Все чаще задумываюсь о том, что если книга мне не понравилась, я все чаще и чаще возвращаюсь к ней в мыслях. Может быть стоит пересмотреть свою позицию критика! Если она так сильно запала мне в душу, что я о ней постоянно думаю и анализирую - может быть не так уж она и плоха!
Я называю это книгами на "подумать"..
Я прочитала "Вегетарианку" около недели назад, и уже с успехом прочитала несколько других произведений, но сюжет из книги Хан Ган до сих пор жив в памяти. Бывает, что книги быстро забываются, или я не помню деталей.. здесь все иначе. Глубоко переживала травму главной героини, или меня тронула ее история, что она была "невидимкой".. не знаю точно! Но зацепила - это 100%
Размышления навели на мысль, что я неосознанно примерила ее проблему на себя, где-то были совпадения, что я одинока или однообразная жизнь лишила меня права называться личностью, к слову сказать я совсем не страдаю расстройством питания и прочими "штуками".. а вот психологически тема оказалась мне близка! Как знать, какие еще тайны откроет мне литература, особенно такая вот нестандартная!
"Корейцы - все красноармейцы" - говаривала моя подруга юности. И не права бывала. Только половина.Те, что в Северной Корее. В Южной все иначе. И вообще не Южной Кореей, а Республикой Кореей официально называется. Мы сидели на Совете гимназии и представительница одного из одиннадцатых классов возмущенно спросила, почему КИМы после пробных ЕГЭ не отдают, за что, мол, платим? - Платите за возможность проведения процедуры, за экспертизу уровня знаний вашего ребенка и повышение его стрессоустойчивости, большую адаптированность к ситуации. КИМы - это закрытые сведения, - ответила директриса. После улыбнулась, пожала слегка плечами, - Спасибо, не в Корее живем.
Аудитория согласилась. Гипотетически - это да, хорошо, что не в Корее. Больше, чем уверена, львиная доля присутствующих, подобно мне, решила - речь о КНДР, а реплика из разряда: "Главное - чтобы войны не было". Но последовало продолжение: Там во время экзаменов самолеты не летают и глушилки работают. А сами экзамены проходят в казарме и никаких учителей - военные охраняют. -Это вы сейчас про какую Корею говорите? - не выдержал кто-то. - Про Южную. Страна, в которой в пятидесятые лучшим подарком ребенку было яйцо (поднимает правую руку с округленными пальцами, словно держащими что-то хрупкое и чрезвычайно ценное на уровень глаз, слегка поворачивает, разглядывая и все видят - есть оно) Куриное яйцо. Потому что голод был.
И дальше обсуждаются организационные вопросы, локальные акты, мероприятия к 70-летию победы. А меня все не отпускают образы детей, пишущих тесты в казарме и куриного яйца. И вечером. И на другой день. И на следующий. Да что там вообще в той Южной Корее, что я о ней знаю? Практически ничего. Машина, на которой езжу - тамошняя разработка, вообще-то ее целиком с Опель-Кадета переперли, а делают в Узбекистане. Но все-таки тамошняя. И слова худого никто не говорит, в отличие от китайских авто в том же ценовом диапазоне, о которых чего не услышишь. Еще приятель несколько лет назад побывал в Сеуле и после везде ел палочками (помню, с ехидным любопытством думала, как управляется с супом). И давным-давно, не помню откуда засела в голове мысль, что корейцы - евреи Востока, отношение к ним у азиатов то же, что на Западе к евреям.
Хорошо, еще? Самый высокий в мире уровень востребованности услуг пластических хирургов. Апгрейд внешности успел стать настолько естественным, что лицевая коррекция - распространенный подарок к совершеннолетию (не куриное яйцо, как прежде). Нет, не придурки. Статистически больше шансов на получение хорошей работы с большей оплатой и перспективами карьерного роста у внешне привлекательного человека. И больше надежд на привлекательного брачного партнера. И в "Облачном атласе" Митчелла, долгое время жившего в Японии, япономанана Нью-Сеул - город будущего (не Нью-Токио если вы улавиваете).
И отправляюсь гуглить о корейском образовании. Боже, как интересно. Самая прогрессивная в мире система. Первая страна, где образовательные учреждения всех ступеней охвачены широкополосным интернетом и первая, издавшая бесплатный цифровой учебник. То есть, абсолютно и без необходимости каждый год покупать тонны дорогущей перманентно устаревающей макулатуры для родителей учеников. Общество, которое все и всегда учится, а экзамены продолжают сдаваться и пересдаваться на всем протяжении жизни. Там это естественно легло на конфуцианство с его традиционным уважением к образованному человеку. И все же, такой рывок. Такой потрясающий прогресс.
Сунён (экзамен в высшие учебные заведения) правда становится тяжелейшим испытанием для абитуриентов. Страна в преддверие его живет, сообразуясь с особым ритмом, вплоть до изменения режима работы частных предприятий - открываются с десяти, идя навстречу родителям, которые допоздна помогают своим детям в подготовке. А клубы и другие развлекательные заведения закрываются раньше, чтобы не отвлекать. И профессуру, ответственную за подготовку вопросов, изолируют на месяц в секретном месте. Дабы препятствовать давлению.
