Все чаще задумываюсь о том, что если книга мне не понравилась, я все чаще и чаще возвращаюсь к ней в мыслях. Может быть стоит пересмотреть свою позицию критика! Если она так сильно запала мне в душу, что я о ней постоянно думаю и анализирую - может быть не так уж она и плоха!
Я называю это книгами на "подумать"..
Я прочитала "Вегетарианку" около недели назад, и уже с успехом прочитала несколько других произведений, но сюжет из книги Хан Ган до сих пор жив в памяти. Бывает, что книги быстро забываются, или я не помню деталей.. здесь все иначе. Глубоко переживала травму главной героини, или меня тронула ее история, что она была "невидимкой".. не знаю точно! Но зацепила - это 100%
Размышления навели на мысль, что я неосознанно примерила ее проблему на себя, где-то были совпадения, что я одинока или однообразная жизнь лишила меня права называться личностью, к слову сказать я совсем не страдаю расстройством питания и прочими "штуками".. а вот психологически тема оказалась мне близка! Как знать, какие еще тайны откроет мне литература, особенно такая вот нестандартная!
Ассоциации к любимым персонажам.
Дама с собачкой. Анна Сергеевна. Встречаешь её и забываешь их. Изменение пути. Смотришь на окно её дома сквозь забор.
Ариадна. Вслед за женщиной и пустотой.
Анюта. Авторская нежность. Четыре кусочка сахара. Чулки и их следы на ногах.
Исчезнувшая. Супер-Эми. Напротив одиночества. Характер на бумаге.
Коллекционер. Миранда. Треск хрупкости. Юбка в пыли. Запах сырости.
Волхв. Жюли. Жестокость. Ветер играет платьем. Надежда. Остров и солнце. Игра волн.
Любовница французского лейтенанта. Сара. Черное платье под серым небом. Колени на влажной земле. Против всех.
Чтец. Ханна. Контраст ощущения между листком бумаги и её кожей. Прошлое.
Кузина Рейчел. Загадка. Талая земля. Обновление.
Театр. Джулия. Желтое платье. Плачет наедине с собой. Роль соблазненной. Игра вопреки жизни.
Люси Краун. Черное платье. Мимикрия в улыбке. Одиночество. Потеря себя.
Игра в классики. Мага. Она тихо плачет со взглядом в потолок. Обретение и потеря. Дождь и осень.
Слепота. Супруга доктора. Она ведёт тебя за руку. Вонь и тишина вокруг. Её тонкая рука в твоей – нить Ариадны.
Венера в мехах. Ванда. Согласие женщины на игру. Предчувствие. Госпожа, которая опускает тебя на колени. Потеря контроля. Поиск господина.
Роза распятия. Мона. Любимая женщина гладит тебя по макушке, а на полу – пыль, листки бумаги и печатная машинка. За окном – грязь.
Юдифь. Жестокость женской кистью. Хладнокровие под слоем юбок. Женские пальцы на рукоятке меча.
Саломея. Последний танец.
Психея. Одна из трех. Обида Афродиты. Любопытство, юность и красота.
Киприда. Женственность в образе бога. Обидчивость. Случись, что Бога нет, его б пришлось создать. Случись мне выбирать себе бога - выбрал бы Киприду.
Цирцея. Ключевое – не красота, а соблазнительность. Остров. Аромат цветов. Бисер и свиньи.
Сирена. Безволие в одиночестве. Мужская слабость. Падение в океане.
Русалочка. Грациозность вопреки боли. Пустая жертва. Изменить себя, отдав часть себя.
Снежная Королева. Бледность кожи. Дерзость. Раскрытое окно. Её волосы в снегу. Первый поцелуй зимой.
Отцы и дети. Анна Сергеевна. Она в кресле напротив тебя, не отводит взгляд и улыбается. Ты влюбляешься. Опыт.
Человек-зверь. Северина. Хрупкость посреди снежного покрывала. Секс в сарае, под дождем. Слепая хитрость.
Анна Каренина. Жаль, что её нарисовал Толстой, а не Достоевский. Метель. Импульс.
Госпожа Бовари. Не повезло с любовниками. Роза в пустом поле. Паника. Падение.
Настасья Филипповна. Портрет женщины в черном. Душу за конверт денег. Камин, кресло и блеск глаз. Надлом до ввода в роман. Не дочитала Бовари. Соблазнительная хамка. Дерзость, игра. Смерть сестры – части себя. Беглянка. Импульс. В своих чувствах она всегда… далеко. Прижмись к её коленям - и на твою макушку упадет её слеза.
BrunuhVille - Angel of War
Живу в Барселоне и немного предвзято отношусь к каталанцам, уж больно они заносчивы и считают себя самыми самыми (но если поразмыслить, то все нации в большей или меньшей степени считают себя уникальными и на голову выше остальных).
