Рецензии

Harry Potter... The boy who lived... Came to die.

Я прочла эту книгу четыре года назад. Но рецензию на нее пишу только сейчас, с содроганием в сердце, отсмотрев последний фильм Саги. Я вспоминаю все - как МЫ с Гарри играли в волшебные шахматы, как МЫ с Гарри посещали Хогсмид под плащем-невидимкой, как МЫ с Гарри тайком пробирались по Хогвартсу, ориентируясь на Карту Мародеров, как МЫ с Гарри переживали смерть Сириуса, как МЫ с Гарри... вступили в последнюю схватку. И победили в ней.
А если победили - почему такое стойкое чувство поражения? Почему "All was well" для меня - самые бОльные слова в мире? Почему закрывать книгу было нереально больно, а сегодня, понимая, что приходится отпустить персонажей навсегда, мне становится горько, как будто это я умерла там, где-то на просторах Хогвартса, над которым медленно таяла защитная сфера...

Гарри Поттер и его друзья. Мои друзья. Я буду помнить все:
- как в школе, не имея денег на книгу, отдала 15 книг из своей коллекции "Ужастики" толстой девочке из моего класса за право прочесть ее книгу за одну ночь, перед премьерой фильма;
- как первый раз очутилась в мире Поттера, 11летняя, мечтающая о своем поезде в Хогвартс, читая книгу за ночь под одеялом, с традиционным фонариком;
- как во время сеанса на следующий день попала в мир киноПоттера и мне впервые повезло - я нашла под сидением деньги, ровно столько, сколько хватило на первых ТРИ книги о Гарри!!!
- как каждая последующая книга была для меня... кусочком детства. Как я взрослела, но всегда имела обратный билет - на поезд в Хогвартс;
- как за три дня до моего дня рождения вышла последняя книга, и как мне подарили рукопись на английском в ночь на мой праздник. И как я читала Дары Смерти, захлебываясь слезами.

Ролинг говорила, что ей больно было убивать персонажей в книге. Но делала она это налегке - Авады Кедавры летали в воздухе тоннами, наполняя Хогвартс злобой и разрушая его, показывая нам, что детство закончилось. А детство действительно закончилось. Нам больше не стать такими же юными и восторженными. Гарри больше не сесть на поезд в Хогвартс - волшебные двери на вокзале Кингс-Кросс закрыты и для каждого из нас.

Каждому из нас предстоит своя финальная схватка с тем злом, что, казалось бы, вокруг, но на деле - живет и в нас, частицей души каждого. И если не убить в себе это зло, пожертвовав, возможно, собой, победителями выйти не получится. У Гарри останется шрам, у каждого из нас - воспоминания. И пусть эти воспоминания напоминают нам о том, что у каждого в этом мире есть своя великая битва, и... свой ключ в детство. Волшебная белая сова и странный великан на мотоцикле больше не ждут нас, но Хогвартс... он глубоко в сердце каждого, кто рос вместе с Гарри.

И мы встанем за эту частицу детства стеной, и будем драться до конца.

Кажется, я знаю, зачем я столкнулась с "Мальчиком в полосатой пижаме". Чтобы иметь право говорить: Ничего не знаю гаже написанного на тему концлагерей, чем эта книга. Далее претензии по списку:
1. Образ Бруно. Даже если родители и стремились оградить деточку от ужасов войны и пропаганды (хотя зачем?), то в школе его живо приучили бы и правильно выговаривать "фюрер", и к месту употреблять "жид". Девятилетний германский мальчик вовсю готовился к поступлению в гитлер-югенд, отмечал флажками места сражений на Восточном Фронте и знал на память, кто является "унешними и унутренними" врагами Рейха. А невинность Бруно граничит с глупостью. Поначалу я даже предположила, что парнишка - олигофрен; это бы объясняло многие странности сюжета. Но нет! сложные синтаксические конструкции, иносказания, умение хитрить - и тут же беспросветная тупость: "Ты с велосипеда упал?" Не стыкуется у меня, не стыкуется.
2. Прототип отца, - несомненно, Р. Хёсс, комендант Аушвица, чья резиденция находилась настолько близко от лагеря, что в дни казней дым из крематориев окутывал здание. Любопытно бы почитать воспоминания пятерых детей Хёсса: как они воспринимали... Из мемуаров самого Хёсса: Эсэсовец должен убить даже близкого родственника, если он пойдет против государства или идей Адольфа Гитлера. «В силе остается только одно: приказ!» или: Они [врачи], согласно приказу РФСС, тайно уничтожали больных, особенно детей. А ведь как раз дети так доверяли врачам. Право же, нет ничего тяжелее, чем быть вынужденным хладнокровно, без сострадания и жалости совершить это. И мне предлагают уверовать, что этот... это могло раскаяться. Гм.
3. Павел. Общеизвестно, что нацисты отбирали узников в качестве рабов, но чаще всего это были женщины-нееврейки. Еврей, прислуживающий эсэсовцу за столом, - нонсенс, эсэсовец бы тотчас помер от брезгливости. Будучи врачом, Павел работал бы внутри лагеря, они не могли разбрасываться кадрами. Более того, для обслуживания господ отбиралась особая группа, и рядовой хефтлинг, даже малолетний, не мог бы попасть на комендантскую кухню. К сорок третьему в Аушвице уже было Сопротивление; немцы побаивались.
4. Многие подмечают, что приезд в Освенцим самого Гитлера невероятен. Трудно представить себе, каким образом могла быть организована поездка. Гиммлер - приезжал, но Гитлер... делать ему было больше нечего, как по Польше кататься. Добивает то, что в инспекции участвует Ева Браун, которая в действительности скучала в Баварии, в имении Гитлера, никакого участия в политике не принимая.
5. Шмуэль. Неясна ни его мотивация, ни характер, ни цели. До последнего я надеялась, что он мстил, хотя бы мстил. Учитывая охрану, как могли мальчики встречаться с такой частотой? Где электрический ток, где часовые на вышках, где собаки? Собаки где?! Финальное обнаружение дырки в заборе и сапог через неделю... о, я уплакалась! Как в колхозном саду. Неужели Бойн пытается нас уверить, что в концлагерях было не так уж плохо? Как Гёсс.
6. Развязка. К ней больше всего претензий. Румяный пухлый немчик, отъевшийся на жареной говядинке, и изнурённый голодом еврейский мальчик - вдруг похожи, как братья. "Принц и нищий" прямо. Да Бруно по одной походке безошибочно выделялся бы из толпы хефтлингов. Мой родственник, бывший узник концлагеря на территории Прибалтики, вспоминал, что их ни на секунду не оставляли без присмотра, постоянно пересчитывали и т.п. Даже в бане ходили специальные сотрудники и заглядывали всем между ног в поисках обрезания. Из жития отца Максимилиана Кольбе явствует, что пропажа заключённого была в Аушвице чрезвычайной ситуацией. Как же расценили бы лишний труп после очередной экзекуции? Труп без номера, арийской внешности, в нелагерном белье? И сапоги стоят. Смех и грех.

Концентрационный лагерь - не сцена для разыгрывания назидательно-сусальных пьесок о том, что все люди - братья. Концентрационный лагерь - не место для сентиментальных прогулок. Концентрационный лагерь - это концентрационный лагерь, чёрт возьми! Фабрика смерти! И достаточно однажды побывать на экскурсии в том самом "Аж-Выси", чтобы это себе уяснить раз и навсегда. Сдаётся мне, Бойн и того не сделал.
Но зачем выбирать Аушвиц местом действия, если ничего о нём не знаешь? Что мешало изобрести какой-нибудь Кляйнешвайнедорф и там безнаказанно резвиться? Возможно, ирландский писатель решил собрать все "бренды" нацизма под одной обложкой: если высокопоставленный наци - то Гитлер, если лагерь - то Освенцим, не больше, не меньше. А то не поймут, что книжка - про нацизм и холокост.
Итог прискорбен. Мало того, что на костях моих предков сплясали, на них сплясали ещё и неискусно. Я ждала правдивости - мне подсовывают плакат из серии "Что такое хорошо и что такое плохо". Уничтожать себе подобных в газовых камерах плохо, кто бы мог подумать? И не потому плохо, что плохо, а потому плохо, что среди них может затесаться твой родной сын. На жирной почве опусов, подобных "Мальчику", ревизионизм и цветёт пышным цветом. Он кажется менее тошнотворным, чем розовые пирожные, припудренные человеческой золой.
Не спорю, ширпотреб имеет право на существование. Только, Бога ради, не на золе и костях, пожалуйста. Лучше промолчите.

