Рецензии

"Когда-то нас привычно называли уличными индейцами. Мол, пообтесались в городе, ряженые, беженцы без культуры и корней. Но мы - поступки наших предков. Их способ выживания. Мы - воспоминания о том, чего мы не видели своими глазами, но эти воспоминания живут в нас, мы их чувствуем, и именно они заставляют нас петь, танцевать и молиться так, как мы это делаем сегодня".

Кто регулярно читает мои отзывы и рецензии на книги, тот, наверное, уже знает, как я не люблю в последнее время мрачные тяжелые книги, произведения, от которых веет безысходностью. Почему же в таком случае мой выбор в итоге пал на книгу Томми Ориндж - Там мы стали другими ? Все просто: любопытство пересилило. Аннотация, вынесенная на обложку, недвусмысленно обещала развенчать в сознании читателей "романтизированный образ индейцев". Подобного образа представителей индейского народа у меня, к слову, и не было. В моем случае вообще не было никакого более-менее четкого образа современных индейцев, живущих в городах. Чистый лист, а пробелы всегда так интересно заполнять)

Сразу скажу, что книга непростая. Ярлычок-ценз "16+" здесь далеко не случаен; более того, людям более старшего возраста, но крайне впечатлительным я бы также не рекомендовала ее к прочтению: за жестокими и кровавыми подробностями можно не понять, не оценить всей ее прелести и глубины.

"Мы творили искусство, рожали детей и создавали для наших людей возможность перемещаться между резервацией и городом. Мы не переезжали в города умирать. Тротуары и улицы, асфальт и бетон впитывали нашу тяжелую поступь. Стекло, металл, резина и провода, скорость, вечно спешащие массы людей - город принял нас. Тогда мы еще не были городскими индейцами. Мы остались, потому что для нас город созвучен войне, а с войны не дезертируют, ее можно лишь сдерживать, а это легче сделать, когда видишь и слышишь ее рядом. В тишине резерваций, городков на обочинах шоссе, сельских общин еще более отчетливо звучит пылающий в огне мозг".

Философски глубокое и очень красивое по звучанию повествование, которое чуть-чуть приоткрывает нам завесу тайны. Порадовало в данном и случае и то, что автор сам является представителем "коренных американцев" и явно знает, о чем пишет. Это не досужие вымыслы и попытки выжать слезу у наивных и доверчивых читателей, это беспристрастный рассказ, это горькая правда жизни. Впечатление. правда, складывается весьма тягостное от нарисованной им картинки. Индейцам ведь столько пришлось пережить в своей истории, столько угнетения и притеснений. Казалось бы, должна же когда-то все-таки восторжествовать справедливость. Но нет, справедливости в этот мир опять не завезли, кончилась где-то на полпути, потому что в этой книге собрано как на подбор все, чего есть отрицательного и ужасающего в действительности. Наркотики, алкоголь, прочие зависимости, насилие, жестокое обращение и оставление детей, суициды, разбои, стрельба. Потомкам тех индейцев живется - увы! - ничуть не лучше, чем их предкам. И чья в том вина - если бы знать...

"Нас описывают все кому не лень, на нас по-прежнему льют ушатами клеветы, хотя в Интернете ничего не стоит найти факты из нашей истории и узнать о нынешнем состоянии индейского народа. К нам приклеился скорбный образ поверженного индейца; в нашем сознании засели головы, катящиеся по ступеням храма; нас спасает Кевин Костнер, расстреливает из револьвера Джон Уэйн; а итальянец, прозванный Железноглазым Коди, изображает нас в кино. Мы предстаем озабоченным охраной природы, плачущим индейцем в рекламе, или Безумным Вождем, чей голос рассказчика звучит в романе "Пролетая над гнездом кукушки" и кто пробивает умывальником стену. Наши лица нарисованы на логотипах и талисманах. Изображения индейцев можно найти в любом учебнике. Индейцев сначала вышвырнули вон, а затем уменьшили до пернатого изображения".

4/5, хотелось прочитать правдивую историю - я ее получила, из первых уст, от автора-индейца; желала увидеть - хотя бы в финале - что-нибудь светлое, обнадеживающее. А вот финал получился чуть смазанным. Не дождалась я морали и выводов. Их, видимо, придется делать самим...

Роман Филиппа Майера слегка напомнил мне рассказ "Серая дрянь", авторства Кинга. Не сюжетом, конечно, но общей атмосферой. У Кинга серая дрянь - это какое-то неуловимое нечто; чертовщина, которая заводится там, где пустота. Или, говоря языком ЕГЭ-шных сочинений, где нет "нравственного и духовного развития". В общем, в застойном состоянии болота и разложения. У Майера роль серой дряни играет ржавчина, которая заполонила место действия романа, захолустный городок в Пенсильвании. Повествование разворачивается на двух уровнях: на фоне места действия в целом: природа, сам город, общество - всё приходит в запустение; и во внутреннем мире главных героев. Это, на мой взгляд, очень выгодный приём, так как подобным образом личные драмы персонажей, которые с другого ракурса могут показаться совсем мелочными, выглядят на фоне угнетающих пейзажей более величественно.
"Американская ржавчина" - это роман, в котором никого не жаль, никому не сопереживаешь. Скорее, испытываешь исследовательский интерес, наблюдая, как мыши бегают в лабиринте. Мне кажется, для того, чтобы читатель ни к кому особо не привязывался, Майер в каждой главе рассуждает от лица одного из ключевых персонажей, а их довольно много. Таким образом, ситуация видится с разных сторон, и то, что с позиции одного персонажа могло бы показаться настоящей подлостью, в глазах другого предстаёт как единственный верный выход. Да, менять фокус зрения в каждой главе - отличное композиционное решение, в противном случае роман мог бы превратиться в бесконечную ментальную жвачку главного героя. А так он потрясающе держит в напряжении, вплоть до самых последних страниц, приводя в итоге к действительно интересному и неординарному финалу.
Никто из героев мне не понравился, кроме, разве что, Айзека Инглиша в чём-то, да и он оставляет несколько гаденькое ощущение. Есть в нём что-то неуловимо скользкое и нечистоплотное. Показалось, что, изображая этого персонажа, Майер вдохновлялся образом Оскара Мацерата из "Жестяного барабана" Грасса (тем более в романе есть отсылка к этому произведению): персонаж-"Малыш" с более чем нестандартным мышлением, одновременно развитый не по годам, но в то же время глубоко инфантильный. Остальные персонажи особого интереса не вызвали, но наблюдать за тем, как же развернётся вся эта история, было всё равно увлекательно. Поразмыслив, что же не так с персонажами романа, я пришла к выводу, что все они, во-первых, зависимы (каждый мог бы поступить как-то иначе, изменить свою жизнь, но... и за этим "но" кроются совершенно разные обстоятельства), во-вторых, безнадёжно подавлены обстоятельствами как своего взросления, так и нынешней жизни. События и фон, на котором они разворачиваются, похож на закольцованное время и место, временную петлю. И как бы далеко ты не ушёл оттуда - всё равно вернёшься обратно. Кажется, что чтобы разорвать этот замкнутый круг, с необходимостью должно случиться что-то экстраординарное, и случается нелепое убийство, которое приводит к череде определённых событий, как вовне, так и внутри персонажей. Это должно было случиться, чтобы произошли необходимые изменения. И на протяжении этого огромного романа с нетерпением ждёшь развязки, чтобы узнать, окончательно ли персонажи погрязнут в ржавчине своего захолустья, или трагические события станут началом новой, более счастливой и сознательной жизни?

"Я поняла, в чём причина успеха Пессл", - я валяюсь, положив голову на колени Эдди, и верчу пальцами напротив света, чтобы увидеть по краям красный ореол, - "из всей кинокультуры, которая её так привлекает, ей больше всего нравятся фильмы 60-х. Это очень специфический вариант наррации: чёткий, связанный между собой, объясняющий, при этом с налётом тёмной загадочности. В 80-е эта наррация достигла своего пика - истории в кино рассказывались не просто последовательно, но и занимательно. Громадное количество эпизодов, продуманный саспенс, выпуклые герои. Даже самый паршивый режиссёр, если хотел удержаться на финансовой волне, обязан был перенимать хичкоковские методы. Тогда хватало дурацких экспериментов, но последовательность повествования, перенятая у киноиндустрии 60-х, всё ещё приносила прибыль. А потом пришли 90-е сразу с двумя революциями: антицензурной и спецэффектовой. (И не надо связывать полный поворот искусства, как это делают идиоты, с распространением канала MTV: вы когда-нибудь видели, чтобы один канал, нашедший новый способ заколачивать бабло, перевернул мир? Вот и я нет). Отсутствие запретов вылилось в то, что на одних едких, сатирических "Симпсонов" стало приходится по десятку клонов "Бивиса и Баттхеда", пипл радостно скандировал до того запрещённое слово "Говняшка", полностью наплевав на то, что стоило бы и придумать фразы, в которых бы оно смотрелось к месту. Спецэффекты же произвели эффект слона, которого привели на праздник к эскимосам: на некоторое время мир забыл, что у фильмов должно быть нечто иное, чем картинка. Это можно сравнить с самим временем изобретения кино. На тот момент уже много веков существовала развитая культура театра с многовековыми психологическими метаниями и развитыми приёмами демонстрации чувств, но лет тридцать после первого показа братьев Люмьер, людям было достаточно смотреть на экране, как кого-то обливают из шланга или макают головой в торт. Увы, хвост, как всегда, вильнул собакой, потому книги тоже стали обладать коротенькими мельтешащими эпизодами, всего одной не слишком сложной интригой, рваным монтажом и переизбытком пострадашек, вместо внятного сюжета. Книги Пессл - это то, от чего мы почти отвыкли: внятная интрига с большим количеством поворотов". Эдди тихонько дёргает меня за ухо, чтобы привлечь внимание, и снова запускает пальцы мне в волосы (так как в силу более, чем очевидных причин никакая сексуальная страсть между нами невозможна, интеллектуальные разговоры часто у нас проходят в режиме бесстрастных обжиманий): "Вся эта история западноевропейского киноискусства в твоём исполнении должна скрыть факт, что эта книга тебе понравилась меньше, чем предыдущая?" Я прокашливаюсь и отвечаю самым искренним тоном, на какой способна: "Теория катастроф" всё равно на двадцать голов выше любого триллера другого автора". Эдди улыбается той ехидной улыбочкой, которая всегда мне напоминает - я его люблю до дрожи, но всё-таки он редкостная сволочь: "Но эта книга не Грааль".