Узнала о книге и посмеялась, мол да чё они муг там такого написать...откуда возьмут ариадну нить повествования. И решилась....читала вечерами и была поражена, была просто раздавлена своими предвзятыми суждениями и неправотой по отношению к писателю и его нации. читала под музыку, та которая сопровождает всё произведение. И оно, буквально впилось в меня, в мои мысли.... специально ехала в тот или иной район города который описывался. И шла по той улице, по которой бежал маленький герой. Я была поглощена и я так давно не испытывала токого погружения в произведение и визульно и внутренне. Спасибо писателю.
"Корейцы - все красноармейцы" - говаривала моя подруга юности. И не права бывала. Только половина.Те, что в Северной Корее. В Южной все иначе. И вообще не Южной Кореей, а Республикой Кореей официально называется. Мы сидели на Совете гимназии и представительница одного из одиннадцатых классов возмущенно спросила, почему КИМы после пробных ЕГЭ не отдают, за что, мол, платим? - Платите за возможность проведения процедуры, за экспертизу уровня знаний вашего ребенка и повышение его стрессоустойчивости, большую адаптированность к ситуации. КИМы - это закрытые сведения, - ответила директриса. После улыбнулась, пожала слегка плечами, - Спасибо, не в Корее живем.
Аудитория согласилась. Гипотетически - это да, хорошо, что не в Корее. Больше, чем уверена, львиная доля присутствующих, подобно мне, решила - речь о КНДР, а реплика из разряда: "Главное - чтобы войны не было". Но последовало продолжение: Там во время экзаменов самолеты не летают и глушилки работают. А сами экзамены проходят в казарме и никаких учителей - военные охраняют. -Это вы сейчас про какую Корею говорите? - не выдержал кто-то. - Про Южную. Страна, в которой в пятидесятые лучшим подарком ребенку было яйцо (поднимает правую руку с округленными пальцами, словно держащими что-то хрупкое и чрезвычайно ценное на уровень глаз, слегка поворачивает, разглядывая и все видят - есть оно) Куриное яйцо. Потому что голод был.
И дальше обсуждаются организационные вопросы, локальные акты, мероприятия к 70-летию победы. А меня все не отпускают образы детей, пишущих тесты в казарме и куриного яйца. И вечером. И на другой день. И на следующий. Да что там вообще в той Южной Корее, что я о ней знаю? Практически ничего. Машина, на которой езжу - тамошняя разработка, вообще-то ее целиком с Опель-Кадета переперли, а делают в Узбекистане. Но все-таки тамошняя. И слова худого никто не говорит, в отличие от китайских авто в том же ценовом диапазоне, о которых чего не услышишь. Еще приятель несколько лет назад побывал в Сеуле и после везде ел палочками (помню, с ехидным любопытством думала, как управляется с супом). И давным-давно, не помню откуда засела в голове мысль, что корейцы - евреи Востока, отношение к ним у азиатов то же, что на Западе к евреям.
Хорошо, еще? Самый высокий в мире уровень востребованности услуг пластических хирургов. Апгрейд внешности успел стать настолько естественным, что лицевая коррекция - распространенный подарок к совершеннолетию (не куриное яйцо, как прежде). Нет, не придурки. Статистически больше шансов на получение хорошей работы с большей оплатой и перспективами карьерного роста у внешне привлекательного человека. И больше надежд на привлекательного брачного партнера. И в "Облачном атласе" Митчелла, долгое время жившего в Японии, япономанана Нью-Сеул - город будущего (не Нью-Токио если вы улавиваете).
И отправляюсь гуглить о корейском образовании. Боже, как интересно. Самая прогрессивная в мире система. Первая страна, где образовательные учреждения всех ступеней охвачены широкополосным интернетом и первая, издавшая бесплатный цифровой учебник. То есть, абсолютно и без необходимости каждый год покупать тонны дорогущей перманентно устаревающей макулатуры для родителей учеников. Общество, которое все и всегда учится, а экзамены продолжают сдаваться и пересдаваться на всем протяжении жизни. Там это естественно легло на конфуцианство с его традиционным уважением к образованному человеку. И все же, такой рывок. Такой потрясающий прогресс.
Сунён (экзамен в высшие учебные заведения) правда становится тяжелейшим испытанием для абитуриентов. Страна в преддверие его живет, сообразуясь с особым ритмом, вплоть до изменения режима работы частных предприятий - открываются с десяти, идя навстречу родителям, которые допоздна помогают своим детям в подготовке. А клубы и другие развлекательные заведения закрываются раньше, чтобы не отвлекать. И профессуру, ответственную за подготовку вопросов, изолируют на месяц в секретном месте. Дабы препятствовать давлению.
За три месяца газеты публикуют фотографии матерей, молящихся о благополучной сдаче детьми экзаменов. За месяц - это уже похоже на психоз. В День Сунён родственники и друзья абитуриентов, а также младшие школьники выстраиваются вдоль дорог с транспарантами и бренчат на барабанах в поддержку отправляющихся на экзамен. Хороший результат дает возможность поступления в один из трех престижнейших ВУЗов, выпускники которых пополнят ряды административной и управленческой элиты. Несдача: стать бездомным и безработным; пойти в армию; иммигрировать. Очень высокий процент суицида среди школьников до и после Сунён.