Самая большая проблема очень многих современных книг - это псевдоинтеллектуализм, эдакая простота в массе упаковочной обертки многословия и финтифлюшек, разворачивая которую ты, в самой сердцевине, находишь не зерно мысли, не глубину, а пустоту. Ничего, кроме оберточной бумаги в 800 страниц. Вот такова и эта книга - пустая, многословная, с потугами на искусство, рефлексию и невозможность выпрыгнуть из магического круга несчатной жизни, куда отправляет одно-единственное случайное событие и все в жизни становится не случайным. Герой становится похож на щегла на привязи - куда бы он не захотел полететь, получится у него только на длину цепочки/ошейника/веревки. Вырваться из очерченного круга не удасться.
Вот, собственно, об этом все 800 страниц текста. Да, идея была грандиозная - создать современные ''Большие наджеды'', с описанием антикварного мира Нью-Йорка, стилизовать все в старинных антикварных декорациях, рассказать о том, что подделки ловко выдаются за подлинники, причем, не только мебель или картины, но и чувства, безусловно, тоже. История эдакого современного Пипа, попавшего в большой мир, прошедшего все испытания и пережившего ''большие надежды'', эдакого современного нью-йоркского мальчика-сироты. Но если у Диккенса есть и идея, и мораль, и поучительная история, и юмор, то у Тартт одни лишь воздушные шарики: от очень невнятного главного героя, который на протяжении всего романа абсолютно одинаков - его речь, его мысли, - все одинаково с первой страницы и до последней, то есть эти шарики от главного героя до самого сюжета. Не было никакого развития героя, словно герою двенадцать и в начале истории и в конце, просто автор написала, что он как бы вырос. О, нет, есть одно развитие - наркотики и алкоголь. Вот еще одна неизменная составляющая большинства современных романов - наркотики и алкоголь. Ну без этих атрибутов роман не роман, мысль не мысль, современность не современность, глубина не глубина. Ах, да, еще мат. Тоже такая ''правда жизни'', без мата смысл жизни понять невозможно. Ну да ладно.
Для меня книга очень четко поделилась на две части: жизнь Тео с мамой до происшествия в музее и последующие события, которые привели его в Лас-Вегас к отцу - это первая часть; а вторая - все оставшееся после возвращения в Нью-Йорк. И если первая часть мне безумно понравилась развитием сюжета, не глубиной или психологией, а именно сюжетно, то вторая часть просто провалилась в какую-то пустоту под названием ''ничто''. По сути все повороты второй части можно предугадать и просчитать, а это скучно. Так же совершенно неубедительны все персонажи романа, роман большой, длинный, но никто из тех, кто живет в книге не выписан хоть в какие-то психологические портреты, герои в детском возрасте говорят так же как и во взрослом возрасте, психологичеки они ничем не отличаются сами от себя. Такого не бывает - человек в процессе жизни претерпевает большие изменения, как в психологии, в интеллекте, так и в речевом общении, чего у героев Тартт нет. Пробелы в сюжете, пробелы во взаимодействии персонажей друг с другом.
Я не смогла попасть в мир Тео, в его мучительную и одинокую жизнь, я не смогла проникнуться его болью, я не смогла почувствовать горечь потери Энди или его полынную любовь к Пиппе. Вообще не почувствовала, хотя я человек очень и очень сентиментальный и чувствительный. Мне не хватило жизни в книге, горячей, болезненной, одинокой. Я не сочувствовала героям. Мне не хотелось плакать от их неприкаянности. Просто наблюдение со стороны. Единственный, кто меня тронул - это Попчик. И в романе до возвращения героя в Нью-Йорк, последние страницы, которые хоть как-то затронули - это путешествие Тео с Попчиком в Нью-Йорк. Остальное - мимо. Даже псевдофилософствования в конце романа.

Я сейчас буду сильно ругаться, но это всё равно мое личное мнение, которое может быть и ошибочным. Если только планируете прочитать, лучше не читайте эту рецензию.

Но до чего же мутная, фальшивая, насквозь надуманная книжонка! Люди, которые всеми силами стремятся к жизни, которые любят, надеются и мечтают, которые ХОТЯТ ЖИТЬ, проводят всё своё время не в борьбе за существование, а в непрерывных пережёвываниях прошлых и настоящих переживаний и обдумывании мельчайших эмоциональных сдвигов.

Ну знаете, в ленивой обстановке поместий Джейн Остин такой скрупулезный психологизм, может быть, и уместен, а вот когда ты - свободный человек, и ты хочешь жить, а тебя вместо этого вот-вот распотрошат на органы, проводить свои дни, обдумывая всё подряд и теряясь в туманных догадках "а почему он вот так тогда сказал", "а почему она вот так посмотрела" - это по меньшей мере неестественно! Даже шаги, которые герои предпринимают для своего спасения, настолько нелепы, настолько надуманны, да это даже и не шаги вовсе.

Вся книга - это одна большая печальная обречённость, кисель дурацких переживаний, перенесённых в самые несообразные для таких переживаний декорации. Болото какое-то тухлое, а не книга.

Какое бесстыдство! Я-то думала, что просто почитаю хорошую приключенческую книгу, а меня совершенно бесцеремонно взяли за шкирку и закинули в середину девятнадцатого века куда-то к Северному Ледовитому океану на застрявшее во льдах судно британской экспедиции. Несколько дней я страдала от жесточайшего холода, боялась до дрожи жуткого стона крушащих всё вокруг льдов, удирала по корабельным снастям от настигающего меня чудовища, истекала кровью и гноем от изуродованных гангреной ног, жевала полоски засохшей кожи и отчаянно хрипела вслед оставляющим меня в безжалостных льдах товарищам. Это полное погружение, книга с три, четыре, пять-дэ эффектом, когда даже до страничек бледного увесистого томика дотрагиваться страшно, вдруг пальцы приморозятся?

Признаю, у книги есть один недостаток: перевод на русский язык довольно посредственный, а местами и вовсе неуклюжий (что, чёрт побери, за прилагательное «уэльский», когда всегда было «валлийский»?). В оригинале язык стилизован под старину (и, как утверждают англоязычные критики, очень удачно), на русском же витиеватая речь появляется только у доктора Гудсира. Впрочем, все недостатки перестаёшь замечать через сотню страниц, когда запомнишь всех персонажей, карту и разберешься во временных и пространственных скачках (на самом деле, всё это совсем не сложно). О, как бы я хотела прочитать это на английском, но, увы, слишком мудрёные термины (которые я и на русском-то не все знаю)... Чёртовы англоязычные буржуи, как им повезло родиться с тем же языком, что и Симмонс.