Ясно, что НВТК будут сравнивать с "Ночным кино" (НК). Я бы хотела сказать, что сравнение будет не в пользу Катастроф, но на самом деле строго наоборот, я предрекаю этой книге гораздо большее количество преданных фанатов, чем НК. НК - это взрыв. Идеальный триллер. Ошеломление. Развёрнутость. Катастрофы же выполнены с оглядкой на вкусы публики, они привычнее, их легче полюбить. Да, Катастрофы - это книга, по которой прошёлся монументальный стиль Пессл, а значит и загадка, и вотэтоповороты, и даже обещанные две версии финала (Пессл уверенно играет в "собери книгу сам" и предлагает читателям выбрать, какую же книгу им хочется увидеть в конечном итоге). Но книга и не лишена ошибок новичка.

Синь Ван Меер - типичный подросток американской прозы взросления. Холден Колдфилд пыльных дорог и властных родителей. Вернее, родитель у Синь только один - папа, которому не сидится на месте, и он переезжает из городка в городок, где он несёт знания в пустые студенческие головы и срывается с прежней стоянки прежде, чем в этих головах мелькнёт хоть тень понимания. Постепенно начинаешь осозновать, что папа Синь, пусть он и подан её восторженными глазами, всё же человек, который эгоистично не понимает, насколько подавляет дочь. Синь постоянно говорит об отце, цитирует его суждения, у неё нет своих мыслей, она смотрит на мир глазами своего мудрого и харизматичного до социопатии родителя. Его отвратительные замечания о женщинах, с которыми спит, о детях, которых случайно увидел в супермаркете, об официантах и студентах, профессорах и банкирах, обо всём на свете, Синь повторяет с бездумной простотой.

Но вот они остановились на одном месте - в городке Стоктон, Северная Каролина. Фейерверк и барабанный бой. Пусть остановка всего лишь на год, перед тем, как совместным приключениям на дороге Синь и папы придёт конец, потому что время заканчивать школу и ехать в самый престижный из престижных университетов (кто-то сомневается в том, что это будет Гарвард?). И тут в жизни Синь появляется ещё один маяк, ещё один человек, чьи суждения будут иметь для неё значение - учительница истории кино Ханна Шнайдер.

Ханна собрала вокруг себя кружок из пяти невероятно стильных подростков. По воскресеньям они тайно собираются у Ханны просто поболтать. То, что их выделили, то, что они сами чувствуют себя благодаря этому старше, создаёт вокруг них атмосферу тайны, избранности, сверхчеловечности. В школе их прозвали "аристократами" и они сами поверили в то, что в их алкоголе, беспорядочном сексе, травке чуть больше смысла, чуть больше изысканности и эстетства, чем у всех других. Именно в эту компанию едва ли не насильно Ханна втискивает Синь. Чем больше Синь общается с "аристократами", тем больше папины суждения отходят на второй план. У неё пока ещё нет собственного сложившегося мировоззрения и если требуется высказаться о чём-то абстрактном, она продолжает цепляться за папины сентенции, однако она теперь "наблюдатель", молчаливый и дотошный, как антрополог в племени людоедов. А потом и "полноправный член команды", к ней тоже прилипает слой загадки, который матово поблёскивает, привлекая мотыльков.

Вот тут, прокашлявшись, на сцену вступает триллер. Странное поведение и загадочные мотивы Ханны. Труп на вечеринке. И кое-кто из главных героев умрёт, как нас предупредили ещё в введении. И беспечные подростки, не замечающие сгустившихся туч. Пессл не стесняется едва ли не впрямую цитировать "Мечтателей" Бертолуччи (угадайки по фильмам, обхватить себя и скатиться с холма, более прямо в цель били бы только крики "Один из нас"). "Ну вот, я опять о фильмах", - я надуваю губы. "Не обращай на меня внимания", - Эдди мягко перебирает мне волосы, - "о Пессл нельзя говорить, не разобрав упомянутое ей кино". Многие не понимают смысла фильма Бертолуччи *"Я вообще считаю, что это просто душевная порнушка, из которой смущённо удалили инцест и гомосексуальность оригинала", - чувственно шепчу я на ухо Эдди*, но если обратиться к оригиналу - книге Адера, то Эдди прав, без тщательного разбора той книги, сложно будет говорить о Теории катастроф. "Мечтатели" - не слишком верный перевод, правильнее "Видящие сны". Трое подростков, погружаются в сладкую грёзу сексуальных перверсий, интеллектуальность игр, закрытые двери, а с другой стороны дверей происходит "жизнь", то есть бунт совсем других подростков, которые живут жизнью улиц и совсем иными грёзами. Отрезвление будет резким и неприятным. Но спрашивается: а для кого "пробуждение" будет более ужасным? Не заметить параллели с Катастрофами не реально. Что в конечном счёте является грёзой? Какой идеал является только ускользающим от яркого утреннего солнца сном, теряющимся на границах сознания? Кто спит - те, кто играет за закрытыми дверями, познавая границы своей сексуальности, или те, кто несёт по улицам бутылки с зажигательной смесью, веря, что способны изменить мир?

Обещанные минусы книги. Это те самые "аристократы". Пессл сосредотачивается на описаниях одной из них - Джейд. То, что персонажка - любимей любимого было бы ясно даже если бы в финале Пессл нервно не спросила: "А Джейд? Эй, читатели, вам понравилась Джейд?" Понравилась, чо уж, уж слишком выпуклый персонаж, который легко переходит от истерической стервозности к желанию свернуться клубочком и найти того, кто погладит по шёрстке. Чуть более слабо прописанный Найджел тоже смотрится неплохо. Чарльз и Мильтон уже сливаются с обоями. Порывшись в памяти, можно с грехом пополам наскрести по полторы подробности на каждого. Пятая "аристократка" Лу теряется в десятом ряду кордебалета, отписанные ей реплики можно уместить на одной стороне спичечного коробка и ещё останется масса места. В НК каждый персонаж, даже тот, который вовремя высморкался рядом с героем, обладает столь яркой характеристикой, что тянет на десяток фанфиков. В общем, всё зависит от того, с какой горы ты смотришь. Если с равнины современных триллеров, то хочется покивать с достоинством "пикейного жилета": "Да, Катастрофы - это голова!" Но если с вершины "Ночного кино", то хочется Катастрофы снисходительно похлопать по плечу: "Расти-расти, у твоего писателя все шансы стать великим, я знаю, о чём говорю".

И наконец финал. Тем, кто в ранней молодости столкнулся со смертью, требуется найти причину, раскусить, как орех. Доказать самим себе, что не только чья-то смерть, но и их собственная жизнь имеет смысл. "Аристократы" сломаются. Не в силах примириться, они изобретут виновных, уйдут в фантазии. А вот Синь продолжит искать, пока не найдёт шокирующую разгадку преступления. Что и приведёт к финалу, где читателю предстоит самому решить, о чём же эта книга. Быть может, о хитроумном заговоре, но, быть может, об иллюзиях людей и о том, как невозможно расставаться с ними, смотреть на себя и видеть не Правителя Мира, а простого неудачника, такую же серость, как и все остальные. Самое забавное, что объяснение с заговором вовсе не противоречит истории об иллюзиях. Борьба за справедливость вдруг выливается в капельки крохотных честолюбивых желаний. Бывшие соратники идеалисты, превратившиеся в мещан, вызывают такое отвращение потому, что ты осознаёшь, что ты и стал таким же. Кто спит, чьё пробуждение более кошмарно - того, кто придумывает себе романтичное прошлое, или того, кто понимает, что никакой романтики в таком прошлом не было? В этой дихотомии двух личностей, которые давили на Синь с двух сторон, создавали из неё каждый по своему собственное подобие, остаётся верить, что разгадка заговора привела Синь к самому главному из выводов - всегда важно, чтобы в лицо гор, затянутых туманом, у тебя была бы возможность и право выкрикнуть собственное имя.

Перво-наперво и сразу, чтобы не забыть, хочется выразить уважение переводчикам. Возвышенный поэтический язык романа-исповеди американца вьетнамского происхождения метафоричен и вовсе не лёгок для адаптации. Приведу маленький пример - бабушка называет внука в оригинале "Little Dog", но он переведён как "Волчонок", потому что щенок или щенуля - уничижительно и не подходит духу объяснений бабули, потому что "to love something is to name it after something so worthless it might be left untouched-and alive." Качественно и сильно, да.