Стоит овчинка выделки? Возможно, не в таких радикальных формах, но стоит. Мы живем в меняющемся мире, нужно соответствовать. А потом, куриное яйцо...
Блоковский, грустный микрокосм декораций: ночь, комната, лампа. Таблетки от бессонницы на столике и раскрытая упаковка презервативов.
На постели лежат мужчина и женщина. Тихо, без движения.
Со стороны может показаться, что они покончили с собой: женщина прижалась к мужчине и как бы обнимает его душу, что вот-вот отлетит.
Тишина, как заплаканный ребёнок, забилась в тёмный угол, и сидит там, перепуганная, бледная, поджав острые колени к груди: ей страшно смотреть на постель.
На ней происходит что-то страшное…
Лампа мигнула, как бы пожав плечиками света, озарив мысли мужчины.
Он лежит на левом боку, на котором любит спать его любимая.
У него за спиной — она: её руки на его груди похожи на бледные зачатки крыльев, а сама женщина, её теплое движение за его плечами — уже как полноценные крылья: заплечная потусторонняя жизнь семейных отношений, не менее таинственная, призрачная, чем жизнь после смерти.
Мысли мужчины стали видны и слышны: родная, мне кажется, что мы теряем друг друга.
Я этого боюсь даже больше, чем смерти.
Странно.. я только сейчас понял, что боюсь не смерти, а что умерев, я потеряю тебя, не увижу тебя никогда.
У Гейне есть грустный стих: они любили друг друга долго и нежно, но ни один не решался сказать об этом другому...
Они умерли. Наступило за гробом свиданье… и они не узнали друг друга.
Когда я просыпаюсь пораньше, и смотрю на тебя, спящую, такую беззащитную, я целую твои волосы на подушке, словно милую тень твоего тёплого существования.
Мне страшно и стыдно до тебя дотронуться, словно мы ещё не знакомы и передо мной лежит прекрасная незнакомка.
Как она оказалась рядом со мною в постели?
Почему я так часто с ней просыпаюсь?
Это уже не смешно. Представь, что ты просыпаешься каждое утро с одним и тем же незнакомым мужчиной..
Мне как-то приснилось, что я занимаюсь с тобой любовью на кухонном столе.
Холодильник, полочки, кран, как бы притихли и прижались к стене. Они переглядывались..
Кран уронил яркую каплю звука и вздрогнул от страха, закрыв лицо ладонями тишины.
На кухню кто-то вошёл и замер.
Кран на миг открыл заплаканное лицо.
Лунный свет из окна осветил незнакомку… Это была тоже ты.
Ты встала ночью попить, пошла на кухню, а пришла в ад.
Ты стояла в сорочке, тихая, бледная, как призрак, и грустно смотрела.. как я занимаюсь любовью, с тобой же, простёртой на столе.
Ты на столе не видела себя, но я заметил, и…к каким-то сладострастием стыда продолжал заниматься любовью, смотря тебе, стоящей в двух шагах от меня, нас — в глаза.
Это было так странно, потусторонне: во всём этом была какая-то грустная тайна наших отношений, словно я занимался любовью с лунным светом, томно вздрагивающим подо мной, отражаясь от столика складками тёплого вскрика.
Я запутался, родная. Я чувствую, как ты уходишь мыслями куда-то от меня.
Кажется, я даже вижу эти перелётные мысли, словно птицы, летящие на юг чужого и жаркого сердца.
Но самое страшное, я точно знаю, что у тебя никого нет.
Мы как-то запутались оба..
Твои мысли летят в пустоту нашей жизни. Жизни вообще. И мои мысли летят.. листвой, перелётной, вслед за тобой.
Только представь: птицы покинули полыхающую багровой лиственностью осени, Землю, и летят на юг, так похожий на рай, летят почти к звёздам.
Но вот, птицы подлетают к желанным, лунным берегам, и в ужасе видят, что всё пространство вечной весны, охвачено безумием войны: горят деревья, облака, и обезумевшие звери, одетые в огонь и боль, в ужасе бегут по бессмысленному и слепому от дыма, пространству.
В последнее время мне вообще снятся странные сны, впрочем, как и тебе.
Если честно, это похоже на безумие, какой то ритуал в аду.
Да и не сон это вовсе: идеальное отражение в реке листвы реальности…
Мы вечером сидим за кухонным столом, кушаем что-то, странно похожее на наши мысли друг о друге, смутно догадываясь об этом.
Ты молчишь, смотришь на меня и ешь свои любимые суши, тщательно разжёвывая: ешь как бы меня. Улыбаешься и глотаешь.
Запиваешь красным вином.
В уголке губ у тебя крошечка… хочется её поцеловать, съесть.
Есть себя же на твоих губах… Томительно-бескрылый эрос перед зеркалом недостижимого счастья.
Я тоже не отстаю. Медленно кладу твой тёплый кусочек в рот, не особо желая есть.
С улыбкой перекладываю тебя то сюда, то туда, за щекой.