Автор очень ответственно подошёл к делу, проделав работу, сравнимую с написанием диссертации, так что все мелочи, которые были точно известны об экспедиции, были вплетены в роман. Имена, события, записки, восстановленные по находкам стоянки — всё это так и было. И эта рамка реальности накладывается на дьявольский натурализм, который уж не знаю, как смог описать Симмонс. Человек случайно дотрагивается до штыка на морозе голой рукой, и с руки сдирается целая полоска плоти. Корни волосяных луковиц кровоточат при цинге. Вкус лишайников и кожаных ремешков. Звуки скрежещущего во тьме льда и воющей вьюги. Где он мог всё это слышать, видеть, чувствовать, осязать? Дотошность описаний напомнила мне, как ни странно, «Таинственный остров» Жюля Верна, где каждое зёрнышко и попугаиное пёрышко было описано и задокументировано, оплетено цепкими сетями слов автора. Так и здесь — каждое дыхание членов экипажа «Террора» и «Эребуса» Симмонс умудрился загнать на страницы книги. Нельзя не сравнить Симмонса и с Кингом — есть что-то похожее в этой атмосфере нагнетения ужаса, когда визуальная картинка, психологическое давление и саспенс заставляют дрожать даже тогда, когда ничего страшного не происходит. И в то же время повествование подчёркнуто суховатое и отстранённое, хотя и идёт от первых лиц. Есть в этом что-то… Неуловимо мужское. Очень мужской роман, хотя очень и очень многим женщинам он тоже понравится до безумия.

Ох, а какие тут характеры! Поначалу они кажутся едва ли не стереотипными: пьяница-ирландец, напыщенный и самонадеянный капитан экспедиции, гора мышц без мозгов, которой полностью управляет хитрый-рыжий-вертлявый пройдоха-подстрекатель, наивный «книжный» доктор, видевший мир только чужими глазами. Но очень скоро эти образы раскрываются с неожиданных сторон, являя совершенно удивительные сложные грани характера.
Немного про «большую четвёрку», хотя и остальные персонажи выпуклые и интересные, а повествование часто ведётся от их лица.
Джон Франклин. Начальник экспедиции. Казалось бы, он действительно человек, «которого все любят, но никто не уважает». Ханжа, самоуверенный, зачастую откровенно наивный и глуповатый, какой-то… Жёсткий, несмазанный, негибкий и нечуткий к окружающему миру. Но, тем не менее, это человек, который съел свои сапоги, который питался лишайниками и мхом, выгрызая зубами собственную жизнь у природы — и автор подчёркнуто напоминает это много-много раз. Нельзя списывать его со счетов, как полукомического персонажа. Это внешние силы засунули моряка в высшее общество, втиснув обветренную шею в кружевное жабо — вот он и застрял в неопределенности.
Фрэнсис Крозье. Человек, который олицетворяет волю с большой буквы В. Он практически спорит с самим господом богом, в какой-то из моментов полностью перелепливая глину, из которой он создан. Сколько раз за роман он перерождался? Не счесть. Глубокий человек со своими тараканами.
Гарри Гудсир. Первоначально — «ненастоящий» доктор, который всё воспринимает восторженно, потому что, в отличие от морских волков, знает всю окружающую реальность исключительно по рассказам в книжках. И он либо сломался бы, либо заматерел и поумнел. Гудсир для меня раскрылся, как выбирается из кокона бабочка, в последних сценах, когда он появляется в романе. Очень сильный персонаж.
Помощник конопатчика Хикки. Про него просто нельзя не сказать: это такой безумный злодей, действующий по чисто человеческим принципам подлости, что в его существовании нисколько не сомневаешься. Его финал тоже потрясает и сносит крышу, кажется, в конце концов он смог переварить сам себя.

Некоторые сцены из романа хочется немедленно разбирать и анализировать с кем-то ещё, делиться эмоциями и впечатлениями. Таких моментов, которые сами по себе настолько сильные, что могли бы служить отдельным рассказом, огромное множество.

Под катом: большая картинка и немного полуспойлерных моментов.

У меня осталась пара вопросов после прочтения романа.
1. Зачем нужно было вводить гомосексуальную пару пожилого моряка и молодого юноши? Никакой особой ценности в их характерах я не вижу, для сюжета они тоже не играют особой роли. Неужели только для того, чтобы противопоставить их «плохим гомосексуалистам», которые по совместительству главные злодеи? Неужели действительно политкорректность?
2. Финальная сцена переродившегося Крозье на корабле. Совершенно очевидно, что засохшая мумия на кровати — это тело одного из тех, кто остался с основной частью экспедиции, после того, как похитили Крозье и Гудсира (ну, или один из тех, кто решил отколоться и вернуться на корабль ранее). Но почему свежеиспечённому говорящему с духами он показался движущимся и тянущим к нему руки? Была ли это душа человека из экспедиции — тогда получается, что «оживило» мумию чувство вины капитана Крозье. Или же это душа изученного льдами корабля, который, страдая от клаустрафобии и усталости, тянется к своему бывшему капитану с просьбой о достойном погребении? Сложный вопрос.

Это моя сотая книга, прочитанная мной со времени регистрации на ЛЛ...
Это моя сотая рецензия, написанная с тех самых пор...
Это самая лучшая книга, прочитанная мной с момента регистрации!!!
Это первая рецензия, когда мне просто не хватает слов, чтобы хотя бы рискнуть попробовать передать все чувства, испытываемые мной...
Я не знаю, как это делает Халед Хоссейни. Я внимательно просматривал все страницы и вглядывался во все те значки, которые мы называем буквами, и которые при написании их друг за другом в определённом порядке складываются в слова и в предложения. И не нашёл ничего необычного ни в написании этих магических значков, ни в прочтении этих простых слов, из которых состоит эта книга.
Я пробовал читать некоторые страницы вслух, чтобы расслышать как следует звуки книжного языка, в надежде опознать в них какие-то мантры, заклинания или другие магические приёмы — всё то, что привело меня в это растеряннооглушённое состояние. И я не услышал ничего необычного или магического.
Я старательно высовывал язык, разглядывая в зеркале все эти вкусовые сосочки, и нашёл их совершенно обычными. Но тогда почему эта книга на вкус так отличается от множества других?..
Я принюхивался к своей новенькой ещё пока электронной книге... — обычный лёгкий запах обычной пластмассы вперемешку с запахом кожи обложки...
Эта книга сделала почти невозможное — она вывернула меня наизнанку. Она заставила меня невпопад мыкать что-то в ответ на попытки домашних поговорить со мной. Она принудила меня нарушить все привычные распорядки дня. Она как опытный психотерапевт прошлась по моей Душе и ввергла меня в состояние катарсиса, после которого так оглушительно тихо и так волнительно спокойно...
Читать! Читать не раздумывая!! Читать без тени сомнения и без грана недоверия!!!
Я чрезвычайно обязан своему другу Miss_Anna за этот поистине дружеский совет в рамках Флэшмоба 2012, и за такой великолепный подарок.

Я не буду писать какая замечательная это книга (хотя она замечательная), я не буду писать о сюжете, о нем уже много сказано (предательство - еще раз предательство - муки совести - искупление), пусть не оригинально, но написано с душой. Я хочу написать о том, что мне мешало полностью погрузиться в эту историю. А именно, то что Халед Хоссейни - американский подхалим. А теперь будет многобукав обоснования моей точки зрения. Я не буду вступать в комментариях в полемику, в этом нет смысла. Каждый имеет право на свое мнение.
Место действия - Афганистан 1975-2001 год. В книге отношение к русским, мягко говоря, отрицательное. Позиция такова, что именно Россия сломала их жизнь и разрушила Афган. Налетчики мы и захватчики.
Начнем с того, что Афганистан разрушило их собственное правительство, что продолжает делать и по сей день. Началось все с кровопролитной гражданской войны, во время которой Россия оказывала поддержку одной из сторон (демократической партии), что, соответственно, очень не нравилось сторонникам монархии. Главный герой и его отец оказались именно по ту сторону баррикад. Но давайте тогда будем откровенны и не будем валить все на русских. После вывода советских войск из Афганистана мира не наступило, талибы устроили настоящую мясорубку, а это Ваши, Халед, соотечественники. Кто же страшнее - наемник против врага, или брат против брата?

Пройдемся по цитатам.

Шурави (советский солдат) - да сгорят они в аду, за все, что сделали с нашей родиной, - перебили столько наших молодых парней.