Голос Вуонга, Волчонка, пишущего о матери, передаёт обиду, радость, восторг, боль, гнев, но без осуждения. Мы легко представляем её сгорбленную годами работы на фабрике фигурку и узловатые в шишках руки после других десятилетий мигрантской работы в маникюрных салонах. Волчонок знает, что ее жестокое обращение связано с посттравматическим стрессовым расстройством, но добавляет: "Мам, ты мать. А еще ты монстр. И я монстр, вот почему я не могу отвернуться от тебя". Ещё одна фигура на периферии его видения - бабушка, дрожащая от возраста, чей разум иногда ломается, а увиденные ужасы выливаются наружу. Когда-то она была невестой-подростком, сбежавшей от брака по расчету, была отвергнута своей матерью, отчаявшись, стала секс-работницей для американских военнослужащих. В качестве платы за то, что он выщипывает белый "снег" из волос бабушки, она рассказывает ему истории. Несмотря на шизофрению, бабушка Лан часто выступает защитницей лирического героя. Когда в 10 лет он пытается убежать, она стоит под деревом, на которое мальчик залез ночью, и говорит: "Мама нездорова, понимаешь? Она боль. Ей плохо. Но она тебя любить, мы нужны ей...Она тебя любить, Волчонок. Но она боль. Как я. Головой". Никто из них не цел, потому что никто никогда не бывает целым после жестокой войны, напалма на твоих родных улицах и тотального насилия.

В другом уголке сознания Волчонка с каждой страницей все глубже проникая в него, находится Тревор. Они встретились однажды на летней работе в табачном амбаре, которым владел дед Тревора. Внук фермера, белый, но вряд ли привилегированный, подсевший на обезболивающие, которые ему прописали в 15 лет из-за сломанной лодыжки, живет со своим плаксивым, опьяневшим отцом в передвижном доме за шоссе. В ходе их отношений, которые длятся годами, Волчонок узнает, что "секс может сблизить тебя с мальчиком. Его язык у тебя во рту, Тревор говорит за тебя. Он говорит, а ты погружаешься во тьму..." Но милая, гибельная красота Тревора увядает с каждым глотком обезболивающих, к которым он пристрастился, вязнет в потоке страданий и ненависти к себе, а их любовная связь хрупка и ломка, как веточка подо льдом.

Роман очень напомнил мне Овсянок Дениса Осокина, только там описываемое было мне ближе, российское, глубокое, генное и потаёное. Годы чуда и печали Вуонга как рябь на воде - сын мигрантки, без отца, ранимый гей. Иногда его слова мягче кашемировой шали, но иногда за ними слышен скрежет точильного камня по лезвию ножа. Автор опирается на недавние и исторические события, рассказы известных людей, художников и наших с вами современников, чтобы сшить свою историю с каждым сантиметром реальности. От войны во Вьетнаме до Барта, от Тайгера Вудса до 50 Cent. Основная песня-настроение книги - это как раз Many men (wish death), парнишки не просто слушают, а проживают её. Язык Вуонга воспаряет к небесам, когда он пишет о красоте, выживании и свободе, которая лишь степень твоей несвободы, клетка, что распростерлась далеко-далеко; решетку не видно на расстоянии, но она есть. Он настаивает на том, что он и его мать родились не от войны, как он долгое время думал, а от красоты. "Пусть не думают, будто мы — плод насилия. Хотя плод и подвергся насилию, он остался нетронутым."

Знаете, а пожалуй, это было не просто хорошо, это было идеально.
И главное, я прекрасно понимаю всех, кому книга могла не понравиться – да, может показаться затянутым, да, могут раздражать постоянные отсылки к существующим несуществующим книгам, да, герои могут произвести неприятное впечатление. Все возможно. Но у меня получилось ровно наоборот. Стопроцентное попадание. Тот случай, когда я наслаждалась каждой страницей (за исключением разве что нескольких страниц уже почти в финале, когда Синь вдруг углубилась в пересказ истории одной организации) и была только рада большому объему романа. Да пусть он был и еще длиннее, пусть бы было больше школьных будней Синь и ее друзей «голубой крови», больше цитат ее сумасбродного папочки и воспоминаний о прошлом.

Здесь есть и лучшее от постмодернизма – игра с читателем, но без желания его перехитрить, вынести мозг или же просто оставить за бортом, обращаясь только к узкому кругу друзей, которые в «теме»; есть и очаровательная старомодность, присущая классике. У меня ощущение, что признанные мастера большого романа в наше время писали бы вот именно так. Здесь замечательно срежиссированная детективная история, загадка, которая только пунктиром намечается в прологе и забывается на целых полкниги, но даже ее бледная тень держит в напряжении и побуждает всматриваться в Синь и в окружающих ее людей в поисках ответов. А уж когда сцена в лесу разворачивается во всей красе, когда с таким трудом и любовью выстроенный в первой части романа мир начинает неумолимо сыпаться, от книги просто невозможно оторваться.

И ведь с такой интригой, с такими «ключиками», разбросанными по всему тексту для внимательного читателя, это не детектив, а в первую очередь роман о взрослении и о становлении характера. В центре всего не загадочная история одной смерти, а сама Синь. Ее энциклопедические знания, вечный щит из книжек, которым она привыкла отгораживаться от враждебных проявлений извне, ее внутренняя борьба взрощенного папочкой вундеркинда и обыкновенного подростка, нуждающегося в первую очередь в хороших друзьях, а не хороших оценках. При всей своей оторванности от общества, эксцентричности, частично унаследованной от папочки, Синь – невероятно приятный персонаж. С ней очень легко сродниться, и следовать за ней хочется, в сущности, куда угодно – хоть расследовать чью-то смерть, хоть просто слушать урок биологии. А каков папаша, этот обаятельный социопат с отвратительным поведением, но в котором изредка парой-тройкой обличительных морщин проступает нормальный любящий отец! А какова Ханна, идеальная леди с предательскими катышками на потертом платье, которые, впрочем, видны, только если платье оказывается у тебя под носом? Как будто сошла с экрана какого-то кино в жанре нуар. А аристократы, эта горстка типичнейших подростков с типичными же расписанными ролями, но совершенно при этом живых?

Придраться можно разве что к развязке всей истории: объяснение произошедшего немного напоминает рояль в кустах, это совсем не тот случай, когда автор намекал, а читатель просто не сумел разгадать намеки. Как сказала Оля М., с тем же успехом можно было заявить, что прилетели инопланетяне. Но честно говоря – и ладно, и пусть бы инопланетяне. Здесь я готова согласиться на что угодно. Во-первых, потому что это не детективный роман, это не история Ханны – это история Синь. И во-вторых, я просто не могу противиться обаянию этой книги. Недаром сказано, «Если уж я влюбилась, какое значение имеет все остальное?» (Агнес Перл, «Чувства и разум в литературной критике за чашкой чая»)

Эта книга - вызов для чуткого и внимательного чтения. Роман, который читаешь не ради результата, а ради процесса.

В конце лета на Камчатке пропали две девочки - Алена и Соня Голосовские. Последний раз их видели в центре Петропавловска-Камчатского. Их исчезновение среди белого дня тяжёлым камнем упало на гладь мирной жизни города и разошлось кругами по воде. Коснулось каждого тревожными новостями, нарушением границ безопасности. После активных, но недобросовестных поисков полиция закрыла дело.

Трудно избежать сравнения Филлипс с Франкенштейном, которая собрала свой роман из двенадцати рассказов. У этой драмы много сердец и голосов. В этом «расследовании наизнанку» снимают отпечатки мыслей, а не пальцев. Эмоционально вывозить сборник историй сложнее, чем роман с «линейным прохождением». Здесь в каждой главе своя боль, страх и тревога. Глава от лица матери девочек - это вскрытие души без наркоза.

В какой-то момент между рассказами начинают появляться тонкие нейронные связи общих знакомых, родственников, событий и воспоминаний, они паутиной ложатся на дело сестер Голосовских, добавляя детали еще одного исчезновения, которое произошло четыре года назад. Ни одна деталь не случайна. Нити всех сюжетов в свое время завяжутся в тугой узел.

Эффект погружения у Филлипс происходит очень быстро, ее проза буквально звенит искренностью, и слова попадают в пульс. Знаете, так бывает у хороших советских фильмов, они проникают в тебя сразу, на экране еще только музыка и вступительные титры, а история уже в тебе.

Американка Джулия Филлипс пишет так, что я бы не отличила её роман от настоящей русской прозы. Был момент, когда я думала, что это просто невозможно. Что у нее должны быть русские корни, что она, например, по бабушке, Юлия Филлипова, чью семью ветер перемен унес в Америку пару поколений назад. Без кривляния и позерства она пишет о том, чего хочет женщина (любви, заботы, восхищения, поцелуев, дружбу, красивого любовника, понимания, покоя, поддержки) и с чем она сражается с детства и до седых волос (предательство, потери, одиночество, болезни, старость).

На последних страницах я волновалась так, что дышала через раз, а потом просто свалилась без сил.

Прочитано в Книжном бункере.