За три месяца газеты публикуют фотографии матерей, молящихся о благополучной сдаче детьми экзаменов. За месяц - это уже похоже на психоз. В День Сунён родственники и друзья абитуриентов, а также младшие школьники выстраиваются вдоль дорог с транспарантами и бренчат на барабанах в поддержку отправляющихся на экзамен. Хороший результат дает возможность поступления в один из трех престижнейших ВУЗов, выпускники которых пополнят ряды административной и управленческой элиты. Несдача: стать бездомным и безработным; пойти в армию; иммигрировать. Очень высокий процент суицида среди школьников до и после Сунён.
Стоит овчинка выделки? Возможно, не в таких радикальных формах, но стоит. Мы живем в меняющемся мире, нужно соответствовать. А потом, куриное яйцо...
– Есть вещи, которые происходят сами собой, есть путешествия, начинающиеся и заканчивающиеся во сне, есть путешественники, отзывающиеся на смутный сигнал внутренней тревоги. Именно такой человек сегодня предстал перед вами
По пути на работу, я зашла в один из магазинов сети «Озбай», чтобы забрать свой предзаказ из нескольких книг, среди которых была «Бегуны» Ольги Татарчук. Поскольку интрига во время чтения гораздо предпочтительнее спойлеров, я заранее не читала ни статей, ни рецензий, посвященных сей славной книге, и не имела представления о её перипетиях и сюжетных линиях. Нобелевская премия, присужденная автору, послужила для меня достаточной рекомендацией для того, чтобы раскошелиться на бумажное издание, тем более с 20 % скидкой. (Литературный Афоня, и только! Что с меня возьмешь?!!)
Сначала ничего, как говорится, не предвещало. Однако, в конце рабочего дня, меня охватило какое-то необъяснимое предчувствие, напоминающее коктейль из смутного томления и сумеречного беспокойства… Чуть позже, в сознательно-бессознательном поселилась, проросла и пустила корни мысль о том, что привычные маршруты и окружение безобразно предсказуемы и навевают первобытную тоску, а «мне летать охота» либо же «сесть в кабриолет и уехать куда-нибудь»…
С кабриолетом не вышло, а вот на электричке прокатиться удалось вполне. В полупустом вагоне, под умиротворяющий стук колес, всё пыталась вспомнить, в каком же году нашей эры я последний раз делала это самое... Катилась по рельсам, в смысле. Летом 2012 в поезде «Минск-Симферополь».
Много воды утекло с тех пор. Поезд ушёл и рельсы разобрали…
Как вы уже, наверное, догадались, вместо того, чтобы тихо-мирно вернуться с работы домой, я, вопреки логике и здравому смыслу, отправилась прямиком на железнодорожный вокзал, где приобрела билет на ближайшую электричку, которая отправлялась в Борисов.
Отчего не поезд? Оттого, что в рюкзаке у меня имелись: телефон, наушники, паспорт, пудра, небольшая сумма денег (в районе 50$), бумажные салфетки и несколько книг… Как-то абсолютно не была готова к спонтанному «побегу из повседневности». Повторюсь, до вечера ничего не предвещало.
Итак, где-то в 23.40 я первый раз оказалась в Борисове, где никого и ничего не знала, помимо гостиницы «Березина», знакомство с которой состоялось заочно, по средством всемирной паутины. «Березина» расположилась в шаговой доступности от вокзала. С наличием свободных номеров проблем не возникло. Заполучив «довоенный» ключ от номера 12, я отправилась почивать, но не тут то было. Ночь, проведенная в гостинице, оказалась одной из самых беспокойных, длинных и удручающих в моей биографии. В номере я имела уникальную возможность отчетливо слышать «волнующую» музыку в стиле: «А белый лебедь на пруду», которая чуть позже сменилась «таинственными и чарующими звуками» пьяного многоголосья, периодически оттеняемыми ритмичными аккордами разборок с мордобоем, бесконечно и неумолимо хлопающих дверей, резвой и задорной беготни по коридорам, которые производили неутомимо энергичные, относительно молодые и в меру упитанные организмы. Выспаться у меня не получилось, но насладиться чтением вполне.
Ещё меня изрядно повеселило то обстоятельство, что в прикроватной я обнаружила Библию. (Намедни, сетовала подруге на то, что необъяснимым образом, повсюду, где бы я ни оказалась, вокруг меня буквальным образом «материализуются» пятидесятники, призывающие к покаянию и зазывающие в свою церковь. «Прислушайся к ним! Иисус любит тебя! Случайности, не случайны», – угарно хихикая, советовала подружка).