Так в одиночестве летнего дворика ребёнок грустно играет ногой с какой-то нежной чепухой, скучая и тоскуя по другу.
Облизываю палец: смутная память о нашем счастье..
Глотаю тебя и довольно улыбаюсь, вспоминая что-то из прошлого.
Я вегетарианец, а ты любила меня нежно помучить.
Бывало, ешь что-то мясное… твои блестящие от еды пальцы перед лицом, похожи на веточки ранней весной после дождя на заре. Красота..
Ты облизнула их с озорной улыбкой, встала из-за стола и подошла ко мне, села на колени и взяла моё лицо в свои руки с той ласковой инфернальностью ангела смерти, с какой он берёт душу умершего в небо ночи.
Ты делала это так нежно, что я не мог тебе сопротивляться: я был в твоих руках, целиком, и телом и душой.
Моего тела не существовало..
Не было на Земле смерти невинных животных, да и Земли уже не было: она превратилась в голубую и тихую точку, а мы с тобой возносились на крыльях твоих к далёким звёздам.
К твоей тёплой груди, словно бледный цветок лилии, было прижато моё лицо..
Где-то в прохладной высоте звёзд, ты целовала меня, и я ощущал в твоей милой и тёплой плоти, как бы цветущей мне навстречу, присутствие чего-то инородного, что меня сладостно разрушает, как запретный плод.
Твоя милая слюна проникала в меня, неся в себе нравственный яд, но я почему-то не мог тебе сопротивляться, я впускал тебя в своё тело целиком, и по своей интимности, доверию, это было больше чем секс.
Ты входила в меня и заполняла теплотой и сердцебиением, каждую клеточку моего тела.
Я нежно пропитывался тобой, умирал у тебя в объятиях и с трепетом рождался вновь, и мы словно бы поднимались с тобою к звёздам, дальше звёзд.
Во всём этом была ещё и экзистенциальная ревность: чужая и тёплая жизнь мерцала у тебя на губах, жизнь другого существа, уже умершего, которого я любил, и который был мёртв, и я.. ревновал тебя к нему и к его смерти, но он как бы оживал во мне твоей нежностью и ты снова как бы поедала его, меня, поедала… словно замкнулся в мире какой-то блаженный круг и смерти больше не было, как в раю.
Я закрывал глаза, сердце замирало, как бы тоже прикрывая веки сердцебиений, и наши ноги касались сиреневой планеты, заселённой одними цветами и деревьями, словно бы бога отвлекли на 3-м дне творения и островок мира навеки замер раем, в котором не было и не может быть греха и порока, а есть одно лишь счастье.
В романе Андрея Платонова «Счастливая Москва», я не так давно с изумлением увидел… нашу с тобой фотографию, словно бы сделанную 100 лет назад.
Знаешь, одно из очарований искусства вообще в таких вот неожиданных фиксациях мгновений, как бы в профиль их лиц, поразительно похожих на нас, словно мы жили когда то давно, 100, 300, лет назад: жили вечно на этой земле..
Это запретные фотографии счастья: с ними не впускают в рай. Их не понимают ангелы.. хотя они случайно попали в кадр.
Да и многие люди их не понимают, и осуждают, бог знает за что.
Женщина с мужчиной шли по вечернему.
Озорно улыбнувшись, женщина отошла на пару шагов в цветы и присела по маленькому.
Мужчина всё видел, но это было так невинно и чисто, как в раю.
Потом женщина встала, ещё раз улыбнулась по-женски, улыбкой милейшего разворота к мужчине, всем шелестящим и тёплым таинством юбки, плечей и наклона лица… и пошла впереди мужчины, в сторону звёзд.
А мужчина шёл за ней, шёл с нежным напряжением крыльев, стелящихся по цветам, словно длинная и белая фата в раю.
Крылья нежно замерли над тем местом, где присела женщина.. которая его не любила.
Я не помню, так ли было у Платонова, может даже я всё это выдумал, вспомнив, как мы с тобой шли по сиреневой планете, ещё не любовники, а просто, друзья… Ты помнишь?
Я с наслаждением смотрел тогда, как ты ешь на пикнике, в цветах, свои любимые суши, креветки: ты любила есть таинственных существ из бездны, потому что твоя душа — бездна. Ты любила есть то, что словно бы могло водиться на других планетах… неземная моя.
Я с нежностью смотрел на твою шею, милые глоточки еды и счастья, и мне хотелось приникнуть к твоей шее губами и сопровождать эту теплоту еды в тебе, дальше, туда, где она станет нежной частью тебя.
В этом было что-то эдемически-нежное.
Ты ела фрукты, птиц небесных и существ из бездны, и этот нежный Эдем продолжал жить в тебе, словно бы свершался немыслимый доселе перевод, ещё более сложный и прекрасный, чем перевод Бальмонтом, стихов Шелли: эти фрукты и птицы в тебе, продолжали жить тайной блеска лазури твоих серо-синих глаз, улыбки и роскошно распущенных карих волос.