Я до сих пор не могу забыть «Ночное кино». Книга настолько меня зацепила, что я временами невольно вспоминаю отрывки некоторых сцен, беру книгу с полки и перечитываю понравившиеся фразы и до сих пор поражаюсь тому, как все закончилось. Но сейчас речь идет не о «Ночном кино», а о дебютной книге Маришы Пессл «Некоторые вопросы теории катастроф». Я вообще, как только узнала о том, что выходит еще одна книга этой писательницы очень обрадовалась и в тот же момент загорелась желанием её прочитать. Конечно, ожидать, что эта история окажется лучше, было глупо, это же все-таки дебют. Но по сравнению с дебютными книгами других автором, книга Маришы Пессл, несмотря на ошибки новичка, оказалась пригодной для прочтения.

Главная героиня - девочка с необычным Синь Ван Меер – дочь преподавателя политологии Гарета Ван Меера. Живут они только вдвоем, мать трагически погибла несколько лет назад, живут они весело, катаются по штатам и ведут скитальческий образ жизни. Мистеру Мееру очень нравится периодически менять место работы, адрес проживания и начинать все с нуля. Но на последний год обучения в школе, он решает сделать дочери подарок: поселиться в небольшом городке Стоктоне и жить на одном месте до окончания школы. Синь – непростой ребенок, в какой бы школе она не училась, она всегда была там чужой, у неё не было друзей, подруг, она не посещала вечеринка как все нормальные подростки, она всю жизнь училась, была первой ученицей в классе и хотела поступить в Гарвард, поправочка, отец хотел, чтобы его дочь поступила в Гарвард. Но встреча с учительницей преподававшей историю кино изменила её жизнь. Ханна Шнайдер познакомила её с компанией Аристократов, к которым она сначала не испытывает теплых чувств, но впоследствии общение с ними для неё становится сравнимым с чтением увлекательной книги. Но ощущение это длится не долго.

Книга необычна, начиная с оформления и заканчивая финалом. Вместо привычного оглавления здесь учебная программа для обязательного прочтения. Каждая глава – это какое-то знаменитое мировое произведение и самое интересное так это то, что название главы, так или иначе, связано с сюжетной линий. Ну а в финале читателя ждет итоговый экзамен.

Роман очень богатый и наполненный, да это обычная подростковая история о девочке и отце, о школьной жизни, но как это все вкусно и увлекательно написано. Невозможно оторваться. Многочисленные отсылки к классической литературе, искусству, кинематографу, знаменитым личностям, несомненно, украшают эту историю, и создается впечатление, что это непросто книга о подростке, а невероятно умный и интеллектуальный роман со своей философией.

Но к этим же отсылкам у меня есть претензии. Порой их было очень и очень много и, причем описаны они очень подробно: в каком году написал, в каком году выпустил, в каком году сжег, на мой взгляд, это ненужная информация и её нужно было сократить, потому наличие такого огромного количества дат, чисел и имен, во-первых мне вряд ли где пригодиться, во-вторых все это запомнить просто нереально. Также не очень понравилось, что автор заострила все внимание на одной «Аристократке» - Джейд, а остальных оставила за кулисами. С самого начала было ясно, что Джейд та ещё оторва, поэтому доказывать полкниги какая она плохая, нужды не было. Видимо, Джейд просто находится в любимчиках у Пессл.

Все же хочется сказать, что, несмотря на недостатки, дебют удался. «Некоторые вопросы теории катастроф» - отличная книга, настоящий самородок среди литературы.

Прочитано в рамках Флэшмоба 2017 3/15
За совет огромнейшее спасибо writer47

В этой книге, конечно, очень много личного. Причем, вуонг не скрывает, что описываемое именно личное, а не наделение персонажей своими чертами характера или описание каких-то реальных жизненных коллизий через художественное изложение. И нет связного сюжета, и нет флэшбеков, это в чистом виде поток сознания. И так получилось, что я сейчас оказалась сейчас в сплошных книжных потоках сознания вместе с кизи, вулф и вуонгом. Но ежели вы читали пруста, и он вам зашел... то будете аки веселая форель резвится в любом водопаде.
На самом деле о жизни вуонга и его близких рассказано очень мало. Мимолетно, штрихами, буквально взмахом крыла бабочки. Но этого в общем-то вполне достаточно, чтобы увидеть полную картину, ежели самостоятельно умеешь заполнять авторские пустоты. Тем же, кто предпочитает, чтобы все было разложено по полочкам, проще поискать другие книги. Наверное.

На страницах книги звучит самая банальная история беженцев из вьетнама. Бабушка подвергалась насилию, чтобы выжить и защитить близких. Мать подвергалась насилию, чтобы выжить и защитить близких. А мальчик уже продукт американской жизни. И совсем он другой. Нет в нем необходимой жесткости, нет хватки, зато есть кое-что другое.
И мальчика бьет мать. Причем, по тяжелой так бьет. А бабушка не защищает, но утешает. И в общем понятно, что в свое время она так же била своих дочерей, как сейчас на ее глазах избивают внука.

Сейчас вообще очень модно прорабатывать свои детские травмы и выставлять счет родителям или тем, кто так или иначе абъюзил или не абьюзил пациента. Что забавно, на деле, очень печально, зачастую доходит до крайней степени инфантилизма. Когда буквально во всем, что не срослось по жизни в дальнейшем, виноваты папа, мама, бабушка, дедушка, жучка, мурка, мышка или там репка с соседнего огорода. Нет, я не обвиняю выросших детей - жертв семейного насилия. В той или иной степени и я точно такая же жертва. И честно сказать, я не знаю, бывает ли вообще детство без каких-либо травм и боли, причиняемой самыми близкими людьми.

Тут важно что. Твое личное отношение. Можно плакать, страдать, обвинять, бесплодно вертеться в вечном круге боли, или использовать свои травмы, как любой опыт, себе на пользу. Ну вот, как вуонг, например, который сумел вырваться из американской нищеты, не снаркоманился и пробился в публикуемые писатели. Невзирая на потерю близких и любимых, оставляя за собой первую и, не исключено, самую сильную, самую искреннюю любовь, потому что там точно было без шансов на будущее, сплошная безнадега.
Не факт, что такая стратегия сработает с каждым. Травмы бывают очень глубокими, когда ну ничего не поделаешь, все плохо. И тогда уже решаются совсем другие вопросы. Но попытаться всегда можно.

Можно увидеть, что мать, которая бьет сына, выбивается из сил, чтобы дать ему дом, еду, одежду, образование, шанс, надежду на лучшее будущее. И теряет здоровье, необратимо калечится. И принимает его таким, какой он есть, когда он признается в своей гомосексуальной ориентации. И поддерживает его в любых начинаниях.
Все это не перечеркивает поднятой руки и синяков на лице и теле ребенка. Но и не перечеркивает того факта, что они все равно семья. Может быть, сын уже будет другим. Сможет выйти из замкнутого круга боли и насилия и начать новую историю.
И совсем необязательно выяснять что-либо лицом к лицу. Кому-то это просто необходимо, а кому-то точно нет. Так что, иногда бывает достаточно написать письмо, которое никогда не прочитает мать (пожилая и больная), и возможно станет хотя бы немного легче.

Но глаза у чувака очень печальные. Впрочем, поэт и счастье - вещи несовместные.

Это вообще первая книга, читая которую, я заметила лишь на третьей главе, что ли, альтернативное оформление диалогов. Уже за одно это стоит поставить нгуену высший балл, наверное. Потому что я - просто зверь в этом отношении, ненавижу подобный цирк с оформлением текста, а он умудрился втащить меня в свою историю. И, несмотря на то, что в дальнейшем оно все-таки не слабо раздражало, но тем не менее не возникло желания бросить книгу.
Ну, и в целом написано хорошо. Причем, я невзначай сравнивала нгуена с энгом ("дар дождя", "сад вечерних туманов") не в пользу последнего. Короче, здесь настоящее мастерство налицо.

В книге описывается драма маленького человека в жизни и на войне. Главгер - не только разведчик, он еще и полукровка. Плод растления французским католическим священником вьетнамской девочки, именно, девочки, даже не девушки. Поэтому он - ублюдок и в глазах европейцев, и в глазах вьетнамцев. И наглотаться унижений и оскорблений его бедной матери и ему пришлось по жизни по самые уши. Бедные они, бедные.

А начинается все с того, что американцы проиграли войну во вьетнаме и подло предали своих союзников, бросив на съедение вьетконгу, то есть коммунистам. И главгер эмигририровал в америку, будучи адъютантом генерала из южных войск, чтобы продолжать тайную работу во славу освобожденного вьетнама.

И вот можно, конечно, сказать, что он весь такой двуличный и все такое. Но он же разведчик, так что... К тому же человек с востока. У них там вообще все очень сложно (философия, психология и так далее). Короче, никто не предъявлял претензий, например, штирлицу, когда он, заходя в ставку фюрера, отчего-то не хватался за пистолет и не валил охрану и вождей рейха с криками "за родину, за сталина". Разведчик обязан мимикрировать (и внешне, и внутренне) под окружающую обстановку, иначе он просто героически погибнет аки идиот и не будет никакого смысла в его внедрении в стан противника.

И вот в чем, на мой взгляд, была тотальная ошибка главгера. В его положении он практически для всех чужак, не более, чем экзотический ублюдок. Поэтому, ну никак нельзя проникаться какой-либо идеей и ложить на это свою жизнь. Как закончили дворяне и интеллигенция, делавшие революцию у нас в россиях? Плохо, по большей части.
Так что ежели ты порвал со своим сословием или изначально назначен прокаженным, то имеет смысл быть за себя, за семью (ежели ты не отщепенец для них), за любимых, за друзей. Остальные, особенно, всякие идейные идут лесом и далече.
И, кстати, действительно стоящей вещью в жизни главгера были мать, пожертвовавшая ради него жизнью, и друзья, исповедующие разные политические взгляды, но ради спасения друга задвигавшие любые идеи (то же самое и он делал для них).