Утром сотрудница гостиницы сказала, что такой «Вальпургиевой ночи» у них ранее никогда не было: «Неприятное стечение обстоятельств. Вам просто ужасно не повезло оказаться на одном этаже с сотрудниками (30 мужиков и 4 женщины) предприятия (такого-то), которые отмечали (такое-то) событие».
Я сдала ключ и пошла прогуляться по городу, в котором оказалась благодаря «неисповедимым путям Господним» и собственному слабоумию. Дальше уже было неинтересно: разрядился телефон, мне было холодно и немного голодно…
Всё-таки, блудному попугаю пришлось вернуться домой, где его ожидали мелодраматические разборки.
Самое странное, что книгу Ольги Токарчук во время своего «иррационального вояжа» я не читала (нераспечатанная, она просто болталась в рюкзаке), а только через несколько дней, благополучно находясь в родных пенатах, ознакомилась с идеями «Бегунов».
До сих пор не могу дать себе вразумительный ответ на вопрос: «Что это было? Полнолуние? Обострение хронического дебилизма?».
Супруг утверждает, что в моей голове склад боеприпасов, и он никогда не знает заранее, когда и какой из них рванет.
Вероятно, он прав, зато со мной не соскучишься…
Продолжаю находиться под влиянием этой необычной книги. Поневоле приходится признать, что главный герой книги Мавлют лишь на 5-7 лет старше меня. И тем удивительней различия в характерах и ментальности.
Хотя что ж тут удивительного!? Мы просто абсолютно разные. Удивительно, что мне интересна эта жизнь центрального персонажа, в которой нет никакого стремления к развитию, к новому, передовому. Никакого желания овладеть хоть какой-то техникой, освоить что-то новое в развивающемся мире! Мавлют живет лишь своей семьей, всеми силами души он хочет заниматься своим древним и очевидно отмирающим ремеслом: готовить и продавать бузу, плов или йогурт на улицах Стамбула.
Мавлют со своим древним восточным занятием на улицах города напомнил черту моего детства, в котором еще были грузовые повозки (сухо называемые гужевым транспортом).
В маленьком Южно-Уральском городке моего детства на берегу красивой реки Белая эти конные повозки развозили продукты по магазинам. Довольно большие деревянные кузова на «резиновом» ходу своим обликом напоминали знаменитые «полуторки» с тем большим отличием, что передвигались одной лошадиной силой, а управлялись дядьками извозчиками с вожжами. Загадочное «ОРС НГДУ» было написано на деревянных бортах этих повозок (позже я узнал, что этот Великий ОРС был отделом рабочего снабжения нефтегазодобывающего управления).
Эта безвозвратно ушедшая примета времени пока еще остается в виде редких и веселых реставраций:
«Мои странные мысли» - пронзительная книга прежде всего о том, что никогда не отпускает, как бы ни изменилась жизнь человека на всем ее протяжении. Книга о среде, в которой родился и вырос. Черты той среды, звуки, запахи, свет тех дней иногда снятся и возможно вернутся на смертном одре наверно каждому из нас.
Блоковский, грустный микрокосм декораций: ночь, комната, лампа. Таблетки от бессонницы на столике и раскрытая упаковка презервативов.
На постели лежат мужчина и женщина. Тихо, без движения.
Со стороны может показаться, что они покончили с собой: женщина прижалась к мужчине и как бы обнимает его душу, что вот-вот отлетит.
Тишина, как заплаканный ребёнок, забилась в тёмный угол, и сидит там, перепуганная, бледная, поджав острые колени к груди: ей страшно смотреть на постель.
На ней происходит что-то страшное…
Лампа мигнула, как бы пожав плечиками света, озарив мысли мужчины.
Он лежит на левом боку, на котором любит спать его любимая.
У него за спиной — она: её руки на его груди похожи на бледные зачатки крыльев, а сама женщина, её теплое движение за его плечами — уже как полноценные крылья: заплечная потусторонняя жизнь семейных отношений, не менее таинственная, призрачная, чем жизнь после смерти.
Мысли мужчины стали видны и слышны: родная, мне кажется, что мы теряем друг друга.
Я этого боюсь даже больше, чем смерти.
Странно.. я только сейчас понял, что боюсь не смерти, а что умерев, я потеряю тебя, не увижу тебя никогда.
У Гейне есть грустный стих: они любили друг друга долго и нежно, но ни один не решался сказать об этом другому...
Они умерли. Наступило за гробом свиданье… и они не узнали друг друга.
Когда я просыпаюсь пораньше, и смотрю на тебя, спящую, такую беззащитную, я целую твои волосы на подушке, словно милую тень твоего тёплого существования.
Мне страшно и стыдно до тебя дотронуться, словно мы ещё не знакомы и передо мной лежит прекрасная незнакомка.
Как она оказалась рядом со мною в постели?
Почему я так часто с ней просыпаюсь?
Это уже не смешно. Представь, что ты просыпаешься каждое утро с одним и тем же незнакомым мужчиной..
Мне как-то приснилось, что я занимаюсь с тобой любовью на кухонном столе.