Талибы годами творили жуткие зверства - массовые убийства, пытки, насиловали детей своего народа, кровь лилась рекой - но их почему-то никто не проклинает.

В разгар веселья Бабаподнялся с места, и проливая пиво на посыпанный опилками пол, гаркнул:
- Пошла Россия на хер!
Собутыльники, смеясь, громко повторили его слова. Растроганный Баба заказал по кувшину пива каждому.

Обругать Россию - это ведь сейчас так модно, правда? Всегда и во всем виноват "русский медведь"!
В фильме бравый возглас-тост FUCK TО RUSSIA переводчик тактично замочал.

Эти руси - они не такие, как мы. Они не понимают, что такое честь и достоинство.

Хм... забавно слышать, особенно после чтения красочных сцен о том, как "с этих склонов моджахеды целых четыре года засыпали Кабул реактивными снарядами".
Или вот. Это футбольный матч. Напомню, что все происходит не в средневековье, а в 2001 году.

В семидесятые, когда Баба таскал меня сюда на футбольные матчи, газон был ровный и зеленый. Теперь внизу лежал голый кочковатый выгон, на котором не было ни травинки. За южными воротами виднелись две глубокие ямы. Когда команды наконец вышли на поле – все футболисты в длинных штанах, несмотря на жару, – мяч просто исчез в столбах пыли. Молодые талибы с хлыстами в руках прохаживались по рядам. Громко закричал – получи.
Они появились в перерыве между таймами, сразу после свистка. На стадион вкатились два хорошо мне знакомых красных пикапа, в кузове одного сидела женщина в зеленой бурке, в другой машине – мужчина с завязанными глазами.
Зрители встали. Машины медленно объехали вокруг поля, чтобы всем было видно.
Кадык у Фарида так и прыгал.
Сверкая хромом, машины направились к южным футбольным воротам. Там их поджидал третий автомобиль, который уже начали разгружать. Только тут я понял, зачем нужны ямы.
Толпа одобрительно загудела.
– Хочешь остаться? – мрачно глянул на меня Фарид.
– Нет, – ответил я. (Закрыть глаза, зажать уши и бежать отсюда!) – Только нам придется досидеть до конца.
Двое талибов с автоматами за плечами помогли выбраться из машины мужчине с завязанными глазами, двое других занялись женщиной. Колени у бедняжки подогнулись, и она осела на землю. Женщину подняли, но ее уже не держали ноги. Вновь оказавшись на земле, она забилась и душераздирающе закричала. До гробовой доски буду я помнить этот вопль – так кричит попавший в капкан зверь. Совместными усилиями приговоренную отволокли в яму, теперь были видны только ее голова и плечи. Мужчина, напротив, не сопротивлялся и сошел в яму молча.
У места казни появился круглолицый белобородый мулла, одетый в серое, и откашлялся в микрофон. Женщина в яме кричала не умолкая. Мулла прочел длинную молитву из Корана, его гнусавый голос плыл над притихшим стадионом.
Много лет тому назад Баба сказал мне: «Эти самодовольные обезьяны достойны лишь плевка в бороду. Они способны только теребить четки и Цитировать книгу, языка которой они даже не понимают. Не приведи Господь, если они когда-нибудь дорвутся до власти в Афганистане».
Закончив молитву, мулла опять покашлял и возгласил:
– Братья и сестры! (Теперь он говорил на фарси.) Нам сегодня предстоит исполнить предписания шариата. Сегодня свершится правосудие. Воля Аллаха и его пророка Мохаммеда, да будет благословенно его имя во веки веков, жива в Афганистане, на нашей обожаемой родине. Мы покорно исполняем волю Господа, ибо кто мы есть перед лицом его? Жалкие, беспомощные создания. А что нам говорит Господь? Спрашиваю вас, ЧТО НАМ ГОВОРИТ ГОСПОДЬ? Аллах говорит: «Да воздастся им по грехам их». Это не мои слова и не моих братьев. Это слова ГОСПОДА! – Он указал на небо.
Голова у меня раскалывалась, я изнывал от жары.
– Каждому грешнику да воздастся по грехам его, – повторил мулла драматическим шепотом. – Так какое наказание, братья и сестры, воспоследует прелюбодею? Как мы покараем того, кто надругался над священными узами брака? Как мы поступим с теми, кто оскорбил Господа – швырнул камень в окно дома Божия? Мы ответим им тем же – ЗАБРОСАЕМ КАМНЯМИ!
Тихий ропот прокатился по толпе.
– И они называют себя мусульманами, – покачал головой Фарид.
Из машины вышел высокий широкоплечий человек в ослепительно белом одеянии, развевающемся на ветру. Трибуны нестройно приветствовали его. Никакого наказания за неприлично громкие выкрики на этот раз не последовало. Высокий раскинул руки, словно Иисус на кресте, и медленно повернулся вокруг своей оси, здороваясь с публикой. На нем были круглые черные очки типа тех, что носил Джон Леннон.
– Похоже, это наш, – одними губами сказал Фарид.
Высокий талиб в черных очках взял из кучи, выросшей возле третьей машины, камень и показал толпе. Крики сменились каким-то жужжащим звуком. Я посмотрел на соседей. Оказалось, все цокают языками. Талиб, удивительно похожий сейчас (как ни дико это прозвучит) на подающего в бейсболе, размахнулся и метнул камень в мужчину с завязанными глазами, угодив точно в голову. Стадион охнул. Женщина в яме опять закричала.
Я закрыл лицо руками. Стадион размеренно ахал. Через какое-то время все стихло.
– Кончено? – спросил я у Фарида.
– Нет еще, – ответил он сквозь зубы.
– А почему все молчат?
– Устали, наверное.
Не знаю, сколько еще длилась экзекуция. Вдруг вокруг меня градом посыпались вопросы:
– Убили? Не шевелится? Казнь совершилась?
Я отнял руки. Человек в яме был одна сплошная кровоточащая рана. Изувеченная голова свесилась на грудь. Талиб в очках перекладывал камень из руки в руку. У ямы появился человек со стетоскопом, присел на корточки, приставил трубку к груди казнимого и покачал головой. По толпе пронесся стон.
Талиб в очках опять размахнулся.
Когда все было кончено и окровавленные тела небрежно забросили в две машины, люди с лопатами торопливо забросали ямы песком. На поле выбежали футболисты. Начался второй тайм.

Вы звери господа, господа, вы зверьё (с) Ундервуд
Честь и достоинство так и прёт!
В быту эти понятия тоже странные. Достойному, по их мнению, человеку совершенно не стыдно жить за счет труда жены и дочери, так как высокую должность в Америке ему никто не предлагает, а другая нам не нужна.

НО! ни слова плохого про Америку, которая долбит их после 11 сентября 2001 года вот уже несколько лет. Она у него вся такая уняняшная. Может быть потому, что автор сам там живет? Чем-то это попахивает. Подхалимаж? Приспособленчество? Конъюнктура?
Цитирую.

Ты стал совсем американец. Это хорошо, ведь именно оптимизм сделал Америку великой.

Среди государств есть только три настоящих мужика: Америка, Британия и Израиль. Все прочие - всего лишь старые сплетницы.

Вы, Халед Хоссейни, рассказываете только удобную для себя правду. Похоже Вы такой же малодушный, как и Ваш герой.
Почитала отзывы на разных сайтах, так там каждый второй пишет, что это лучшая книга, которую он прочел в своей жизни. Люди, вы серьезно?