Что мне очень-очень понравилось. Нгуен не прогибается под американский флаг и прочие атрибуты демократии и не обрушивается с ненавистью на коммунистический вьетнам. Жестокость на войне проявляется вне зависимости от стороны конфликта. И те, и другие грабят и убивают невинных жителей, насилуют женщин, в общем творят всяческий беспредел. И те же самые коммунисты, к примеру, с удовольствием применяют методы допросов и пыток из арсенала американских военных.

И в результате именно друг-комиссар очень жестоко, но очень результативно излечивает главгера от наивности в отношении идеи коммунизма. Во всяком случае в том виде, в каком она реализуется на тот момент в освобожденном вьетнаме, наглядно показывая ему, как идея превратилась в ничто. В кровавый террор, когда революция начинает пожирать своих детей. Во все эти доносы, концлагеря, расстрелы и перевоспитание оболганных и инакомыслящих.
И снова нгуен не хвалит американскую демократию и не идеализирует американскую мечту, но там главгер хотя бы не рискует погибнуть в жерновах революционного террора.

В общем, за нейтральную авторскую позицию в отношении и западной демократии, и восточного коммунизма - я готова поставить еще один высший балл. Приятно читать самостоятельно мыслящего человека, черт возьми.

Айзек Инглиш ненавидит своего отца.
Так было не всегда. Айзек помнит дни, когда их семья была счастлива. Он помнит, как маленьким мальчиком встречал отца с работы, когда тот приходил с завода весь сияющий стальной пылью, как они с сестрой понимали друг друга без слов, как была красива их мать. Так было до того, как отец стал инвалидом. До того, как мать набрала в карманы камней и утопилась. До того, как сестра уехала учиться в университет, чтобы спасти себя от тоски и ответственности. До того, как их семью сожрала ржавчина индустриального упадка, которая, как ядовитый газ, проникла не только в каждый угол родного города, но и в головы почти всех его жителей, превратив их в ржавых зомби.

Ржавчина накрыла город Бьюэлл облаком заклятия из страшной сказки. Кажется, что теперь вся его жизнь проходит со скрипом, каждое движение дается с трудом, каждый день проходит с натужным скрежетом сломанного механизма, где шестеренки визжат и стонут от безысходности и печали. Когда-то этот город был процветающим, сейчас же на его улицах царит запустение, дома стоят заколоченные, а на обочинах гниют от коррозии под ветром и дождем останки машин и станков, как кости невиданных железных динозавров. Полуразрушенные заводы и цеха смотрят на прохожих своими окнами, став готичными склепами для памяти о былом.

Айзек решился на побег, пока ржавчина не добралась до его последних душевных сил и не загнала по стопам его матери на дно холодного озера. Бросить прежнюю жизнь было нетрудно, она не могла предложить ничего, кроме депрессии. Но не хотелось оставлять ей на растерзание своего школьного друга Билли Поу - в недавнем прошлом здоровяка-спортсмена с отличными перспективами, от которых сейчас уже почти ничего не осталось. Ржавчина добралась до Поу и без боя свою добычу отпускать не собиралась. Поу жил со своей матерью в старом трейлере и проводил все свободное время на захламленном железяками дворе. Где-то среди них валялись и его шансы на нормальную жизнь, с каждым годом становясь все меньше. В душе Поу поселилась лень и апатия. Он не хотел уезжать, слишком больших усилий это требовало, но согласился проводить друга до вокзала. Дождь загнал друзей в заброшенный цех, где среди битого кирпича и щебня их поджидало суровое испытание.

Знаете, как пишет Майер? Он влезает в шкуру каждого своего персонажа. Примеряя на себя их мысли и чувства, он становится проводником их душевного состояния. Для каждого персонажа он ищет свой голос. На это могут уходить месяцы. Иногда годы. Но результат превосходный. В 2010 году после выхода «Американской ржавчины» журнал The New Yorker включил Майера в список 20 самых многообещающих писателей моложе 40 лет. Через два года выходит роман «Сын». И снова успех! «Сын» наделал такого шума, что услышали даже в Голливуде. В итоге Майер работал над проектом четыре года, написал несколько сценариев и каждый день присутствовал на съемочной площадке.

Рассказывая о работе над «Американской ржавчиной», Майер признался, что часто полностью выключал свет в комнате, чтобы настроить себя на мрачный лад, или сидел под столом, вызывая ощущение клаустрофобии и чувство, что загнан в ловушку. Не удивительно, что роман вгонял его в депрессию, а с его-то талантом быть медиумом настроения, это гнетущее уныние с большой вероятностью настигнет и читателя. Даже «Сын» с его окровавленными скальпами был не так мрачен, он не вызывал желания напиться и спрятаться от всего мира под одеялом. Но во всей этой разрухе, упадке и мусоре, как чудом уцелевший от разложения винтик, вдруг виден блеск надежды. Не все еще прогнило в этом мире.

Бонус (Только для тех, кто читал книгу. Я серьезно).
В интервью у Майера спросили, какой судьбы он хотел бы для Айзека и Поу, как сложилась их жизнь после этой истории? Он ответил: «Айзек поступит в университет, получит ученую степень, станет настоящим ученым и будет вести интеллектуально насыщенную полноценную жизнь. Он никогда не станет знаменитым, но будет делать важную работу в своей области. Ну а Поу всегда был попроще, если сравнивать с Айзеком, он более обычный. Так что Поу получит хорошую работу, заведет семью и будет жить… с легким чувство сожаления, да. Думая, что, возможно, годы, проведенные в старшей школе, были лучшими в его жизни. Но в итоге у него все сложится хорошо».

Что вы знаете про коренных индейцев? Гонения? Историческая жестокость? А что если собрать 12 разных индейцев из различных племен и рассказать их историю. Живую, настоящую. Без прикрас. Мощное зарождение идеи, не правда ли? А вот в итоге получилось скучная намешенная книга.

Что внутри?

Сюжетная линия крутится вокруг ежегодного собрания индейцев пау-вау. Мероприятие призвано создать точку объединения общей культуры, истории, налаживания контактов и укрепления межплеменных связей. Есть 12 персонажей, которые проявляются в книге с разными мотивами для посещения пау-вау. Есть один прекрасный человек, задумавший записать на видео настоящий Голос жителей, записать их исповедь, записать их историю.

Почему ничего не получилось?

Завязка истории цепляет, не правда ли? Так и хочется погрузиться в новую историю, неизвестный мир, почитать книгу про этническую группу о которой ничего не знаешь. На страницах постепенно выстраиваются разрозненные идеи и описания жизни 12 героев. Картинка в единое целое не выстраивается. Просто куски разных имен, ситуаций, упоминания пау-вау. Потом правда сюжет принимает телевизионную мелодраму, когда выясняется, что люди неожиданно являются безбрачными детьми, братьями, коллегами... Автор так намешал, что читатель совершенно не чувствует катарсис. Нет симпатии к героям, нет эмпатии к их чувствам и переживаниям. Даже интересные колоритные имена не цепляют... Единственной связующей нитью остается индейский сбор.

Я разочарована книгой, мне не понравился скудный однобокий язык, сюжетная линия близка к самому лучшему лекарству от бессонницы. Книгу советовать не буду никому. Более того, на сайте рецензий не много, но часть из них так вдохновенно писали о прочитанном, что я первое время прикладывала усилия, чтобы увидеть, почувствовать и проникнуться. Увы и ах. Первая книга в номинации "Главное разочарование года".

Книга оставила неизгладимый след в моей душе! В самом начале, мне показалось, а что тут вообще такого особенного? Пьющая мать, которая ведёт разгульный образ жизни, и ей плевать на своих детей… к сожалению в нашем мире этим уже никого не удивишь. Да больно, и обидно , тем более когда люди ломают не только свою жизнь (на это они имеют полное право), но и заводят детей, и рушат их судьбу…Вот тут уже начинаются вопросы… Нашу главную героиню жалко, а в тоже время она жутко омерзительна. Алкоголизм- это болезнь… тут не может быть но… Дело только в выборе! Если у человека есть проблемы с сердцем, и он не будет проходить лечение, но есть вероятность что он умрет. Так же и тут, у неё был шанс не употреблять алкоголь и наладить свою
жизнь, но раз за разом всё возвращается на свои круги.
«Почему тебе недостаточно меня?»- это вопрос её сына… такой простой, но от его простоты бросает в дрожь… Ребёнок не понимает, зачем мама пьёт, и водит в дом непонятных личностей… Ведь когда они остаются вдвоём, их мир -это идиллия… Мать и сын, и нет никого других вокруг. Шагги- это пример для многих, когда читаешь через что ему маленькому мальчику приходится пройти, в голове один вопрос- за что ему всё это? Почему, кто-то живёт в полной семье, и окружён любовью и заботой, а ему с таких малых лет приходится выживать, голодать, и тянуть к жизни взрослых людей…
Книга только вышла на русском языке, я рекомендую всем тем, кто готов! Там достаточно много ненормативной лексики, ужасов жизни, но без этого невозможно полностью окунуться в эту атмосферу, а именно такое погружение вас и ожидает.
Это очень сильная работа, заслуженная премия!