Холодильник, полочки, кран, как бы притихли и прижались к стене. Они переглядывались..
Кран уронил яркую каплю звука и вздрогнул от страха, закрыв лицо ладонями тишины.
На кухню кто-то вошёл и замер.
Кран на миг открыл заплаканное лицо.
Лунный свет из окна осветил незнакомку… Это была тоже ты.
Ты встала ночью попить, пошла на кухню, а пришла в ад.
Ты стояла в сорочке, тихая, бледная, как призрак, и грустно смотрела.. как я занимаюсь любовью, с тобой же, простёртой на столе.
Ты на столе не видела себя, но я заметил, и…к каким-то сладострастием стыда продолжал заниматься любовью, смотря тебе, стоящей в двух шагах от меня, нас — в глаза.
Это было так странно, потусторонне: во всём этом была какая-то грустная тайна наших отношений, словно я занимался любовью с лунным светом, томно вздрагивающим подо мной, отражаясь от столика складками тёплого вскрика.
Я запутался, родная. Я чувствую, как ты уходишь мыслями куда-то от меня.
Кажется, я даже вижу эти перелётные мысли, словно птицы, летящие на юг чужого и жаркого сердца.
Но самое страшное, я точно знаю, что у тебя никого нет.
Мы как-то запутались оба..
Твои мысли летят в пустоту нашей жизни. Жизни вообще. И мои мысли летят.. листвой, перелётной, вслед за тобой.
Только представь: птицы покинули полыхающую багровой лиственностью осени, Землю, и летят на юг, так похожий на рай, летят почти к звёздам.
Но вот, птицы подлетают к желанным, лунным берегам, и в ужасе видят, что всё пространство вечной весны, охвачено безумием войны: горят деревья, облака, и обезумевшие звери, одетые в огонь и боль, в ужасе бегут по бессмысленному и слепому от дыма, пространству.
В последнее время мне вообще снятся странные сны, впрочем, как и тебе.
Если честно, это похоже на безумие, какой то ритуал в аду.
Да и не сон это вовсе: идеальное отражение в реке листвы реальности…
Мы вечером сидим за кухонным столом, кушаем что-то, странно похожее на наши мысли друг о друге, смутно догадываясь об этом.
Ты молчишь, смотришь на меня и ешь свои любимые суши, тщательно разжёвывая: ешь как бы меня. Улыбаешься и глотаешь.
Запиваешь красным вином.
В уголке губ у тебя крошечка… хочется её поцеловать, съесть.
Есть себя же на твоих губах… Томительно-бескрылый эрос перед зеркалом недостижимого счастья.
Я тоже не отстаю. Медленно кладу твой тёплый кусочек в рот, не особо желая есть.
С улыбкой перекладываю тебя то сюда, то туда, за щекой.
Так в одиночестве летнего дворика ребёнок грустно играет ногой с какой-то нежной чепухой, скучая и тоскуя по другу.
Облизываю палец: смутная память о нашем счастье..
Глотаю тебя и довольно улыбаюсь, вспоминая что-то из прошлого.
Я вегетарианец, а ты любила меня нежно помучить.
Бывало, ешь что-то мясное… твои блестящие от еды пальцы перед лицом, похожи на веточки ранней весной после дождя на заре. Красота..
Ты облизнула их с озорной улыбкой, встала из-за стола и подошла ко мне, села на колени и взяла моё лицо в свои руки с той ласковой инфернальностью ангела смерти, с какой он берёт душу умершего в небо ночи.
Ты делала это так нежно, что я не мог тебе сопротивляться: я был в твоих руках, целиком, и телом и душой.
Моего тела не существовало..
Не было на Земле смерти невинных животных, да и Земли уже не было: она превратилась в голубую и тихую точку, а мы с тобой возносились на крыльях твоих к далёким звёздам.
К твоей тёплой груди, словно бледный цветок лилии, было прижато моё лицо..
Где-то в прохладной высоте звёзд, ты целовала меня, и я ощущал в твоей милой и тёплой плоти, как бы цветущей мне навстречу, присутствие чего-то инородного, что меня сладостно разрушает, как запретный плод.
Твоя милая слюна проникала в меня, неся в себе нравственный яд, но я почему-то не мог тебе сопротивляться, я впускал тебя в своё тело целиком, и по своей интимности, доверию, это было больше чем секс.
Ты входила в меня и заполняла теплотой и сердцебиением, каждую клеточку моего тела.
Я нежно пропитывался тобой, умирал у тебя в объятиях и с трепетом рождался вновь, и мы словно бы поднимались с тобою к звёздам, дальше звёзд.
Во всём этом была ещё и экзистенциальная ревность: чужая и тёплая жизнь мерцала у тебя на губах, жизнь другого существа, уже умершего, которого я любил, и который был мёртв, и я.. ревновал тебя к нему и к его смерти, но он как бы оживал во мне твоей нежностью и ты снова как бы поедала его, меня, поедала… словно замкнулся в мире какой-то блаженный круг и смерти больше не было, как в раю.