Не читайте эту книгу!
Прошу, умоляю, заклинаю, не читайте эту книгу. Не берите её в руки, не открывайте, забудьте название и имя автора.
Не читайте эту книгу, если Вы бросили курить - все старания насмарку. Не читайте эту книгу, если у Вас нет детей - Вам будет страшно их заводить. Не читайте эту книгу, если у Вас есть дети - Вам будет стыдно за мир, в который Вы их привели. Не читайте эту книгу, если Вы любите чтение - больше Вы не откроете ни одной книги без чувства тревоги. не читайте эту книг, если Вы не любите чтение - Вы его возненавидите.
Эта книга сорвёт с Вас розовые очки, вырвет контактные линзы, ослепит Ваши глаза, снимет с Вас всю одежду, потом кожу, затем всё, что Вы знали, а после - всё, во что Вы верили. Она оставит от Вас голый кровоточащий кусок мяса, оплетённого нервами, который будет чувствовать боль от всего, что происходит вокруг, от того, что происходит где-то далеко, от того, что уже давно произошло, от всего, что произойдёт и от того, чего не будет нигде и никогда. Только боль.
Не читайте эту книгу.

День моих похорон был самым обыкновенным днем. И следующий день — тоже.

За десять минут, потраченных на чтение этого текста, во мне все внутри перевернулось.

Когда ты смотришь в бездну, бездна тоже вглядывается в тебя. Балансируя на границе реальности и сумасшествия с тонким шестом таланта, после приступов паники Франко Арминио писал сам себе открытки от мертвых. Почему-то мне кажется, что это были именно открытки (это, несомненно, должны были быть открытки), настоящие, с пейзажами или с достопримечательностями, с картинками известных художников... А на обратной стороне лихорадочным, спешащим, захлебывающимся почерком с десяток слов:

Поплавав в море, я вышел из воды и вытирался. Я упал на песочный замок.

И в этом десятке слов всё сразу...

- обреченность

Поначалу наши близкие хотели бы нас вернуть. Потом они свыкаются с тем, что нас нет. Потом всех устраивает, что мы там, где мы есть.

- обида и непонимание

Я пошел в кузнечную мастерскую. Мы говорили о перилах. Как можно верить в бога, когда человек умирает, говоря о перилах?

- злость

Я гулял, ел мало, старался ни на кого не злиться. Все без толку.

- тоска и боль

Как жалко тебя оставлять, сказал я жене. Она сжимала мне руки. Никто так не сожмет наши руки, когда нам хорошо. Никто.

- и, в конце концов, смирение

Я здесь, в самой верхней нише северной стены кладбища. Сквозь щель в нишу забивается снег и лежит тут месяцами.

Через десять минут после того, как я прочла "Открытки с того света", я начала сначала. "Упал на песочный замок, упал на песочный замок, упал на песочный замок..." - повторяю себе одну и ту же мысль, как заклинание, как оберег против панической атаки, учусь смирению, через щемящую тоску.

Никогда с ЛЛ не угадаешь, что можешь прочитать на волне хайпа: может попасться и отменная книжечка, которая сменит твоё агрегатное состояние и размажет по стенкам внутренних устоявшихся канонов или заставит воспарить в небесные сфера, а может и занудная ерунда попасться или собрание стереотипов. "Зулейха..." в этом плане очень интересная, потому что она отлично справилась с задачей заманивания даже без всех многочисленных упоминаний в СМИ, на сайтах рецензий и везде, где только можно. Первую часть книжечки (очень незначительную, где-то одну пятую по послевкусию через месяц после прочтения) читать очень интересно, хотя и сомневаешься иногда, а не слишком ли автор хватила через край со всеми этими ужасами, как-то они чуть ли не до карикатуры смотрятся слёзовышибательно иной раз. С другой стороны, подумаешь, что а ведь так-то всё и было, а кое-где так-то всё и есть, успокаиваешься. (Я тут в скобочках оговорю, потому что не знаю, как бы это в прямой текст поставить половчее: мне кажется, что иногда для создания жуткого или напряжённого эффекта лучше, напротив, нагнать страстей и ужасов поменьше. Грубо говоря, двадцатый убитый котёнок (скобки внутри скобок с неотносящимся к делу комментом - это заявка на победу, пусть будут, надо отметить, что это пример из ниоткуда, никаких котят в тексте нет) трогает в художественном тексте куда меньше, чем первая парочка, хотя по факту этого самого бедненького котёночка в реальной жизни было бы так же жаль, как и остальных.) В этой первой крошечной части Гузели Яхиной удалось создать особую удушливую атмосферу рабской несвободы, безысходности, невыносимости, которую, однако, выносить надо, не помирать же. Соответственно, вокруг этой ситуации даже по названию, если не ловить упомянутых вскользь фактов из многочисленных отзывов, становится ясно, что дальше-то Зулейха глаза откроет! Что-то изменится! Что-то будет! Вряд ли стоило бы надеяться на феминистический манифест, это было бы слишком неестественно и комично для неплохой книги в данном, так сказать, сеттинге, именно при таких условиях. Однако зачин есть, он дразнит, он обещает, он таит в себе множестве возможностей, и...

...и дальше ещё четыре пятых книги, где все эти возможности профуканы. Есть отдельные удачные персонажи и сцены, есть несколько хороших задумок, например, "яйцо" вокруг профессора, появления "призрака" и образ главного стукача всея книженции. Есть приятно глазу и слуху выписанные сцены, картины, характеры. Но в целом - пустая окололюбовная дрянь, собравшая кучу штампов, где моральные терзания, перепихоны, тяжёлые условия, драма-драма-драма и вроде-как-борьба-с-собой мешаются в разных пропорциях, откуда-то вечно выплывают притянутые за уши совпадения и всё это происходит на фоне невнятной оторванной от реальности робинзонадной ситуации с плохо продуманным историческим фоном. Я как раз недавно "Обитель" Прилепина прочла, от которой не то чтобы в восторге, но надо отдать должное, что там автор изо всех старался придать происходящему достоверность. Здесь же даже старания нет, всё смотрится условностью на фоне банального любовного замеса.

Итог: любовный роман с многообещающим началом и слитым всем остальным, который в отличие от дешёвых говноизданий написан действительно неплохим языком и с удачными моментами. Прочитать можно для расслабончика, но выше уровня посредственной беллетристики подняться не удалось. Зато сразу понятно, почему он так много читательниц-почитательниц снискал: читательская аудитория соскучилась по литературе для отдохновения мозга, от общего качества и слога которой не хочется блевать. Редкий продукт же.

Вам знакомо это чувство, когда открываешь книгу, читаешь первые строки, и чувствуешь: "всё, я пропал, я покорён и точно не разочаруюсь!"?
"Зулейха открывает глаза" произвела на меня именно такой эффект. Написанная прекрасным языком, книга Гузель Яхиной живёт и дышит. От неё невозможно оторваться, она поглощает читателя целиком, берёт в свой плен. Вероятно, не каждого книга приведёт в такой восторг, но в том, что понравится она очень многим, я не сомневаюсь. Для меня она стала одной из любимейших.

"Зулейха открывает глаза" - история маленькой и хрупкой, но сильной и светлой женщины, на чью долю выпало столько испытаний, что не каждый выдержит, выстоит и не сломается. А она смогла. Она не просто не сломалась, но прошла через все горести, лишения и потери с достоинством, не озлобившись. Приспособилась, приняла совершенно дикие, неприемлимые и греховные для неё условия жизни безропотно.
"Зулейха открывает глаза" - история страданий, унижений, раскулачивания, репрессий, скотского отношения людей к таким же людям. История пути одного государство в светлое социалистическое будущее. Пути, выложенного трупами невинных людей, разбитыми надеждами, слезами, потом и кровью.