Роман, написанный в форме исповедального письма героя своей матери, которая не умеет читать, а значит никогда не прочтёт написанное, стремится запечатлеть те самые мгновения, которые, в сущности, и составляют саму жизнь, её основу, когда прекрасное и страшное, хорошее и плохое всегда идёт рядом.

Роман, представляющий собой сплошной поток сознания, что порой затрудняет чтение, во многом автобиографичен, и сосредотачивается на определённых узловых моментах, сыгравших важную роль во всей жизни героя, перемежающихся его мыслями по знаковым вопросам и желаниями.

Он не стремится лакировать действительность, стараясь быть предельно честным прежде всего с самим собою, что чувствуется не только по манере письма, но и по тем личным, даже интимным темам, которые он затрагивает по ходу написанного.

Не обвиняя, не крича о несправедливости мира и непонимании окружающих, главный герой затрагивает множество важных тем и насущных вопросов, волнующих его.
Благодаря ярким эпизодам, перед глазами читателя встаёт вьетнамская война во всей своей чудовищной сущности, её последствия не только для жителей страны, коими непосредственно являлись мать и другие родственники героя, но и для самих американцев, воевавших там, жизнь в чужой стране, непременное столкновение двух культур, ощущение инаковости, наркомания и гомосексуализм, откровенный, чувственный, где-то даже чересчур прямолинейный.

Роман, хотя и представляет собой открытый и честный монолог главного героя, но по сути, он призывает к диалогу, к важности и необходимости слов, высказанных, услышанных, принятых, без осуждения и нравоучений, коими могут порой грешить взрослые, разговора между близкими и поддерживания связующих нитей между ними.
Роман отличает сила и красота слова, умеющего убедительно описывать как прекрасное, так и мерзкое, составляющее ту самую жизнь во всех её проявлениях.

Наверное, все помнят детскую игру, когда количество стульчиков, выставленных для игроков, ровно на один меньше, чем участвующих.
При чтении очередной громкой новинки мне ни в какую не удавалось избавиться от тягостного ощущения, что автор, подобно своему герою, все время пытается поскорее занять определенную позицию и в бесконечной спешке в очередной раз проигрывает. Все стулья уже давно и прочно разобраны, а участник, не сумевший до конца выстроить стратегию обречен на поражение.

Вернее, он пытается угодить и вашим, и нашим, и все это в духе так принятого нынче стремления быть понимающими и не бояться признавать собственные ошибки. И это, конечно, хорошо и правильно. Другое дело, что человек, воспитанный и вскормленный одной системой не может быть до конца объективным, равно как и события, коими он не был свидетелем, участником, не получат должного эмоционального напряжения. Имхо.

Вся книга выливается в своего рода манифест против войн и революций, которые изначально обречены на провал в своих конечных целях, а декларируемые высокие идеалы и стремления служат отличной ширмой для привлечения под свои знамена как можно большего количества оболваненных граждан, против которых со временем обернется их же оружие. История знает немало таких примеров.

Если первые страницы, описывающие падение Сайгона и являющиеся, пожалуй, одними из самых ярких и запоминающихся здесь, способны пробудить интерес к происходящему и вызвать эмпатию к судьбе главного героя, то чем дальше, тем все навязчивее становится мысль, что заметки на полях о делах минувших призваны оправдать сексота в его-же собственных, ну и наших, соответственно глазах. А бесконечное упоминание обстоятельств происхождения сочувствующего с определенного момента уже не вызывают ничего, кроме раздражения в повторении пройденного...

Стремление автора затронуть максимальное количество тем в своем романе заслуживает уважения, но при этом ведет к распылению на мелочи и рассредоточению сил. Не зря ведь существует поговорка про двух зайцев.....
Финал истории логичен для всего содержания, но, на мой взгляд, достаточно приглаженный для содержания в целом. Добротная работа на нужную тему, но не более....Так и хочется после прочитанного сказать: Ничто по аналогии с последними главами, когда складывается ощущение вымученности и незнания как завершить начатое и выйти достойно из игры.

Книга была прочитана мной в декабре, хотела сразу написать "пару-тройку слов", но что-то отвлекло... 

Теория катастроф является математической теорией описания драматических или резких изменений прерывистых процессов, что и называется катастрофой.(с) Сетевые источники...

"Ночное кино" Мариши Пессл не разочаровало, но чувство неудовлетворённости оставило. Решила, по совету в мобе,  познакомится с ещё одним произведением писательницы...

Главная героиня, по совместительству рассказчица с экзотическим именем Синь, колесит с отцом по Америке: три-четыре месяца и новое место жительства. Мать девушки умерла, когда Синь была  маленькой. Отец, эпатажный профессор политологии и ловелас, считает что в одном месте преподавать неинтересно. Синь читает умные книги, размышляет, цитирует Сократа, Цицерона, Шекспира (этот список можно продолжить),  дискутирует с отцом на разнообразные научные, политические и философские темы. На каждый случай или событие у Синь есть цитаты и примеры из книг. Даже ссорится с отцом с их "помощью".

Я сгребла еще книг, сколько могла удержать в руках, словно обезумевшая от голода беженка, которой позволили взять в столовой столько еды, сколько она унесет. Кажется, мне попались «Деятельная жизнь» (Рузвельт, 1900), «Листья травы» (Уитмен, 1891), «По эту сторону рая» (Фицджеральд, 1920), тяжеленный зеленый том в твердом переплете — «Описание Англии» (Гаррисон, 1577). Все это я отправила в полет, как очередь из пулемета. Большинство снарядов папа отразил, хотя «Англия» стукнула его по колену... 

С самого начала повествования, кажется, что писательница предлагает читателю "сыграть" в некую литературную игру. Об этом свидетельствует перечень глав,  каждая из которых название известного классического произведения с указанием фамилии автора.

Стиль повествования своеобразен. Он состоит из множества ссылок, цитат, аллюзий художественной и научной литературы, а также поп-культуры, причем не только реальных, известных и не очень, классических, но и придуманных писательницей (вновь возникает мысль о литературной игре).  Но на мой читательский вкус текст получился перенасыщенным.  Бесконечные комментарии и сноски поначалу вызывают интерес, но постепенно начинают утомлять, а затем и раздражать...

А я ещё только на двести одиннадцатой странице...

Думаю, разве что ленивый не отметил сходство книги с "Тайной историей" Донны Тартт, или ещё тот, кто Донну Тартт не читал. Статусная группка старшеклассников, сплоченных вокруг загадочной преподавательницы истории кино Ханы Шнайдер, опека которой позволяет им ощущать себя избранными. В эту компанию попадает Синь, когда её отец решает, что выпускной год дочь должна проучиться в одной школе, без переездов.

И, конечно же, анонсированная в начале книги загадочная смерть, которая уже произошла.

Четыреста семьдесят девятая страница... Трупа ещё нет...

Неожиданно чарующий триллер... Потрясающе органичный стиль и блистательная разгадка тайны.(с)The Boston Globe.

Серьезно?!...

Не могу не отметить креативность и оригинальность произведения, но прочитанные 736 страниц того не стоили.

…а кому-то это читать…

Ох, сколько раз я была на грани того, чтобы бросить эту (не такую уж большую по объёму) книгу! Честно говоря, дочитала только из-за нашего книжного клуба.
И как же мне в ней не понравилось абсолютно В С Ё.

Попробую облечь свои бурные эмоции в слова. Я понимаю, что книга получила несколько престижных премий и литературные критики приняли ее весьма восторженно. Но, я - не критик и мне было неимоверно скучно и местами противно это читать.

Во-первых, история Оскара («короткая» и «фантастическая») сводилась к тому, что ему («единственному из всех Доминиканских парней») никак не удавалось затащить в постель ни одну девушку. История эта настолько часто прерывалась историями близких и дальних родственников Оскара, а также попытками выдать читателю «краткий курс по истории Доминиканской Республики» (об этом позже), что в какой-то момент меня начал мучить вопрос «а был ли мальчик?». При этом, ни одна из этих историй меня не зацепила, и ни один из героев не вызвал ни малейшего сочувствия (или хотя бы интереса).

Во-вторых, сам стиль повествования безмерно меня раздражал. Дикая смесь испанского и английского (причем, в английской версии книги нет никаких сносок хоть как-то поясняющих, что именно было сказано); жаргонизмов (тут и гик-культура, и комиксы, и компьютерные, и ролевые игры и много ещё чего); сленга (как доминиканского, так и американского); отсылок к «Властелину колец»; грубых, пошлых и плоских шуточек… Да ещё и непонятная таинственность относительно того, кто же все-таки рассказывает эту историю. Когда автор наконец-то открывает читателю личность рассказчика, это ровным счетом ничего не обьясняет. Так и остаётся непонятным: зачем, собственно, нам все это рассказывают. Попытки периодически менять стили повествования только добавляли хаоса.

В-третьих, отношение к женщинам в этой книге… Здесь у меня даже слов нет! Все (абсолютно ВСЕ) женщины описаны как набор вполне определённых частей тела и оцениваются исключительно по шкале «ее все хотят»-«ее стыдно хотеть». Даже сёстры Мирабаль (которые вообще-то в Доминиканской Республике воспринимаются как героини революционного движения) упомянуты исключительно, как «девицы, которых Трухильо хотел трахнуть, но не смог и поэтому ему пришлось их убить». Собственно, Оскар, который предположительно должен быть противоположностью «мачизма», ничем не лучше: он не только все время влюбляется в женщин, которых совсем не знает; он ещё и начинает их преследовать, если они ему отказали.