Я закрывал глаза, сердце замирало, как бы тоже прикрывая веки сердцебиений, и наши ноги касались сиреневой планеты, заселённой одними цветами и деревьями, словно бы бога отвлекли на 3-м дне творения и островок мира навеки замер раем, в котором не было и не может быть греха и порока, а есть одно лишь счастье.
В романе Андрея Платонова «Счастливая Москва», я не так давно с изумлением увидел… нашу с тобой фотографию, словно бы сделанную 100 лет назад.
Знаешь, одно из очарований искусства вообще в таких вот неожиданных фиксациях мгновений, как бы в профиль их лиц, поразительно похожих на нас, словно мы жили когда то давно, 100, 300, лет назад: жили вечно на этой земле..
Это запретные фотографии счастья: с ними не впускают в рай. Их не понимают ангелы.. хотя они случайно попали в кадр.
Да и многие люди их не понимают, и осуждают, бог знает за что.
Женщина с мужчиной шли по вечернему.
Озорно улыбнувшись, женщина отошла на пару шагов в цветы и присела по маленькому.
Мужчина всё видел, но это было так невинно и чисто, как в раю.
Потом женщина встала, ещё раз улыбнулась по-женски, улыбкой милейшего разворота к мужчине, всем шелестящим и тёплым таинством юбки, плечей и наклона лица… и пошла впереди мужчины, в сторону звёзд.
А мужчина шёл за ней, шёл с нежным напряжением крыльев, стелящихся по цветам, словно длинная и белая фата в раю.
Крылья нежно замерли над тем местом, где присела женщина.. которая его не любила.
Я не помню, так ли было у Платонова, может даже я всё это выдумал, вспомнив, как мы с тобой шли по сиреневой планете, ещё не любовники, а просто, друзья… Ты помнишь?
Я с наслаждением смотрел тогда, как ты ешь на пикнике, в цветах, свои любимые суши, креветки: ты любила есть таинственных существ из бездны, потому что твоя душа — бездна. Ты любила есть то, что словно бы могло водиться на других планетах… неземная моя.
Я с нежностью смотрел на твою шею, милые глоточки еды и счастья, и мне хотелось приникнуть к твоей шее губами и сопровождать эту теплоту еды в тебе, дальше, туда, где она станет нежной частью тебя.
В этом было что-то эдемически-нежное.
Ты ела фрукты, птиц небесных и существ из бездны, и этот нежный Эдем продолжал жить в тебе, словно бы свершался немыслимый доселе перевод, ещё более сложный и прекрасный, чем перевод Бальмонтом, стихов Шелли: эти фрукты и птицы в тебе, продолжали жить тайной блеска лазури твоих серо-синих глаз, улыбки и роскошно распущенных карих волос.
Не удержавшись, я украдкой коснулся тогда твоих волос, коснулся счастья и тайны.. бессмертия.
Но мысленно я прижался к твоей шее, и, губы мои, словно Вергилий, сопровождали твою еду, моих милых друзей, по загробной жизни твоей милой плоти, становящейся как бы душой.
Уже позже, мы сделали это наяву: нежнейший разврат в раю далёкой планеты…
Мне нельзя было есть мясо: животные милые, были моим запретным плодом, но я, приложившись губами к шее твоей, чувствовал малейшую рябь теплоты твоего наслаждения и жизни: так нежно не часто прикладываются ухом к животу беременной женщины.
Из моих губ словно бы расцветал стройный цветок тепла и жизни твоей; его стебель тянулся по твоей шее, через грудь, блаженно замирая в животе.
Весь этот таинственный путь я сопровождал цветок, приложившись к нему губами, когда он был в твоём животе, ладонями, ухом: всей тёплой пястью осязаний, я слушал тебя всю, целиком: боже мой! Так астроном не слушает звёзды, желая поймать сигнал новой жизни!
Невинно и райски, я проникал в тебя теплом своих губ, внимательной алостью слуха: это было блаженнее секса: я с наслаждением ловил каждый раскрывающийся лилово лепесток движения в твоём животе: милые птицы, плоды прекрасных деревьев, таинственней чем в метаморфозах Овидия, превращались в милую душу твою и улыбку счастья на твоих губах.
Стоп, я что-то путаю. Мы ещё были друзьями, и шли с тобой по сиреневой и далёкой планете, где и случился тот Платоновский рай, только с тем пронзительным отличием, что мы были не одни, и ты вернулась с подругой, к лагерю, а я остался в лесу.
Какая то грустная сила привела меня к тому месту, где ты была… скрывшись от меня и подруги.
Был вечер и солнце ало светило в белой пене прибоя цветов и как бы прорастало счастьем на карих стволах высоких деревьев.
Из света и счастья пели птицы: это было похоже на рай.
Под ногами я увидел влажные цветы: они были пропитаны тобой и солнцем.
Я слышал твой смех у костра вдалеке: ты была со своим любимым..
А где был я? Каким словом тоски и нежности это назвать?