Не удержавшись, я украдкой коснулся тогда твоих волос, коснулся счастья и тайны.. бессмертия.
Но мысленно я прижался к твоей шее, и, губы мои, словно Вергилий, сопровождали твою еду, моих милых друзей, по загробной жизни твоей милой плоти, становящейся как бы душой.
Уже позже, мы сделали это наяву: нежнейший разврат в раю далёкой планеты…
Мне нельзя было есть мясо: животные милые, были моим запретным плодом, но я, приложившись губами к шее твоей, чувствовал малейшую рябь теплоты твоего наслаждения и жизни: так нежно не часто прикладываются ухом к животу беременной женщины.
Из моих губ словно бы расцветал стройный цветок тепла и жизни твоей; его стебель тянулся по твоей шее, через грудь, блаженно замирая в животе.
Весь этот таинственный путь я сопровождал цветок, приложившись к нему губами, когда он был в твоём животе, ладонями, ухом: всей тёплой пястью осязаний, я слушал тебя всю, целиком: боже мой! Так астроном не слушает звёзды, желая поймать сигнал новой жизни!
Невинно и райски, я проникал в тебя теплом своих губ, внимательной алостью слуха: это было блаженнее секса: я с наслаждением ловил каждый раскрывающийся лилово лепесток движения в твоём животе: милые птицы, плоды прекрасных деревьев, таинственней чем в метаморфозах Овидия, превращались в милую душу твою и улыбку счастья на твоих губах.
Стоп, я что-то путаю. Мы ещё были друзьями, и шли с тобой по сиреневой и далёкой планете, где и случился тот Платоновский рай, только с тем пронзительным отличием, что мы были не одни, и ты вернулась с подругой, к лагерю, а я остался в лесу.
Какая то грустная сила привела меня к тому месту, где ты была… скрывшись от меня и подруги.
Был вечер и солнце ало светило в белой пене прибоя цветов и как бы прорастало счастьем на карих стволах высоких деревьев.
Из света и счастья пели птицы: это было похоже на рай.
Под ногами я увидел влажные цветы: они были пропитаны тобой и солнцем.
Я слышал твой смех у костра вдалеке: ты была со своим любимым..
А где был я? Каким словом тоски и нежности это назвать?
Это был и рай и ад одновременно.
Я сел в траву возле влажных, как бы закатных цветов.
Колени возле моей груди были похожи на сложенные крылья, как бы колыхающиеся от лёгкого ветра: я их обнял руками, успокаивая их и прижимая к груди.
С нежной грустью я смотрел на эти милые, влажные цветы и разговаривал с ними, гладил их даже, рассказывая им свою нежность и боль.
В какой-то миг в цветах появился чудесный муравей, яркий от солнца и влажных цветов: он был похож на пылинку в луче солнца, плывущую невесомо, почти в пустоте. Счастливый, милый, солнечный муравей..
Я взял его на руку и поцеловал…
А потом лёг в цветы рядом с тобой и заплакал..
Этого ангелы не поймут и многие люди, быть может даже друзья, посчитают меня развратником, а я просто… любил тебя.
Что же случилось с нами, родная?
Почему я всё чаще слышу в ночи, как ты тихо плачешь в постели? Словно бы пои плечи плачут… рождая в муке — крылья.
Мы всё чаще молчим, когда едим, и это похоже на наши сны, немые сны, как бы снятые в начале 20 века.
Просто сидим за столом, пьём чай, беседуя о чём-то неважном, словно кто-то фоном включил старое и грустное кино.
Потом мы занимаемся сексом, но наши ослепшие губы, дыхания, руки даже, судорожно шарят во тьме, желая найти что-то, что мы потеряли.
Когда я слышу ночью, как ты плачешь, лёжа на левом боку, спиною ко мне, я протягиваю руку к твоему плечу, но почему-то.. отдёргиваю, в который раз.
Мне легче было бы выдержать руку над огнём свечи, чем дотронуться дотронуться до тебя и твоей боли…
Я чувствую, что как-то виновен в этой боли: фактически, я мог дотронуться не до тебя, а до своей души, её ада, сжигающего и мою жизнь.
Сколько мы молчали друг с другом, родная?
Если вытянуть их в тёплую нить, то можно дотянуться до далёкой звезды.
Это было невыносимо. В нашей постели нарушались все законы времени, пола и физики, сбывались самые смелые теории Эйнштейна.
Ты лежишь сейчас рядом со мной, и дотянуться до тебя невозможно: ты где-то в тёмном и безвоздушном пространстве среди звёзд.
Я могу дотянуться до тебя.. ощутив всё густое напряжение причинённой тебе боли.
Я дотянулся бы до далёкой и умирающей звезды: сил вернуться обратно уже не будет, родная, понимаешь ли ты?
Моя рука умерла бы, содрогаясь в рыданиях на твоём плече.
И если бы я вернул руку обратно, это была бы уже не моя рука.
Так, на лунной печали твоего плеча, пронеслось бы 30, 60 лет, и несчастная рука вернулась бы ко мне старой, седой и беспомощной.
