мысленно. Я не могу позволить похоронить живого ребёнка! А в голове всё тот же тихий ровный шопот десятков голосов: "Ты всё поймёшь. Иногда это занимает неделю. Ты сама всё увидишь".
Я живу в этом племени несколько часов или дней. Или недель? Дальше никакого пути нет. Это конец всех дорог. Конец света. Я становлюсь частью этого народа. И этот голос меня больше не пугает. И в какой-то момент, я понимаю, что они были правы. Эта танцующая девочка мертва. Её необходимо захоронить. Осторожно усыпить её демонов. Надо просто дождаться, когда она уснёт.
The END.
Семь смертей Эвелины Хардкасл - мне очень понравилась ета книга . Сначала я ничего не понимала : было очень непонятно , очень много действий , я ище думала что бы ёё закинуть , мне было тяжело понять . И я приняла решение перечитать всьо , я была не далеко . Вот и я сажусь и перечитую . После того как я разобралась с началом . Мне было легко понять следующие действия . Я пыталась найти убийцу отмечала моменты ( у меня зёленые стикеры - для важных моментов , и у меня вся книга заполнена етими стикерамы , столько было действий , не успела/а ты дойти до конца как тут же уйма етих важных действий , всё забывается , ты не успеваешь . Конец меня сначала розчаловал , я бы ✖️СПОЙЛЕР✖️ - Я бы выбрала на месте ГГ спасти брата Эвелини и узнать нужную информацию , и на этом бы закончилось бы , он випытал бы в него правду и конци с концом , я не понимаю почему он спас Эвелину он мог ее спасти на какой нибудь другой день , но когда стоит такая важная информация на кону , он поступил глупо . ✖️КОНЕЦ СПОЙЛЕРА✖️ Конец несомненно меня удивил, я даже не могла приставить что такое может быть . Врочеем мне понравилось описание : персонажов , и всего что автор описал Слог у автора простой , читается легко . Книга классная , годная . Советую прочесть
В течение зимы 1986 года опороченный бывший директор Чернобыльской станции Виктор Брюханов сидел в тюрьме КГБ в Киеве, ожидая предстоящего суда. Посетителей к нему не пускали, но раз в месяц его жена Валентина могла передать ему посылку весом 5 кг – колбасу, сыр и масло. Иногда у Брюханова появлялся сокамерник – фальшивомонетчик или вор, но большую часть времени он проводил в одиночестве, читая книги из тюремной библиотеки и изучая английский язык. Некоторое время Валентине разрешали приносить ему газеты на английском языке, но потом его сын написал внутри одной из них: «Я люблю тебя, папа». И эту привилегию у Брюханова отобрал.
Где этот замечательный трактир, где все, даже набухавшиеся простолюдины, умеют создавать прекрасное устное народное творчество... Кажется, из персонажей только один молодой человек не умел плести истории, но и он пытался... Рассказы его звучали примерно так : "Зашел человек в темный лес.... и с тех пор его никто не видел!" На что собутыльники ему задавали резонный вопрос: " Начало есть, финал - тоже. А где КУЛЬМИНАЦИЯ?"!!!
История женщины, жившей в XVIII веке, удивительным образом перекликается с судьбой нашей современницы.
1791 год. Холодный февральский вечер. Задворки маленького лондонского переулка. Нелла в своей аптекарской лавке ожидает новую заказчицу. Когда-то Нелла была целительницей, а теперь использует свои знания, чтобы помочь отчаявшимся женщинам освободиться от мужчин, обошедшихся с ними подло и жестоко.
Но в тот вечер вместо заказчицы у нее на пороге появится двенадцатилетняя Элайза, и это знакомство приведет к неожиданным событиям. Нелла и все женщины, чьи имена она бережно хранит в своем журнале, окажутся в опасности.
Наши дни. Кэролайн Парсуэлл ради семьи пожертвовала многим, а главное – карьерой исследователя. И вот, накануне годовщины свадьбы она узнает о неверности мужа и отправляется в Лондон, чтобы отвлечься и прийти в себя. Кэролайн бесцельно бродит по городу, все глубже уходя в свои переживания. И вдруг неожиданная находка: на берегу Темзы под ее ногами блеснул маленький старинный флакон…
В первый момент эта книга вызвала мой интерес исключительно необычным оформлением. Узкая, маленькая, с потрясающе красивой обложкой, напоминающей Йосемити. Флёр счастливых детских воспоминаний начисто разрушался первой страницей с относительно подробным описанием захоронения военных в Миссури. Традиционно я закрывала книгу на этом моменте. Обнаружив её весной в сумке книг для библиотеки (раз в год у нас в семье принято подводить итоге и проанализировать, какими книгами можно поделиться), я решила, что пришёл подходящий момент для знакомства и что дальше откладывать уже нельзя. А вдруг это красивое издание с загадочной подписью "лирический вестерн" и впрямь - жемчужина моей библиотеки?
И, ничтоже сумняшеся, я приступила к чтению, решив, что "продерусь" до конца через все секвойи повествования.
Книге удалось по-настоящему меня удивить, хотя всё, казалось бы, складывалось так, что книга мне совершенно не понравится.
1. Повествование от первого лица, причем а ля в диалектной и где-то простой (если не сказать "простецкой) стилистике. В переводе, я так понимаю, и без того трудно подчеркнуть, что это - ирландец, говорящий на английском, а потому его речь должна иметь некоторую специфику.
2. Совершенно дикий натурализм. После Анри Барбюса или "Уик-энда на берегу океана" от Робера Мерля меня вряд ли могут поразить оторванные конечности и тому подобные описания, но скальпов и мучений в плену предостаточно.
3. Тематика не только гражданской войны, но и войны с коренным населением Америки - индейцами. Одинаковая жестокость обеих сторон, несправедливость. Но в данном случае книгу украшает взгляд обычного солдата. И кроме того автор аккуратно следует историческим событиям и их влиянию на жизнь человека, к тому же человека не совсем простого.
В итоге, роман сочетает в себе всё это очень гармонично, и видно, что автор на протяжении всей книги не изменяет себе.
В ней много жестокого, но разве нельзя назвать таковой практически любой военный или анти-военный роман о Первой и Второй мировой войне. Конечно, если говорить об американской литературе, где много индейцев, чтение Фенимора Купера или Майн-Рида немножко отличается по накалу и уж тем более по направлению описаний, но это совершенно разные литературные направления. Здесь чувствуется скорее влияние Воннегута, в чём-то Стейнбека.
Вместе с жестокостью через всю книгу тянется СОВЕРШЕННО невероятная линия, полная лирики, нежности и ЛЮБВИ. Да, любовь между двумя главными героями (Томасом и Джоном) стала для меня настоящим открытием в этой истории, потому что именно так и именно в этих обстоятельствах демонстрируется сила любви Человека к Человеку, невзирая на предрассудки, на пол и на обстоятельства. Любовь Томаса к Джону, преодолевшая столько испытаний и невзгод, буквально затопила меня, я испытывала нежность, от которой хотелось плакать и обнять весь мир, хотя никогда не считала себя слишком уж сентиментальной.
Многие говорят, что это - совершенно проходной роман об американских военных конфликтах от лица ирландского беженца, рано лишившегося семьи. Но для меня эта история - о любви, о семье, о человечности и о том, что свет есть всегда, просто стоит посмотреть внимательнее и поверить.
И да, по иронии, лучшего определения, чем "лирический вестерн", не сыскать.