В-четвёртых, история Доминиканской Республики имела все шансы меня заинтересовать, если бы не превратилась в банальное перечисление пороков Трухильо. Нет, я не испытываю симпатии к диктатору, но и читать многочисленные пассажи типа:

Если вы считаете доминиканских парней распутными, Трухильо был раз тысяч в пять хуже. У чувака были сотни шпионов, чья единственная задача состояла в том, чтобы шнырять по провинциям, высматривая очередную свеженькую попку; придавай Трухильято доставке попок чуть больше важности, его режим стал бы первой в истории жопократией (а возможно, он таким и был).

мне как-то не интересно. А выражение «Скотокрадово Семя» (именно так автор называет Трухильо, когда ему надоедает использовать фамилию оного) встречается в книге столько раз, что на 39м разе я сбилась со счету.

Ну и, наконец, магический реализм и вся история с фуку/зафа, которая ничего к сюжету не добавила, и только заполнила страницы «мистическим туманом».

В общем, к концу книги я окончательно осознала, что не доверяю престижным книжным премиям…и ничего не понимаю в современном искусстве.

Оскар де Леон — герой, с которым мало кто захотел бы себя проассоциировать, но многие смогли бы. Толстый, нелепый, повёрнутый на фантастике и комиксах гик, который отчаянно хочет замутить хоть с какой-нибудь девушкой. Узнаваемый персонаж из телеконтента последних лет, вот только Оскар гик не научный, так что ему вообще брать нечем. Так что вся его короткая и фантастическая жизнь — это попытка оправдать пословицу, что ни один доминиканец не умирает девственником. У Оскара, кажется, все шансы.

Хотя на самом деле роман вовсе не про Оскара, и большая часть текста будет не о нём, а о его семье и ситуации в стране, которую мы так плохо знаем (ну-ка, кто с ходу вспомнит, где именно в Латинской Америке находится Доминикана?) При этом возникает удивительный эффект. Про Доминикану как таковую среднестатистический читатель из России знает слишком мало, но при этом — одновременно и слишком много. По одной простой причине, которую я не устаю повторять раз за разом, читая книги их Латинской Америки, — Латинская Америка это та же Россия, только в более тёплых краях. Те же диктаторы, та же нищета, тот же алкоголь, даже люди и проблемы те же самые. Есть, конечно, различия, потому что россиянам наплевать, например, на цвет кожи, и наркотики с наркоторговцами являются чуть более редкими явлениями, но в целом то же самое. Поэтому читать про диктатора Трухильо — то же самое, что читать про диктатора из романа Гарсиа Маркеса "Осень патриарха". В романе, конечно, это конкретное лицо, но он воплощает в себе все ужасы и произвол тоталитаризма, деспотизма и бандитской наглости вообще, с которыми русские тоже знакомы будь здоров. А социальные и психологические проблемы в романе? Один пьёт, другой бьёт, третий изменяет, четвёртый выпивает или торчит, пятый сидит, шестой думает, что ему все дозволено, потому что он полицейский. Женщины по всём этом хаосе везут на себе больше, чем могут поднять, беременеют, влюбляются, рожают, творят страшные вещи и чисто по супергеройски умудряются выжить или кого-то спасти, когда это кажется невозможным.

Мои знакомые, читавшие "Оскара Вау" на английском, сильно сомневались, что его можно адекватно перевести на русский. Переводчик, кстати, молодец. Оставил единственную возможность почувствовать мешанину спэнглиша, не убрав испанские вкрапления и не испещрив оригинальный текст миллионом сносок. Получилось довольно колоритно, хотя всё равно, конечно, в полной мере нам эту смесь не прочувствовать. Ну да и ладно, не в ней дело, это приятный бонус.

В конце книги автор устами одного из героев приходит к выводу, что Трухильо не так уж и виноват в полном гомеостазе, накрывшем медным тазом Доминикану, ведь все эти кошмары творятся с попустительства тысяч и тысяч трухильо рангом поменьше, да что уж там, маленький трухильо есть внутри у каждого человека. Даже в нас, в стольки-то тысяч километров от Доминиканы. Вы послушайте, как там люди относятся к родной стране, городе, соседям, другим людям. Спэнглиш не спэнглиш, гринго не гринго, люди сами друг друга грызут. ты наркоман, ты проститутка, ты заслужил, ой что люди скажут, сама виновата в изнасиловании - выглядишь как шлюха, а вот мы-то люди приличные. Сами себе проклятия-фуку.

Если вы всё ещё помните, что книга не только про Доминикану, но и про Оскара Вау, то хорошо. Он знает, как выйти из порочного круга этого ада на земле, хотя, возможно, сам он это воплотил весьма коряво.

Роман Ф. Майера ладно скроен и крепко сшит, а уж сравнение в аннотации с такими мастодонтами классики, как Д. Стейнбек и У. Фолкнер сразу настраивают читателя не только на нужный лад и ожидание масштабной истории, но и подталкивают его (то бишь читателя) к скорейшему прочтению, особенно если вы любите хотя бы одного из названных авторов и хотите лично убедиться в правоте заявленных слов.

Да и тема романа навряд ли может оставить равнодушным, особенно тех, кто на собственной шкуре испытали или испытывают постепенное угасание градообразующего предприятия. Когда вместе с ним в упадок приходит и жизнь большинства населения. Ведь если нет работы, то и соответственно нет дохода, и как закономерность автоматически снижается жизненный уровень, молодежь, её более активная часть стремятся уехать в другие места, крупные города, где смогут найти достойное применение своим силам и знаниям. Оставшиеся же люди потихоньку кто спивается, кто мирно доживает свои дни, а кто и кончает жизнь самоубийством, не в силах выносить ежедневную борьбу за существование.

Так случилось и тут. Ф. Майер взял и показал нам обратную сторону такой благополучной, как мы или многие из нас, или некоторые, привыкли считать. И оказывается, что там тоже далеко не все так прекрасно.

Небольшой американский городок Бьюэлл, в котором когда-то процветающее сталелитейное предприятие закрылось и многие оказались не у дел. Кто смог уехал, кто подрабатывает в соседних городах и поселках. Так и Айзек Инглиш, бывший одним из перспективных выпускников школы и вынужденный остаться и ухаживать за больным отцом, решается оставить все прежнее позади и начать новую страницу собственной жизни в другом городе и получить, наконец-то, образование. Здесь ненавистная серость будней, отец, с которым у них нет отношений, а только взаимные недовольства и никаких перспектив.

Его друг Билли Поу, бывший спортсмен, перед которым тоже в свое время открывались многие дороги, слишком поддался этой разъедающей город и людей ржавчине. Ему вроде и хочется чего-то большего, но усилий для этого необходимых порой и сложно прилагать. Гораздо проще плыть по течению, идти по заданной траектории. Нет особых достижений, но и не нужно слишком много усилий.

Неизвестно как-бы стали развиваться события дальше, если бы на пути у них не возникло непреодолимое препятствие в виде не много не мало уголовного преступления, могущего как повернуть вспять все надежды и мечты, так и выявить кто на что способен ради другого, да и в целом, что за человек он сам.

Вот автор и ведет их по пути бегства, раскаяния, нужды, сумы и тюрьмы, от которых, как известно, не зарекаются. А параллельно с этим мы узнаем и всю подноготную героев и их семей. И на поверку оказывается, что им и держаться-то, в общем, особо не за кого, кроме как друг за друга. И что отчаяние, безвыходность захватили весь город и надежды многих давно уже погребены под развалами.

Тут Ф. Майер уже не гонится за масштабностью и зрелищностью моментов, как в предыдущем произведении, и максимально сосредоточивает все внимание на внутренней жизни героев,их размышлений и переживаний, стремясь максимально достоверно и подробно передать психологическое состояние своих персонажей, а через их судьбы и их близких и неутешительную судьбу многих провинциальных городков страны. Насколько точно ему это удается, судить каждому прочитавшему

Финал романа, призванный показать не только, что все возможно изменить, хотя зачастую и ценой чужой судьбы, и что каждый из двух друзей, пройдя свои огонь и медные трубы, стал лучше, оценил то, что имел , осознал кто и как ему дорог, но и вселить надежду на лучшее и веру в него и людей, но увы, не до конца убедителен в свете рассказанной истории, да и жизни вообще.