Я сдерживаю рыдания и касаюсь твоих милых волос, целуя их и шёпотом прося у них прощения…
Эти мучительные ночи повторяются с постоянством ритма блоковского стиха: ночь, улица, фонарь, аптека…
Я больше так не могу, любимая!
Наша комната в ночи, шагаловски плывёт вокруг земли, странной и грустной луной..
Перед полётом Гагарина, некоторые учёные считали, что человек может сойти с ума от звёздного ужаса и лавинной безмерности безмолвия вечной ночи.
Гагарину даже дали с собой таблетку с ядом..
А в нашем неземном безумии отношений, и яд не нужен: мы питаемся друг другом, умираем каждую ночь, бессмертные и почти счастливые, и вновь пробуждаемся утром, несчастными и ранимыми.. израненными.
Интересно, если бы человек умер на орбите земли, почти вне притяжения, его свободная душа быть может не вернётся уже на безумную Землю а отправится к далёким звёздам? Измена ли это или.. настоящая любовь и только заря жизни?
Любимая, кто-то из нас словно бы умер и находится на далёкой звезде.
Мы не можем друг для друга дотянуться, услышать не можем друг друга: я больше так не могу!
Но и без тебя я не могу!!
Цветаева однажды записала в дневнике: душа живёт не во мне, а во вне: она меня зовёт.
Совсем не удивилась бы, встретив её на улице: ты похожа на мою душу!
Родная, я встретил в том августовском парке вовсе не тебя, а душу свою, как и ты.
Две души встретили другу друга, души, хотевшие умереть до того.
Бесплотные и бесприютные, чуточку умершие, с суицидальными наклонностями: чем больше мы любим, тем больше становимся собой, а значит… что-то начинаем вспоминать: как мы убили себя, быть может.
В том же дневнике Марины, есть странная строчка: садизм по отношению к себе: души к телу.
Желание… загнать их насмерть.
Понимаешь? Не мазохизм, а садизм, словно Марина смотрит на душу и тело откуда-то со стороны.
Мы зашли в тупик, родная. Мы словно бы вспомнили, что умерли, и не можем в невесомой ночи смерти дотянуться друг до друга, убить в себе… последний мысок жизни: нашу гордость.
Она своим чудовищным притяжением удерживает нашу комнату на орбите Земли.
Я больше так не могу, любимая!
А что.. если ты — жива? Молю тебя, найди мою душу во тьме, обними меня, как я сейчас обнимаю твои тёплые руки на своей груди!
Ночь, комната, лампа.
Свет пожал плечиками, словно ангел, осветив тела прижавшихся друг к другу мужчины и женщины.
Но на этот раз руки женщины были уже не на груди у мужчины, а на его плечах, как и руки мужчины, как бы проросли бледной травой крыльев на плечах женщины.
Притяжения Земли больше не было. Все ссоры и разногласия тел остались позади.
Две души лежали на простынях, словно смятых, белоснежных крыльях.
Женщина дышала дышала на обнажённую грудь мужчины, и ему казалось во сне, что у него прямо из сердца, словно ребёнок, рождается тёплый цветок их общей и бессмертной любви.
Так повелось, что настороженно отношусь к современным писателям. Старые, маститые классики, своей временнОй отдаленностью от нас, поросшей быльем, как-то все-таки невольно ставятся в иное измерение, с ними проще и легче. С современными сложность состоит в том, что сквозь все дебри приходится пробираться самому - читать, решать, оценивать. Это большая читательская работа, причем работа как бы пустяшная, не приносящая как будто никакой очевидной выгоды себе и пользы обществу. И страшно ухватиться не за то, зря потерять время, еще страшнее ошибиться. Поэтому многие современные имена для меня до сих пор нетронутые. До недавнего времени нетронутым числился и Прилепин, не знала о нем вообще ничего, да и имя-то слышала пару раз, наверное, даже не пытаясь понять, кто, зачем и почему. Дверь приоткрыла Medulla , упомянув, что вроде интересный, задорный, возможно стОящий. Задорных я люблю. Как-то случайно посмотрела кусочек передачи с его участием, и заинтересовалась еще больше. Почти мой ровесник, обаятельный, хорошо говорит, четко и ясно размышляет - таких людей сейчас по телеку не так много, с таким непротивно и пообщаться. В общем, решила почитать. Решила начать с его "Саньки". Книги под рукой нет, раздобыть - долго, но есть целый сайт, там и почитать можно, и даже есть саундтреки к прочтению, да наверное, много еще чего.
Скажу сразу, зацепило на удивление сильно, оторваться невозможно. Причем, что случается со мной крайне редко, взялась читать в процессе чтения другой художественной книги - бессмертной "Анны Карениной". Ну, думаю, одно другому не помешает, - там же - ТОЛСТОЙ, - глыбище, романище, такие разные полюса, что не страшно. Однако, каюсь, читая вперемежку, на сайте "Саньки" оказываюсь чаще, чем в комнатах дома Карениных или на просторах Левинской мысли.