Это был и рай и ад одновременно.
Я сел в траву возле влажных, как бы закатных цветов.
Колени возле моей груди были похожи на сложенные крылья, как бы колыхающиеся от лёгкого ветра: я их обнял руками, успокаивая их и прижимая к груди.
С нежной грустью я смотрел на эти милые, влажные цветы и разговаривал с ними, гладил их даже, рассказывая им свою нежность и боль.
В какой-то миг в цветах появился чудесный муравей, яркий от солнца и влажных цветов: он был похож на пылинку в луче солнца, плывущую невесомо, почти в пустоте. Счастливый, милый, солнечный муравей..
Я взял его на руку и поцеловал…
А потом лёг в цветы рядом с тобой и заплакал..
Этого ангелы не поймут и многие люди, быть может даже друзья, посчитают меня развратником, а я просто… любил тебя.
Что же случилось с нами, родная?
Почему я всё чаще слышу в ночи, как ты тихо плачешь в постели? Словно бы пои плечи плачут… рождая в муке — крылья.
Мы всё чаще молчим, когда едим, и это похоже на наши сны, немые сны, как бы снятые в начале 20 века.
Просто сидим за столом, пьём чай, беседуя о чём-то неважном, словно кто-то фоном включил старое и грустное кино.
Потом мы занимаемся сексом, но наши ослепшие губы, дыхания, руки даже, судорожно шарят во тьме, желая найти что-то, что мы потеряли.
Когда я слышу ночью, как ты плачешь, лёжа на левом боку, спиною ко мне, я протягиваю руку к твоему плечу, но почему-то.. отдёргиваю, в который раз.
Мне легче было бы выдержать руку над огнём свечи, чем дотронуться дотронуться до тебя и твоей боли…
Я чувствую, что как-то виновен в этой боли: фактически, я мог дотронуться не до тебя, а до своей души, её ада, сжигающего и мою жизнь.
Сколько мы молчали друг с другом, родная?
Если вытянуть их в тёплую нить, то можно дотянуться до далёкой звезды.
Это было невыносимо. В нашей постели нарушались все законы времени, пола и физики, сбывались самые смелые теории Эйнштейна.
Ты лежишь сейчас рядом со мной, и дотянуться до тебя невозможно: ты где-то в тёмном и безвоздушном пространстве среди звёзд.
Я могу дотянуться до тебя.. ощутив всё густое напряжение причинённой тебе боли.
Я дотянулся бы до далёкой и умирающей звезды: сил вернуться обратно уже не будет, родная, понимаешь ли ты?
Моя рука умерла бы, содрогаясь в рыданиях на твоём плече.
И если бы я вернул руку обратно, это была бы уже не моя рука.
Так, на лунной печали твоего плеча, пронеслось бы 30, 60 лет, и несчастная рука вернулась бы ко мне старой, седой и беспомощной.
Я сдерживаю рыдания и касаюсь твоих милых волос, целуя их и шёпотом прося у них прощения…
Эти мучительные ночи повторяются с постоянством ритма блоковского стиха: ночь, улица, фонарь, аптека…
Я больше так не могу, любимая!
Наша комната в ночи, шагаловски плывёт вокруг земли, странной и грустной луной..
Перед полётом Гагарина, некоторые учёные считали, что человек может сойти с ума от звёздного ужаса и лавинной безмерности безмолвия вечной ночи.
Гагарину даже дали с собой таблетку с ядом..
А в нашем неземном безумии отношений, и яд не нужен: мы питаемся друг другом, умираем каждую ночь, бессмертные и почти счастливые, и вновь пробуждаемся утром, несчастными и ранимыми.. израненными.
Интересно, если бы человек умер на орбите земли, почти вне притяжения, его свободная душа быть может не вернётся уже на безумную Землю а отправится к далёким звёздам? Измена ли это или.. настоящая любовь и только заря жизни?
Любимая, кто-то из нас словно бы умер и находится на далёкой звезде.
Мы не можем друг для друга дотянуться, услышать не можем друг друга: я больше так не могу!
Но и без тебя я не могу!!
Цветаева однажды записала в дневнике: душа живёт не во мне, а во вне: она меня зовёт.
Совсем не удивилась бы, встретив её на улице: ты похожа на мою душу!
Родная, я встретил в том августовском парке вовсе не тебя, а душу свою, как и ты.
Две души встретили другу друга, души, хотевшие умереть до того.
Бесплотные и бесприютные, чуточку умершие, с суицидальными наклонностями: чем больше мы любим, тем больше становимся собой, а значит… что-то начинаем вспоминать: как мы убили себя, быть может.
В том же дневнике Марины, есть странная строчка: садизм по отношению к себе: души к телу.
Желание… загнать их насмерть.
Понимаешь? Не мазохизм, а садизм, словно Марина смотрит на душу и тело откуда-то со стороны.