Зулейха открывает глаза, и первым делом мчится к своей тиранше-сверкови, опростать её ночной горшок. Не успела проснуться, как на её красивую головку сыплются ругательства, унижения, оскорбления. Муж и свекорвь не ставят её ни в грош, бьют словами и кулаком. Зулейха не знает покоя. Она постоянно в делах, у других на побегушках. Никто не видит в ней человека. Кухарка, служанка, мужнина подстилка, и сосуд, в который свекровь сливает свой душевный гной и яд.
Зулейха не знает счастья. Она и жизни не знает, настоящей, полной. Не знает ласки и тепла, доброго слова. Зулейха знает только тяжкий труд, побои, оскорбления, круглосуточное служение мужу и свекрови. И всё равно она считает, что ей повезло, что муж ей достался хороший. Всё смиренно терпит, принимает, не перечит и не бунтует. Это для меня непостижимо. Но такая уж она, Зулейха. Такой человек, так воспитана.
Но это далеко не всё, что выпало на долю хрупкой татарки. Зулейха, в свои тридцать лет ни разу не покидавшая пределов родной деревни (если не считать поездки в лес за дровами, и на кладбище), мечтала увидеть Казань хотя бы раз в жизни. И увдела. И не только Казань. Вместе с сотнями и тысячами других таких же несчастных - "кулачьём" и "бывшими людьми" (мама дорогая...как эти слова страшны, гадки и бесчеловечны даже просто на вид и на звук)- Зулейха проделает долгий путь через всю страну, на край света. В глухую тайгу. Повезут их на поездах, в вагонах для скота. И пересчитывать буду как скот - по головам, и относиться соотвественно. Ведь они же враги, антисоветские элементы, полулюди-недочеловеки. Месяцы в пути, долгие, голодные, мучительные, для кого-то смертельные. А впереди - пугающая неизвестность.

Яркие образы, захватывающее и трогающее повествование. Страшно, очень страшно.
А ещё это немого и история моей семьи, для которой слово "репрессия", к сожалению, не пустой звук. Читала, и вспоминала бабушкины рассказы. Ещё и по этой причине так сильно за душу взяло.

Удивительное произведение, ощущение будто не читала, а просмотрела сериал с бурными мексиканскими страстями. Я в восторге!
Итак, в ролях:
Семья Фелисито Янаке- он предприниматель, трудяга, владелец транспортной компании. Имеет жену, любовницу и двух сыновей, работающих на него. И в жизни все ровненько и спокойно, пока не появляются в его жизни шантажисты. Тут у нас начинается детективная линия, по средствам которой раскрываются секреты, тайны, предательство и измены. Кто друг, кто враг, не разобрать.
Семья Исмаэля Карерры-вдовец с приличным состоянием и двумя сыновьями-стервятниками, которые ждут не дождутся смерти папеньки. И тут он устроит им сюрприз, с которого и начинается все веселье.
Две линии, которые на протяжении романа никак не связаны, кроме как одной проблемой- отцов и детей. Что их соединит, мы узнаем в конце.
Раскрытие автором серьезных проблем в легкой сатирической манере – это не стандартно и своеобразно. Концовка каждой главы, как серия в сериале, на самом интересном месте, поэтому с нетерпением перелистываешь страницу за страницей. И в такой легкой манере автор нам показывает проблемы отцов и детей, горечь от предательства, боль от измен. От чтения получила колоссальное удовольствие.

Хочется сказать, что я не такая, что я не плачу над книгами и фильмами, что с годами я избавилась от этой глупой сентиментальности. Реветь над книжкой… Уве такое поведение уж точно бы не одобрил. Но кого я обманываю? Я такая, и с возрастом ничего не меняется.

Фредрик Бакман - это мужская версия Фэнни Флэгг. Их книги можно назвать сказками для взрослых, но в моих глазах они тянут на целое направление в философии. Вся их суть сводится к одной фразе, которую сказала жена Уве и которую, будь бы у меня фамильный герб, я бы сделала своим девизом - «Можно тратить время на то, чтобы умирать, а можно – на то, чтобы жить. Надо идти вперёд!» Их книги - это цветные линзы для глаз, это очень полезный тренажер, чтобы вытащить себя из серости и усталости, чтобы помнить, что мир состоит не только из того, что тебя бесит, в нем есть хорошее. И его много, надо только не забывать это видеть, фокусировать взгляд на правильном. Например, идя по улице, я могу смотреть только на грязь под ногами, сердиться на дождь (снег, ветер, жару, духоту) и ныть, что не выспалась. Или могу порадоваться своим ботинкам, в которых мне удобно в любую непогоду, что скоро я выпью чашку кофе и как мне будет вечером кайфово в любимой пижаме. Улица другой не станет, но стану другой я. Быть сердитой проще, поэтому для позитива мне нужны усилия, энергию для которых я беру вот в таких вот книгах. И в шоколадках.

Уве 59 лет и он планирует, как бы ему умереть, чтобы и грязи было немного, и за электричество не переплачивать и костюм не испортить. Уве - очень хозяйственный, руки у него растут откуда надо и, кажется, даже по две пары. Очень надежный и очень одинокий. Жизнь его довела до состояния “берсерка”, он был готов без устали бросать ей вызов и бороться, когда было за кого. За свою жену. Но теперь ее нет, Уве отправили на пенсию и теперь он не знает, чем заполнить свои дни. Уве бесит всё и все, но это потому, что у него хроническая душевная боль от тоски по любимому человеку. Уве нелюдим, соседи его раздражают. То на газон заедут, то живут не так, как надо. Неправильно живут. А главное, никак не дадут спокойно умереть.

Чем мне понравился Бакман? Позитивом без слащавости. Ну ок, было немного: слишком разумный кот, слишком няшные дети, какая-то натужная юмористическая линия с журналисткой и неуклюжая с геями. Но это мелочи, по сравнению с харизмой всего остального. Я-то думала, что Уве - вдовец и склочный ворчун - превратится в плюшевого зайку от пары детских улыбок соседских дочек. Но, к счастью, я ошибалась. Уве оказался крепким орешком. Да и как может быть иначе, если скорлупа, которой обросла его душа от потерь и гнева, уже толще, чем броня T110E3. Если всё, что было смыслом его жизни ушло из нее, если он не знает, как убить новый день и решает, что убивать надо не его, а себя.

В Швеции продано около миллиона экземпляров Уве. Раньше такой популярностью на родине могла похвастаться разве что «АВВА». От души хотелось бы пожелать такой же читательской судьбы «Петровым в гриппе и вокруг него». Они разные, как швед и русский, но секрет успеха этих книг, на мой взгляд, в их зеркальности. Почти каждый швед в чем-то Уве, каждая шведка - понимает, каково быть его женой. Почти каждый русский может узнать себя, своих родных и знакомых в Петровых.

Спасибо Ricka , если бы не она, я бы нескоро добралась до Искупления - очень уж не люблю разрекламированные книги, ожидаю от них слишком многого.

Меня вот удивляет, когда в рецензиях к Искуплению начинают называть Брайони дрянью, предвещать ей муки загробной жизни и все такое прочее.
Как будто роман в самом деле о несчастной любви Робби и Си.
Дудки, народ.

Это лучшая книга о том, что такое писательство из всех, что мне до сих пор встречались. Невозможно сопереживать Робби и Сесилии по-настоящему, потому что с самого начала не отпускает ощущение, что они - персонажи, не больше. Да и Брайони в первой части - тоже марионетка авторского желания, которой поклоняются игрушки и подчиняются словари.

Она проходит путь от сказок к психологической прозе, потом перегружает свое восприятие мерными волнами дисциплины, чужой боли и сострадания в больнице, и только в третьей части вдруг становится живой и оказывается, что она всего лишь автор.

Это не о несчастной любви.

Это о том, существуют ли границы, которые непозволительно переходить. О том, как из озарения, что между жизнью и фантазией нет различия, приходит понимание того, что различие это есть: это два совсем разных мира, но только первым управляет невесть кто, а вторым - сам автор. Он виноват. Он ответственен. Он будет искупать все ошибки.

Знаете, в нашей, забытой даже самими нами, литературе, был писатель, написавший рассказ "Цвет яблони". В нем дочь главного героя - писателя - умирала, угасала с каждой минутой. А он горевал, отвлекался на бытовые мелочи и, ненавидя себя, подсознательно запоминал каждую мелочь. Вот это чувство, думал он, я вставлю в один из своих романов. И запомнить, как свет пробивается сквозь листья, и запомнить этот весенний аромат, который диссонирует с ощущением скорой смерти.