Сочувствовать лимоновцам, как мне кажется, в современной "просвященной" России чуть ли не такой же моветон, как и восхищение властью. Я Лимонова уважаю за то, что он умный и смелый человек, но почему-то мне кажется не совсем честным с его стороны втягивание молодых ребят в такие игры, за которые многие из них жестко поплатились и до сих пор расплачиваются. Хотя, глупо говорить, с другой стороны, и об этом тоже, потому что каждый человек делает свою судьбу сам, даже если и вливается в какое-то общее течение... такой сложный вопрос, что всегда проще отвернуться от него, сделать вид, что не видишь, не знаешь, не слышишь. Особенно для таких слабаков и отщепенцев, которые, не выдержав извечных битв с ветряными мельницами, отвалили с родины.
И вот, следую по пятам за Санькой и его нехитрыми мыслями, пытаюсь его понять. До жути реальные картины, настолько реальные, что кажется, это мои собственные воспоминания, а не книга. Я не ожидала такой силы, такого хорошего, образного языка (не удержусь от кощунства - язык не хуже Толстого). Грустно и больно, и мысль бьется почти в истерике: Ну что же делать? Что делать? Что делать-то? Что? Что? Что? Как? Почему? За что?
Моя бабушка была скорняком. Одним из лучших в азиатской столице. То есть, нет, в ней много разных ипостасей уживалось: мать, жена, общественный активист и персональный пенсионер, автор вкуснейшего и красивого хвороста для всех торжеств татарской родни, записной балагур, гадалка. Так и не вспомнишь всего. Но шила из меха наш Асме, как никто другой.
Сарафанное радио несло славу о ней в уголки и закоулки. Отбою от клиентов не было. Незаконно по советским временам, но если Бог положил в тебя какого-то таланта, ну, вы понимаете? Да и труд это не из легких. И все детство в гостях у нее примеряла меха. Не рвалась к этому, бабуля нуждалась в модели. Любая шапка, надетая на хорошенькую девичью головку, выглядит куда лучше, чем на солидной тетке, для которой предназначена. И уж точно лучше, чем на шляпном болване.
Процесс взаимообратный. Не только шапочки преображались над милым лицом, оно тоже неуловимо хорошело, обрамленное роскошью (красивый мех - роскошь, потому и дорог). Скажем так, о том, что меха к лицу мне, узнала рано. И пользовалась этим знанием умело. Кто же от хорошего откажется?
Только вот, года два назад приснился сон. Странный, потому что не понимала сначала, отчего так близко земля и такое объемное, значимое все не ней. Запахи, они были острыми и каждый отдельно и всякий о чем-то рассказывал. Запах земли поверх всего, мощный и покойный. Цвета другие. Зеленый и белый много ярче, чем привычные. Остальные тускнее и неуловимо стремящиеся в коричневый.
И очень быстро двигалась. И, как бы объяснить. Ярко проживалось каждое мгновение. Сначала была одна, потом встретила лучшего парня на свете. Мы стали семьей. После родились дети и как я их любила! Жгучее, звериное - глотку перегрызу любому за них. Целая жизнь, годы в том сне. А потом меня убили, чтобы сделать красивую шубку, добавив еще пару дюжин таких же (как может быть, ТАКИХ не бывает!?).
Была соболем в том сне. Проснулась, зная - никогда не куплю больше ничего мехового. Нет, что было, не выбросила. Но и носить не могу. Вот и все.
Читаю о трепетном отношении к скрипке и вспоминаю историю о неожиданно трезвом соседе, накануне праздника попросившем у нас гитару. Когда поставили мысленно крест на инструменте, появился сосед в нижнем белье и обычном состоянии. То, что раньше было гитарой, держалось только на струнах. "Гости не хотели расходиться- пришлось разогнать"- так объяснил случившееся...
В фойе нашего офиса есть кофейня, куда из пекарни завозят румяные, аппетитные, гигантские круассаны. Купить хочется очень, но стоит эта ароматная сдоба недешево.
Несколько дней я работала из дома, и перед глазами у меня стояли эти круассаны. Одни посыпаны миндалем, другие – шоколадом. Укусить бы хоть разок... да с чаем! А лучше с капучино! Я вообще не фанат разных там булок, а тут прямо мечтала.
Короче, попросила сестру зайти после работы куда-нибудь и купить мне круассан. С таким нетерпением я не ждала ее возвращения никогда. Она вернулась только в 10 вечера с маленькой булочкой в форме круассана. А по вкусу так вообще только жалкое подобие.
«Слава богу, завтра мне нужно в офис, куплю тот самый круассан», - подумала я.
Но с утра в кофейню их не завезли. Пообещали ближе к обеду...И вот я с надеждой и предвкушением спускаюсь в 12 часов за долгожданным лакомством.
- Извините, только что забрали последний, - говорит мне бариста.
По дороге домой я зашла в кофейню около метро. Как назло, там не было круассанов! Что поделать, ближе всего от нее был Мак. Я никогда не пробовала маковскую выпечку, слышала только пару нелестных отзывов. Но терять мне было уже нечего.