Никогда такого не было - и вот опять. Опять я ввязалась в "этническую" прозу Инспирии... Только рана от "50 слов дождя" затянулась - и вот... Не все книги Инспирии (должна признать) одинаково плохи - и я напала на эту книгу после Элизабет Уэтмор - Валентайн . Но...
После "Валентайн" эта книга - казалась логичным продолжением книжного пиршества. Американский дикий Запад времен Калифорнийской золотой лихорадки, и на фоне этого - выживающие изо всех сил китайские эмигранты. Точнее - двое детей: девочка Люси и нечто менее определенное по имени Сэм, и их таинственн(ое) - здесь тоже непонятно - ба.
То, что у нас с книгой будут проблемы - я поняла с первых страниц. Я утвердилась в своем убеждении, что мы никогда не подружимся с "этническими" книгами, авторы которых вставляют в (обычно, английский) текст - слова другого языка. Тут можно еще оправдываться, что герои-китайцы не совсем американизировались - но русский текст от этого выглядит - ужасным и больным. Китайские слова - русскими буквами, без всяких тонов (причем переводчику в одном месте пришлось признать их наличие - мол, вот такая игра китайских слов на основе тонов). Но - даже словарь использованных выражений - русскими буквами смотрится странно. Не заговорим мы по-китайски(((
Еще - меня ввело в заблуждение ба. Я-то думала, что ба - это бабушка. И бабушка - тиран и арбузер несчастных деточек - это было как-то не избито и еще не набило оскомину. Но оказалось, что под "ба" прятался - отэц. И в нашем мире, съехавшем с оси, отэц-арбузер - это вот прям как-то тривиально. Да с ходу я могу накидать - и Сью Монк Кидд - Тайная жизнь пчел , и Мик Китсон - Меня зовут Сол , и так и не вышедшая у нас Gabriel Tallent - My Absolute Darling ... Как-то интерес к книге...
А потом начался - кошмар. И в книжном плане, и в читательском. Потому что авторка поднатужилась - и навалила... Вывалила она на своих возлюбленных читателей - всю мерзость, гадкость и противность, на которую только сподобилась. Разлагающийся труп - который несчастные детишки еще и трогают - кровь, дерьмо, рвота, личинки. Вот прям "..., мазала, лепила" - это про нее. Причем прием "довести героев до дна - чтобы они от него оттолкнулись" - как-то с этими детишками - не очень вяжется.
И еще - я поняла, что у меня есть книжный баг. Который не всегда позволяет читать все подряд с полным доверием и открытым забралом. Я - нутром чувствую, когда авторы передавливают, вызывая к своим книжечкам жалость. Здесь прям - авторка выдавливает всеми коленями и всем своим телом - чтобы доверчивый читатель прослезился. Если это и притча - то притча очень тоскливая и о том, как несчастненькие людишки готовят свои бренные душонки к чистилищу. Текст - какой-то прям жутко надрывно-депрессивный: он - ноет, хнычет, канючит, давит. Еще то, что написано все в настоящем времени - добавляет надрывности. Прям хотелось книгу встряхнуть, чтобы она хоть чуть-чуть утерла сопли и перестала ныть. Либо - не хватает ссылочки для пожертвований.
В своем "аду на Земле" авторка доводит детей до точки - где их будут то ли, грабить, то ли насиловать, то ли убивать. И - откатывается на три года назад - когда герои еще были счастливой семьей. И - пошла типичная сказка об американских переселенцах в стиле Лора Инглз Уайлдер - Маленький домик в прерии . Только - все в том же надрывно-сопливом флёре. Потому что я часто поминаю историю "Фиболд, сын Фиболда" - когда на одну семью вывалились ну вообще все несчастья - а они и то не теряли оптимизма. А эти... И еще - у меня вообще не коннектятся эти две части. Ну не настолько они адски жили - чтобы оправдать всю жесть первой части. Не было плавного сползания в бездну - был некий спусковой крючок - который перечеркнул все мгновенно. Ну а то, что авторка сначала вывела результат - а потом стала его объяснять - это уже ее ответственность.
Вы не забыли - что мы там оставили детей на грани жуткой смерти? Я вот - не забыла! И в четвертой части (в третьей читателя ждет небольшое пояснение - которое нельзя было показать, а только рассказать) - теперь нас будут ждать Луиза Мэй Олкотт - Маленькие женщины - героиня Люси, уже 17 лет - устраивает матримониальные планы свои и новой подруги. А... как??? А - так, что авторка использовала этот восхитительный сериальный прием "Если ты завел героев в полный тупик - используй затемнение и монтажную склейку". ... Да - у меня была именно такая реакция! Я считаю этот прием - полнейшим неуважением к потребителю и просто - творческой импотенцией. Конец - после подсахаренной четвертой части - выглядит чуть более справедливым и логичным. Хотя - если авторка решает проблемы своих героев - через монтажные склейки...
Книга от меня не выдерживает никакой критики. Ни в историческом плане - когда мне скучно и не комфортно с книгой - я начинаю докапываться. Две первые цифры лет в книге стыдливо скрыты - но понятно, что речь идет о 19м веке. Наши предприимчивые золотоискатели добрались до Калифорнии, когда - все в ней уже закончилось. И - две несчастные сиротки бороздят просторы недружелюбной Америки - когда в ней в разгаре Гражданская война. Как эти бедосси умудрились ее проскочить - ведомо монтажной склейке... Ни в литературном плане:

Люси научается

Че-то это меня прям вынесло. Слово "научается" называлось устаревшим еще в словаре Ушакова, а в 21м году - снова норм??? Авторка- вдруг - стала рассказывать про пирит - что старатели так часто об него обламывались - что в языке даже появилось специальное для него выражение. Есть такое выражение - и звучит оно "Золото дураков" - о чем либо авторка, либо переводчик - не знают...
"Букер"? Естественно! Услышала такую фразу, под которой подпишусь - что если в книге человек становится полноправным американским гражданином - это прям первый кандидат на премию. А если он еще и проходит этот славный путь через невыразимые страдания - это только идет в зачет. Страдания читателей - в расчет не берутся. Главная проблема тут - что авторка, как в тот плавильный котел, накидала все - что могла. И национальные проблемы, и гендерные проблемы (как без них)),и отцовский арбузинг, и китайские легенды, и легенды коренных индейцев (про холмы из костей бизонов - была, кстати, прикольная). И когда нужно это было - сплавить и причесать - она просто крякнула, плюнула и склеила монтажными склейками...
Я не знаю - зачем вообще это читать. Только если вам хочется - очень быстро впасть в депрессию и дойти до такого состояния - что захочется помыться. Серьезно - про этот период и поселенцев Америки - достаточно более честных, умелых и оптимистичных книг. Когда герои решают проблемы своим умом и трудом - а не через монтажные склейки...

Когда я увидела, что книгу о российском регионе написала американская писательница, меня одолел вполне понятный скептицизм, и заверение, что Джулия Филлипс жила на Камчатке и тщательно исследовала местные красоты, быт, нравы и т.д., если и ободрило, то несильно. Но я все равно взялась читать, и... «Исчезающая земля» меня покорила. Практически сразу. Интересная, цепляющая, чувственная, красивая, и — да, да! — требующая немедленно бросить все и рвануть на Камчатку, даром, что в основе сюжета — история о похищении.

Петропавловск-Камчатский, наши дни. Единственный небольшой городок, который в сравнении с остальной территорией региона кажется современным мегаполисом. Совсем юные сестры Голосовские гуляют неподалеку от центра — наслаждаются знакомыми местами, шорохом близкого океана, солнцем. И встречают вроде бы добродушного человека. Соглашаются ему помочь — девочкам с далекой, уединенной земли неведомы кровавые ужасы и вызванные ими внушения о том, как следует вести себя с подобными незнакомцами — и исчезают, переполошив всю Камчатку, для которой подобное событие... Ну, нет, не неслыханное — был случай, но то эвенка, решили, сбежала... А тут две русские девочки!

Чувствуете, наклевывается тема? Вот. Персонажей в романе много, и они все очень разные — разных возрастов, социальных статусов, национальности. Упоминаются традиции коренных народов, их современные сложности, взаимодействие с другими нациями. Для американского автора есть большой соблазн вперить «индейскую» тему в русское пространство, но Джулия Филлипс, думается мне, все-таки основывалась на том, что видела. Да, коренные народы толком не притесняют, и никакого их глобального неприятия нет, но это не значит, что существование их безоблачное, есть неочевидные проблемы, о которых некоторые не то что говорить, а подумать не решаются. Затронута, кстати, и тема мигрантов, типичная для всех регионов России.

У романа интересная структура: каждый рассказ иллюстрирует один месяц года, у каждого новый рассказчик, но чем дальше, тем чаще всплывают знакомые лица, образовываются ниточки, связываются события. На всех рассказчиков так или иначе повлияло исчезновение сестер Голосовских — даже на тех, кто ни разу их не видел. Крупное событие, трагедия, страшная тайна, подспудный страх за себя и за свою семью, бесконечные версии — у каждого своя. Убиты, похищены, виноваты сами, виноваты родители, виноваты приезжие, и так до бесконечности. При этом расследования как такового нет — только лица, фрагменты жизней, переживания, или, лучше сказать, буквальное проживание того, как город и окрестности принимают случившееся. Через все это вырисовывается образ Камчатки — суровой, но притягательной, со своими особенностями, со своими неповторимыми личностями. И как захватывает и не отпускает тайна исчезновения сестер, до последней страницы находишься в напряжении, все думаешь, надеешься — а вдруг... ну, вдруг...

Ожидать такого от американского автора, от переводного романа, я точно не могла. Читаешь и глазам не веришь. Не просто так написано, а с глубиной, с пониманием того, как жили русские, чем живут сейчас, почему их тревожит то, а не иное. При этом типажи действительно очень разные — одни герои вспоминают СССР с ностальгией, другие с ожесточением; одни рычат на коренные народы, другие относятся к ним с любовью; одни спят и видят, как уедут покорять столицы, другие ни на что не променяют родное село; третьи где-то посередине. Все это многообразие подано почти беспристрастно и включено в остросюжетную линию. Но – это все-таки не триллер, эту самую линию поди еще откопай, выцепи среди будней житейских... Она  – как теплое течение, которое не дает водоему замерзнуть, слегка будоражит его из глубины.

Замечательно, иначе не скажешь. Очень рекомендую.