Сижу вот перед ноутбуком и пыхчу от возмущения, от обиды за непонимание. Когда только начала читать роман ''Елтышевы'', то как-то так получилось, что начали читать одновременно с другом: он хотел приобщиться к современной русской литературе, я - наконец прочитать этот роман, выходивший в финал во всех литературных премиях, в том числе и в финал ''Букера десятилетия''.
Сразу же Дима не просто наскочил, а наехал:
- Что это за ерундовина такая, я тебя спрашиваю? Тут про каких-то странных, никчемных и на на что не годных людей пишет автор. Так не бывает, что люди опускают руки и позволяют опуститься на самое дно. Всё это вранье ради красного словца. Да и не бывает так в деревне. Вообще не бывает, чтобы нормальные и порядочные люди опускались до такой степени. Всегда есть выход.
Я пыталась спорить, приводить доводы и показать фотографии умирающих деревень: это правда. Но друг стоял насмерть. Сильных и порядочных людей никакие обстоятельства не приведут к упадку. И тут почему-то у меня в голове всплыла история почти трехлетней давности...
Так сложились обстоятельства, что мне довелось заночевать в зале ожидания Павелецкого вокзала в Москве. Самым странным для меня оказалось подружиться с бомжиками. Когда я пришла ночевать на вокзал, то я даже не подозревала о том, что милиция за определенную плату пускает ночевать бомжей и бичей на вокзал. И вот сижу я в жутко неудобном металлическом кресле, пытаюсь типа подремать хоть чуть-чуть ( после нескольких литров выпитого кофе - ага!) и ощущаю какой-то очень странный запах рядом с собой, поворачиваюсь, а рядом мостится пара: Он и Она. Она, само собой, с фингалом, с морковной помадой на губах и с газовым платочком ( в январе!) на сизой шейке. Он с набрякшими веками и гнилыми передними зубами. С ними жуткая лаковая сумка какого-то невероятного лимонного цвета, в которой, как оказалось потом, были и подушки и покрывала - это всё их нехитрое имущество.
Я сижу ни жива, ни мертва: замерла и практически не дышу. Вдруг она ко мне поворачивается, улыбается и дыша в лицо страшным перегаром спрашивает:
-Тебя что, тоже твой выгнал? Или ты тут так - лимита?
-Да нет, я поезд жду...домой еду...,- блею я в ответ, а у самой на глазах слезы наворачиваются и вот я уже просто захлебываюсь от рыданий: так по-детски с всхлипываниями и шмыганьем носом.
Вы не поверите, эта пропитая и опустившаяся тетка ( Лиза, как потом выяснилось ее звали) взяла меня за руки и сказала такую вещь:
-Никто не стоит твоих слез, потому что я вижу твои открытые и добрые глаза, я чувствую, что ты хорошая девочка. Настоящая. Никогда не стоит плакать из-за целлулоидных людей. Потому что они никого не мерят по чувствам, а только по своей пластмассовой душе...Улыбнись.
''целлулоидных'' - вы такое часто слышите от своих знакомых? Вот и я нет. Она гладила меня по плечу своими загрубевшими коричневыми руками с траурной полоской под ногтями и я понимала, что впервые за очень долгое время человек искренне сочувствует моим слезам. По-настоящему.
Потом мы с ней тяпнули по коньячку и она рассказала, что сама из Тулы, библиотекарь, влюбилась в этого чудика (кивок в сторону спутника, храпевшего рядом), и поехала с ним в Москву на заработки, продала квартиру свою, чтобы в Москве купить комнатку, и отправилась с ним вместе. В Москве их облапошили и оставили без комнаты, которую они якобы приобрели.И вот так они оба остались без какого-либо жилья, вообще, а там покатилось по наклонной: работы почти никакой, жилья нет, стали пить, бомжевать, ''хорошо хоть на вокзал пускают''. И вот так они и бомжуют...и уже другой жизни себе не представляют.
Говорите неправда, что есть такие обстоятельства из которых человек может не выбраться? Есть такие обстоятельства. Иногда жизнь так придавливает, что нет никаких сил выбраться из-под этого тяжеленного камня. Остается только катиться дальше, если кто вовремя рядом не окажется и не протянет руку, чтобы удержать это падение.
Пока читала ''Елтышевых'' и потом спорила с Димой, вспомнила эту встречу на Павелецком вокзале и доброту незнакомой, опустившейся женщины...Так бывает, увы.
Слепой мальчишка полюбил читать.
Он жадно книги впитывал руками.
И долго мог у полок он стоять,
Всё пальцы что-то про войну искали.
Однажды не заметили его,
Закрыли на ночлег в библиотеке.
А для него то было торжество,
Прозренья дух светился через веки.
Осенью 1993 года в дни блокады российского парламента молодые люди проносили по подземным коммуникационным каналам лекарства, свечи, еду для осажденных.
Было их пять человек, во главе с Алексеем Шумским, инженером, профессиональным спелеологом. В группу входила невеста Алексея - Наташа Петухова, студентка 3-го курса Московского государственного технологического университета.
Их убили у телецентра «Останкино» 3 октября. Наташе было 19 лет, Алексею 29. Вот и все. Стихи и песни Наташи переписывают с пленки на пленку, передают друг другу, слушают.
Наташа и Алеша увековечены в романе Сергея Шаргунова, и безотносительно политических взглядов и предпочтений, спасибо ему за это.
1 октября 1993 года нам с сестрой исполнилось 11 лет, и в воскресенье, 3 октября были гости. Мы не знали, что уже почти 2 недели в Москве нарастает противостояние, переходящее в вооруженные столкновения. В том идеальном мире детства мы и о трудностях времени особо не задумывались, даже несмотря на веселое времяпрепровождение в очередях с номерком на ладошке за пару лет до этих событий.
В воскресенье был вкуснейший пирог с абрикосовым джемом в руке, игры в "жмурки" в прихожей. И вот вбегаем мы такие радостные с кусками пирога в комнату, а взрослые замерли перед экраном телевизора с застывшим текстом - вещание прекращено, потому что в студию ворвались вооруженные люди...
Спустя лет 10 я была однозначно на стороне Гайдара.
А сейчас, спустя еще 10 лет, я ни на чьей стороне.
В книге (библиотечка православного журнала "Фома") - небольшие, очень искренние миниатюры. Некоторые совсем краткие, но это не афоризмы, которые хоть и имеют смысл /глубину, все-таки бьют на эффект. А это что-то очень камерное.
Сейчас не редкость в православной литературе, и , особенно если автор мужчина - критические наблюдения за социальной жизнью (в Церкви, в государстве). У Максима Яковлева - "сердечная", обаятельная проза, лишенная осуждения, "подглядывания" за чужой жизнью.
И мне очень понравилось название книги: с тех пор, как я ее прочла - если что-то записываю небольшое по объему, говорю себе, что пишу "фресочку".