Мы зашли в тупик, родная. Мы словно бы вспомнили, что умерли, и не можем в невесомой ночи смерти дотянуться друг до друга, убить в себе… последний мысок жизни: нашу гордость.
Она своим чудовищным притяжением удерживает нашу комнату на орбите Земли.
Я больше так не могу, любимая!
А что.. если ты — жива? Молю тебя, найди мою душу во тьме, обними меня, как я сейчас обнимаю твои тёплые руки на своей груди!
Ночь, комната, лампа.
Свет пожал плечиками, словно ангел, осветив тела прижавшихся друг к другу мужчины и женщины.
Но на этот раз руки женщины были уже не на груди у мужчины, а на его плечах, как и руки мужчины, как бы проросли бледной травой крыльев на плечах женщины.
Притяжения Земли больше не было. Все ссоры и разногласия тел остались позади.
Две души лежали на простынях, словно смятых, белоснежных крыльях.
Женщина дышала дышала на обнажённую грудь мужчины, и ему казалось во сне, что у него прямо из сердца, словно ребёнок, рождается тёплый цветок их общей и бессмертной любви.
Рола́н Барт (фр. Roland Barthes; 12 ноября 1915, Шербур — 26 марта 1980, Париж) — французский философ, литературовед, эстетик, семиотик, представитель структурализма и постструктурализма. (Википедия)
В своей книге "Седьмая функция языка" Лоран Бине рассказывает, как комиссар полиции, расследующий несчастный случай с Роланом Бартом, покупает книги, написанные теми, кто его не любил. Среди этих книг была в том числе "Ролан-бартский для начинающих" под авторством, якобы, Рамбо и Бюрнье. Книга посвящена особому сложносочинённому языку Барта. Это интересно: "Р. Б. (что на ролан-бартском означает «язык Ролана Барта») в своей архаичной форме возник ... с выходом книги, получившей название Ролан Барт - Нулевая степень письма . С тех пор он постепенно обособился от французского, дериватом которого отчасти является, и утвердился как самостоятельный язык с собственными грамматикой и словарным составом". - рассказывает упомянутая книга.
Примеры на "ролан-бартском" с переводом:
1 – Как ты себя обозначаешь?
Перевод: Как вас зовут?
2 – Я обозначаю себя Л.
Перевод: Меня зовут Уильям.
3 – Какого рода стипуляция в твоем случае ограничивает, охватывает, организует, упорядочивает прагматическое, вуалируя твою экзистенцию и/или пользуясь ею?
Перевод: Кто вы по профессии?
4 – (Я) выталкиваю миниатюрные коды.
Перевод: Я машинистка.
5 – Мой дискурс обретает/реализует собственную текстуальность через Р. Б. в зеркальных рефракциях ((ре) – фракциях).
Перевод: Я свободно говорю на ролан-бартском.
6 – Его «сублимация» (интеграция) в качестве моего кода (⊕) представляет «третичный разрыв» редупликации влечения, моего желания.
Перевод: Я тоже хотел бы выучить этот язык.
7 – Не является ли Р. Б. как макрологическая система в своем роде «охраняемой зоной», формой замкнутого поля (по(ля)) по отношению к галльской интерпелляции?
Перевод: Ролан-бартский не слишком сложен для француза?
8 – Бартовский стиль «опоясывает» определенный код, однако фиксируется в повторяемости/множественности.
Перевод: Нет, он довольно прост. Но нужно потрудиться.
Моя бабушка была скорняком. Одним из лучших в азиатской столице. То есть, нет, в ней много разных ипостасей уживалось: мать, жена, общественный активист и персональный пенсионер, автор вкуснейшего и красивого хвороста для всех торжеств татарской родни, записной балагур, гадалка. Так и не вспомнишь всего. Но шила из меха наш Асме, как никто другой.
Сарафанное радио несло славу о ней в уголки и закоулки. Отбою от клиентов не было. Незаконно по советским временам, но если Бог положил в тебя какого-то таланта, ну, вы понимаете? Да и труд это не из легких. И все детство в гостях у нее примеряла меха. Не рвалась к этому, бабуля нуждалась в модели. Любая шапка, надетая на хорошенькую девичью головку, выглядит куда лучше, чем на солидной тетке, для которой предназначена. И уж точно лучше, чем на шляпном болване.
Процесс взаимообратный. Не только шапочки преображались над милым лицом, оно тоже неуловимо хорошело, обрамленное роскошью (красивый мех - роскошь, потому и дорог). Скажем так, о том, что меха к лицу мне, узнала рано. И пользовалась этим знанием умело. Кто же от хорошего откажется?
Только вот, года два назад приснился сон. Странный, потому что не понимала сначала, отчего так близко земля и такое объемное, значимое все не ней. Запахи, они были острыми и каждый отдельно и всякий о чем-то рассказывал. Запах земли поверх всего, мощный и покойный. Цвета другие. Зеленый и белый много ярче, чем привычные. Остальные тускнее и неуловимо стремящиеся в коричневый.