Как он ненавидел себя. Как проклинал.
Но поделать ничего не мог.

Какие бы ошибки Брайони не совершала, как бы ни ненавидела себя, как бы не понимала, что ничего исправить не сможет - она не оставит попыток.
Ведь там, в мире слов, она может все исправить.

Она все исправит.
Они будут счастливы вечно.

Как же нам, русским бабам девушкам, далеко до этих меланхоличных англичанок и типичных американских домохозяек.
В наших жизнях нет места детям из пробирок, бесконечным депрессиям и друзьям-психопатам.
Нас лупят мужья (ну или наоборот), наши дети не хотят учить этот мудреный английский, а борщ в холодильнике стоит уже неделю и пока ты его не доешь, Леша, я ничего другого готовить не буду!

Наша жизнь возможно гораздо прозаичней, не спорю.
Но лучше уж так, чем хоронить себя заживо в своих бесконечно-депрессивных мыслях.

Маленькая, простая, но такая честная книга о тяжёлом. Я читала её и пыталась представить себе представить Германию времён Второй мировой глазами сытого холёного мальчика из «благополучной» семьи. Которому никто не рассказывает, что идёт война. Который не понимает, кто такой Фюрер-Фурор. Который представления не имеет, кто такие евреи. Я верю, прекрасно верю, что его учат вскидывать руку в приветствии и кричать «Зиг хайль», а он воспринимает это точно так же, как "Привет!". Я верю, что он искренне не понимает, почему каких-то людей держат в бараках за забором из колючей проволоки, ведь они такие же, как и он, только зовут их по-особенному. Это мы с детства знаем про Холокост, про ужасы войны и про то, что Красная армия всех сильней. А ему происходящую реальность с самого детства искажают и замалчивают, не до него сейчас, в общем-то. Вырастет — сам должен понять и пропитаться истинно арийской атмосферой, а пока пусть будет Аж-Высь и дурацкие вопросы. Война — изобретение взрослых, в мире детей нет ни войны, ни различий в качестве и ценности цвета кожи и волос.

Сюжет коротенького романа совсем простой: девятилетнего (кстати, в фильме, кажется, восьмилетнего, наверное, чтобы больше подчеркнуть наивность) мальчика из семьи высокопоставленного в Третьем Рейхе военного перевозят вместе с семьёй на новое место, потому что батя теперь будет приглядывать за Освенцимом (в мировой практике — пресловутый Аж-Высь, Аушвиц). В новом месте ему не нравится: друзей нет, движухи нет, домов и народу нет, только из окна детской спальни видны люди в одинаковых полосатых пижамах, которые живут в скучных домиках. Кстати, изумительное решение семьи — поселить малыша в комнату с видом на концлагерь, наплевательское отношение налицо. Мальчик вообще ничего не понимает и искренне думает, что полосатопижамным там весело — вон их там сколько, и детей много, а он тут один. Как-то, бредя от одиночества вдоль почти бесконечного забора, он встречает сидящего с другой стороны мальчика, который — вот поразительное совпадение — родился с ним в один день. И так рождается необычная дружба. Почему необычная? Потому что Шмуэль куда умнее Бруно, война заставила его раньше позврослеть и многое понять. Невозможно не оценить его душевные качества! Как тактично он почти ничего не рассказывает Бруно об ужасах с той стороны. Не рассказывает про нацизм, про угнетения, про свои тяготы… Чтобы не ломать своего товарища, не заставлять его ненавидеть окружающих и, возможно, вляпаться в какую-то беду. Шмуэль торжественно хранит детство Бруно. И он не просит у него еды, хотя мог бы — как тяжело было читать строки, когда наивный Бруно почти всё слопывает по дороге к Шмуэлю, которому, в отличие от немца, невозможно будет нормально подкрепиться где-то ещё. И как по-взрослому глубоко он осмыслил предательство Бруно и снисходительно его простил!

Простой сюжет. Простой язык. Простой символизм необычного (или всё же предсказуемого?) финала. И всё же как цепляет.

Если бы я делала обложку к этой книге, то нарисовала бы на ней две детские руки, тянущиеся друг к другу в рукопожатии через колючую проволоку. Одна — здоровая, ухоженная и гладкая. Вторая — худенькая, в синяках, с обломанными ногтями. А моделью для рисования обеих рук взять одного и того же ребёнка, просто дофантазировав «детали».

До меня уже умерло восемьдесят миллиардов человек.

Mortem. Morte. Muerte. Mort. Tod. Dood. Death. Smrt. Смрът. Смерць. Смерть.
Утром. Днём. Вечером. Ночью.
Осенью. Зимой. Весной. Летом.
На Рождество. На Пасху. В день летнего солнцестояния. В день зимнего равноденствия.
За завтраком. За полдником. За обедом. За пятичасовым чаем. За ужином.
В присутствии жены. В присутствии мужа. В присутствии детей. В присутствии священника. В присутствии врача. В присутствии сиделки. В одиночестве.
В кухне. В ванной. В спальне. В гостиной. В прихожей. На балконе.
В доме. В больнице. В гостях. На работе. На улице.
Быстро. Медленно. Легко. Мучительно. С последними словами на устах. Молча.

Меня никто ни о чем не предупредил. Все пришлось делать самому: перестать двигаться, потерять дар речи, остыть, начать разлагаться.

В младенчестве, не успев ещё толком пожить. В детстве, не успев ещё толком пожить. В юности, не успев ещё толком пожить. В зрелые годы, не успев ещё толком пожить. В преклонном возрасте, не успев ещё толком пожить. В старости, не успев ещё толком пожить.

Мои сестры помогали матери меня одевать. Потом явился отец. Он подошел ко мне совсем близко. Пока он смотрел на меня, мне захотелось ожить и обнять его хотя бы на миг.

Больше ничего и никогда. Как это страшно - никогда...

Однажды ты поймёшь, что всё хорошее, что было в твоей жизни - было. Что всё, что осталось - годы бессмысленной монотонной бытовухи, серая дождливая ноябрьская хмарь. Годы, а если повезёт, десятилетия существования. А потом смерть. Может, ты даже найдёшь, за что уцепиться. Хобби, увлечения, ответственно подходящий к своей работе помощник. Может, всё будет быстро и безболеззненно. Ты просто однажды тихо уснёшь и не проснёшься, загнёшься после первой выемки. Не будешь ночью просыпаться в холодном поту, не будешь плакать о прошлом, не будешь метаться в агонии, одурманенный сверхдозами обезболивающего. Но ты уже знаешь, что тебе всё равно. Ты просто стоишь, силясь вздохнуть и знаешь, что однажды отпустил кого-то. А теперь сам словно бы падаешь в попасть. Ты отпустил целый мир, и тебе уже всё равно. Проблемы с кредитом, авралы на работе, болезни - всё равно. Из тебя заживо вырезают куски - всё равно. Ты сам уже отпустил главное. Твоя агония абсолютна, к ней уже ничего не добавить.

Исигуро гениален. Ужас их мира, в котором людей выращивают на убой - отражение нашей повседневной жестокости. Смиренная покорность клонов, и не помышляющих бороться за жизнь - наше безразличие, с которым мы песком сквозь пальцы упускаем собственную жизнь. Мы ничем не лучше, мы такие же пауки, мы второпях проходим мимо того, чему стоило бы посветить жизнь. Тысячи стереотипов и условностей держат нас куда прочнее показанной в книге власти общества над клонами. Мы проходим мимо, мы закрываем глаза, мы никогда не говорим главного. Мы даже не отпускаем - упускаем, так никогда и не решившись. На фоне потрясающе реалистичного описания психологии подростков, на фоне пронзительно живых переживаний и чувств гротескное безумие донорства и выемок выглядит тем более устрашающим. Гляди - вот твоя упущенная жизнь. Вот что ты с ней сделал. Сам, своими руками. Твой собственный реквием по неслучившемуся.