И очень быстро двигалась. И, как бы объяснить. Ярко проживалось каждое мгновение. Сначала была одна, потом встретила лучшего парня на свете. Мы стали семьей. После родились дети и как я их любила! Жгучее, звериное - глотку перегрызу любому за них. Целая жизнь, годы в том сне. А потом меня убили, чтобы сделать красивую шубку, добавив еще пару дюжин таких же (как может быть, ТАКИХ не бывает!?).
Была соболем в том сне. Проснулась, зная - никогда не куплю больше ничего мехового. Нет, что было, не выбросила. Но и носить не могу. Вот и все.
В фойе нашего офиса есть кофейня, куда из пекарни завозят румяные, аппетитные, гигантские круассаны. Купить хочется очень, но стоит эта ароматная сдоба недешево.
Несколько дней я работала из дома, и перед глазами у меня стояли эти круассаны. Одни посыпаны миндалем, другие – шоколадом. Укусить бы хоть разок... да с чаем! А лучше с капучино! Я вообще не фанат разных там булок, а тут прямо мечтала.
Короче, попросила сестру зайти после работы куда-нибудь и купить мне круассан. С таким нетерпением я не ждала ее возвращения никогда. Она вернулась только в 10 вечера с маленькой булочкой в форме круассана. А по вкусу так вообще только жалкое подобие.
«Слава богу, завтра мне нужно в офис, куплю тот самый круассан», - подумала я.
Но с утра в кофейню их не завезли. Пообещали ближе к обеду...И вот я с надеждой и предвкушением спускаюсь в 12 часов за долгожданным лакомством.
- Извините, только что забрали последний, - говорит мне бариста.
По дороге домой я зашла в кофейню около метро. Как назло, там не было круассанов! Что поделать, ближе всего от нее был Мак. Я никогда не пробовала маковскую выпечку, слышала только пару нелестных отзывов. Но терять мне было уже нечего.
- Вам обычный или с шоколадом? – спросила равнодушная кассирша.
Конечно, с шоколадом! Мне было плевать, что он не такой гигантский, как я мечтала. Плевать, что он, вероятно, был испечен еще утром...
Этот круассан был восхитительным! Давно я не ела круассаны, да еще с таким удовольствием. И да – в следующий раз обязательно попробую именно тот, что продается в фойе нашего офиса и надеюсь, что он меня тоже не разочарует.
Неформат, но хотелось бы сделать такую зарубку на память.
Вот такая цитата из книги:
- Вот если бы мне захотелось написать воспоминания, то как за это лучше взяться? - я говорила довольно смущенно.
- Надо сесть за стол и заставить себя писать. Дальше само пойдет. Нельзя себя останавливать. Надо записывать все, что приходит в голову.
И сразу вспомнилось, что Гоголь говорил нечто подобное:
- А вы все-таки пишите... возьмите хорошенькое перышко, хорошенько его очините, положите перед собою лист бумаги и начните таким образом: - "Мне сегодня что-то не пишется".
Напишите это много раз сряду, и вдруг придет хорошая мысль в голову.
И вот это тоже Гоголь:
Сначала нужно набросать все, как придется, хотя бы плохо, водянисто, но решительно все <...>
Наверное, это универсальный совет для начинающих и не очень писателей. На самом деле, это работает практически для всего. Садись и занимайся, даже если сначала не идет, потом пойдет. Не начав, не узнаешь, что там дальше... Вот такие прописные истины.
Восемь лет назад Кэндзабуро Оэ в беседе «Революция. Смерть. Литература. (Опыт Достоевского и современность)», организованной журналом «Сэкай», говоря об одной из левацких группировок «Рэнго сэкигун», заявил: «Я уверен, что самые разные люди, на которых обрушилась лавина газетных сообщений о деле так называемой группы „Рэнго сэкигун“, оторвавшись от газет, сразу же обратились к „Бесам“ Достоевского. И я убежден, что благодаря „Бесам“ многие смогли понять, что представляет собой эта группа. Я убежден в этом потому, что Достоевский помогает более глубокому, более объемному пониманию того, что есть человек, что есть жизнь и смерть, что есть революция и в чем спасение человечества, когда мир находится на переломе к новому». И далее: «Каждый раз, когда я задумываюсь над так называемой ядерной стратегией, я прихожу к выводу, что идеи „Бесов“ имеют еще один аспект. Достоевский не напрасно приводит притчу об Ионе… Как известно, Иона, бродя по Ниневии, предсказывал скорую ее гибель и разгневался на бога за то, что тот не уничтожил города… Если посмотреть на эту притчу с позиций сегодняшнего дня, она находит конкретное воплощение в идее атомной войны. В Хиросиме я часто слышал от людей, переживших атомную бомбардировку, пожелание, чтобы и на головы остального человечества упали атомные бомбы, есть даже песня об этом. Такие люди считают, что человечество все равно по-настоящему не переменится до тех пор, пока атомная война не поставит его у порога гибели».
В. Гривнин. Левый экстремизм перед лицом читателя.