Domo arigato Ishiguro-sama

Как бы ни ругали бедную «Дорогу», я всё равно нежно её люблю. Не за сюжет, не за символизм, не за фильм с Виго Мортенсоном, не за сходство по эстетике с любимым миром Фоллаута, а за то щемящее чувство безысходности, которое может внушить эта маленькая и, в сущности, очень скупая в повествовании книга.

Проще всего будет рассказать, чего в этой книге нет, чем пытаться описать то, что есть. В «Дороге» нет…

…начала и конца. Мы встречаем главных героев на дороге на первой странице и оставляем их на ней же на последней, пусть и не все они остались в том же состоянии, что и в начале. Дорога — это не путь, конца и края у неё нет, пункта назначения тоже, это движение без прогресса, просто чтобы не сидеть на месте. У истории нет завязки, у истории нет конца. Что будет дальше? Финал открыт. В фильме ещё можно надеяться, что всё будет более-менее хорошо (насколько слово «хорошо» вообще применимо к этому миру), мы видим у «доброго человека» и детей, и собаку. В книге нам приходится верить ему на слово.

…объяснений. Что случилось с этим миром, что в нём вдруг исчезли животные и растения, а всё-всё-всё покрыл толстый слой пепла? Кто виноват? Как это произошло? Когда? Как смогли выжить случайные счастливчики? Нет ответов.

…имён. Ну и отлично. Не надо лишний раз запоминать. Где-то есть Старик и Рыба, где-то есть Отец и Мальчик.

…красок. Весь мир «Дороги» покрыт пеплом, кажется, что он того и гляди посыпется со страниц, потому что серыми стали не только небо-море-земля, но и эмоции, слова, движения. На всём приходится экономить. Даже на диалогах. Мальчик с отцом мало говорят не потому, что им нечего сказать, а потому что это лишнее напряжение. В войне за собственную жизнь дорога каждая спичка, каждый клочок полиэтилена, каждое сказанное слово и потерянная вместе с ним калория.

А что есть? Есть история о том, как полтора человека (отец и сын) пытаются не допустить, чтобы конец человечества стал концом человечности. Они несут искру, не едят людей и твёрдо верят, что бог=разум есть где-то в каждом человеке, пусть и очень глубоко. В детях эта божественная искра надежды проявляется сильнее всего и поэтому особенно страшна сцена в середине книги, где потерявшие от голода и страданий веру в человечность приматы пожирают новорожденного бога.

Очень страшно и погружающе. Бродить по чёрно-серой пустыне, бояться всего, не знать, что тебя ожидает в следующем подвале: манна небесная в виде консервов или полное помещение полуживых-полурасчленённых людей. И ежу понятно, что дальше всё будет плохо. Но так хочется надеяться…

О книге написано очень много, и каждого человека она тронула по-своему. О чем она? Ей- 15, ему-42, она-ученица, он-учитель. Коротко и ясно. Что это, история любви или болезнь? А вот тут каждый видит по-своему. Психологически очень тяжелая книга, я не смогла прочитать ее за раз. Повествование совершенно не нагружено, слог автора прост и легок, но в каждой строчке боль и безвыходность.
Книгу стоит читать для изучения самой проблемы абьюзера и его жертв. Особенно она будет полезна родителям, учителям, психотерапевтам. Здесь поднято много проблем, не только больные отношения между ребенком и взрослым, но и как реагирует на это окружающее общество. Книга в свое время вызвала много дискуссий и действительно, это хороший учебник по изучению темы абьюза и посттравматического стрессового расстройства. Судить или защищать главных героев я не берусь, сложно критиковать болезнь, ее надо лечить. Несмотря на то, что роман вызывает море противоречивых эмоций, к книге возвращаться не буду. Она полезна для чтения, это бесспорно, но тема мне не приятна.

Есть у меня, пожалуй, всё же одна дурная привычка в отношении книг. Очень долго отчего-то не возвращаюсь я к тем авторам, которые "зацепили" в хорошем смысле этого слова: потрясли, покорили сюжетом и очаровали слогом. Один из таких, несомненно, талантливых писателей-прозаиков - англичанин Джулиан Барнс, чей роман - Джулиан Барнс - Попугай Флобера - до сих пор вспоминаю как что-то невероятно яркое, сильное, глубокое (хотя и несколько противоречивое). А ведь прошло с момента прочтения той книги Барнса уже более трёх лет...

Вот потому, наверное, и в "Предчувствии конца" не сомневалась - в смысле, понравится мне или нет, приняв как данность литературное мастерство автора, которое, я уверена, вполне можно оценить и по одной прочитанной книге.

Сомневалась я скорее насчёт другого. "Предчувствие конца" - книга-номинант престижной Букеровской премии 2011 года, а с литературными премиями у меня по жизни часто складывается не очень. Но опасения эти, впрочем, были совершенно лишними. Барнс все так же прекрасен - что в "Попугае", написанном еще в 1980-х, что в "Предчувствии...", увидевшим свет в 2011-м. Умело играя на тонких и чувствительных струнах человеческой души, задавая между делом читателям непростые, неудобные, провокационные вопросы, обрушится настоящей драмой исковерканных судеб...

А ведь ничего - абсолютно ничего! - не предвещало той ударной дозы "стекла", которой нас завалит под конец истории. И слово "душераздирающее" - это, пожалуй, ещё мягко сказано.

Роман Барнса начинается с истории о дружбе (ей и посвящена, как мне показалось, большая часть этой книги, но не вся) школьников элитного учебного заведения. Вначале в их компании было трое, затем к ним присоединился новенький - Адриан. Человек, у которого на всё есть собственное мнение, часто - непопулярное, он не боится авторитетов (в том числе учителей, чем сразу же вызывает уважение одноклассников), для своего возраста, довольно юного, он очень умен и начитан и сходу занимает место главного философа в их тесном мальчишеском кружке.

После окончания школы судьба разбросит их по разным городам и университетам, оставив лишь счастье переписки (действие происходит в шестидесятые, и переписка, соответственно, бумажная) да редких встреч друг с другом.

Каждый из них пойдёт по жизни собственным путём, только вот путь одного из их четвёрки оборвется слишком неожиданно и стремительно, причинив немало душевной боли главному герою книги (от его лица, кстати, ведётся повествование) - Тони Уэбстеру. Странное ощущение не покидает на протяжении чуть ли не всей книги, что эта незапланированная смерть друга в какой-то степени подкосила и его, предопределив дальнейшее течение жизни. У него и жена, и ребенок, и работа, затем пенсия - но отчего мыслями он постоянно обращается к былому, что - или кого - он там так упорно хочет найти? Что вспомнить или что пережить, что забыть, а что оставить на веки вечные?..

Размеренный порядок пенсионных будней нарушает странное обстоятельство - получение наследства от человека, с которым он очень давно не поддерживал связь. Расследование обстоятельств этого запутанного дела приведёт героя к жутким открытиям - о самых близких людях и, главное, о самом себе, что снова перевернёт его жизнь, как когда-то смерть товарища.

За давностью лет многое стирается из памяти. Даже собственный образ становится в какой-то мере красивой ламинированной картинкой, когда кажется, что поступал всегда так, как должно, по велению разума, и иного выхода у тебя не было. Через десятилетия же отчетливо видно, что поступал тогда эгоистично, совершенно не думая об окружающих тебя людях и не желая о них думать, считая себя отчего-то центром мира, не задумываясь даже на минутку о том, что у других тоже есть душа...

4,5/5,0 Невообразимо грустной получилась у Джулиана Барнса эта история, в которой никто, в общем-то, и не виноват. Так сложилась жизнь, несчастья порою просто случаются, никто из нас от них не застрахован. Но никогда нельзя ставить себя выше других на том лишь основании, что тебе не пришлось пережить то, что испытали они... И к прошлому возвращаться все же не стоит. Как там у поэта: "Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Былых возлюбленных на свете нет..." Поэты никогда не обманывают...