- Вам обычный или с шоколадом? – спросила равнодушная кассирша.
Конечно, с шоколадом! Мне было плевать, что он не такой гигантский, как я мечтала. Плевать, что он, вероятно, был испечен еще утром...
Этот круассан был восхитительным! Давно я не ела круассаны, да еще с таким удовольствием. И да – в следующий раз обязательно попробую именно тот, что продается в фойе нашего офиса и надеюсь, что он меня тоже не разочарует.
“If I painted flowers on myself, would you do it then?”
Вспомнился старый анекдот.
Некий любитель запретных наслаждений пришел в публичный дом и попросил найти ему юную девственницу. Очень юную. Экстремально. А чтобы не напугать ее видом своей восставшей плоти, повязал бантик и разрисовал цветочками. Девочка вошла, посмотрела и сказала: "Семь лет живу, семь лет е..сь - никогда такого дурака не встречала"
Йонас Эйка попал в мой список на прочтение по одной простой причине – это современная датская проза. Меня это заинтриговало. Я не так много читала датских писателей: классик Карл Гьеллеруп, современная проза Питера Хёга, детективы Юсси Адлера-Ольсена и Сорена Свейструпа и, конечно, в детстве были сказки Андерсена. Вот, собственно, и все. И сейчас меня ожидало что-то новое, интересное, необычное…
«Пять историй – "Алвин", две части "Мексиканской шавки", "Рэйчел, Невада", "Я, Рори и Аврора" – это смелые фантазии о мире в эпоху глобализации, о сексуальности, темной стороне капитализма и людских желаниях. Воображаемое и гиперреалистичное то и дело балансируют на острие пера автора, в очередной раз доказывая, что в гротеске сокрыта поразительная красота»
Не то, чтобы я была абсолютно не восприимчива к сюрреализму. Думаю у меня просто есть некий порог. Я способна увидеть красоту в таком: «Сквозь дырку в стене солнце бросает квадратный луч на его живот. Сквозь нее я вижу море». Или допустим я могу увидеть символизм вот в таком: «Моя рука тонет в жире — он смыкается над запястьем. Я ощупываю внутренние органы, вытаскиваю почку и швыряю ее в небо, а потом вижу, как пускаюсь вслед за ней, точно падающая звезда или, может, чайка». Но когда я сталкиваюсь с глубоким, каким-то сверх глубоким сюрреализмом, мой мозг отказывается воспринимать информацию. Четыре мальчика вокруг трупа в воде, воткнутые в анус пляжные зонты, кровь, боль, море, повторение слов прощания, все сливается, слова и кровь. Короче… всё. Собственно я даже цитату не стала выписывать себе. До такой степени это не доступно моему пониманию.
Так вот о чем я. Мне кажется, что я могла бы воспринимать сюр, если бы он был в каком-то дозированном виде. Думаю, мой максимум это «Голем» Майринка. Вот что-то в этом роде. Или даже в этой книге – первый рассказ «Алвин» мне даже понравился. Что-то такое безумное… как в картинах Рене Магритта. Но безумие в форме реализма. Если я смотрю условно на картину, где у человека лицо парит отдельно от тела, я могу постичь глубину смыслов. А впрочем, может это потому что смыслы на поверхности?
Когда я стала читать рассказ «Мексиканская шавка», я очутилась в мире Кирико и Пикассо. Полуденный зной и безумие, гомосексуальные фантазии и абсурд. Здесь я уже не могу оставаться. Мне либо нужен проводник (человек, который мне как маленькой объяснит, что вот это значит то-то, а это то и то), либо инструкция по применению (пониманию). Но только третий рассказ «Рэйчел, Невада», заставил меня остановиться. Потому что сюр не сбавлял оборотов, а как раз наоборот, и оказавшись вслед за героем где-то в ночной степи, погружаясь в его ощущения, я отчетливо поняла «с меня хватит».
В общем, не удалась мне попытка узнать датскую литературу ближе. С треском провалилась. И конечно, здесь нет смысла пенять на негибкость своего ума и сетовать на узость мышления. Это же искусство, и мой уровень восприятия имеет четкие границы. И увы, Йонас Эйка, как Франц Кафка, Альфред Дёблин, Мигель Отеро Сильва, и остальные – не для меня.
Не дочитала. Бросила.
P.S. На ЛЛ я не люблю опцию "не дочитала". Эти книги висят отдельным списком как Дамоклов меч, словно я должна их еще дочитать (это конечно, мои тараканы, но именно так я их вижу). Недочитанные книги я отмечаю прочитанными, просто не ставлю никаких оценок.
Сара.
Мои слёзы вновь коснулись смычка.
Ветрам быть и туманам не скрыться.
Сара, ты безумно любила меня,
А я - трус, не смог (не могу и сейчас) проститься.
Сара, любимая, я так одинок.
Огни все потухли, замолкли все зяблики.
Прости меня, Сара, я не смог.
И ливень залил тебя, словно садовые яблоки.
Сара.
Твой портрет сквозь слёзы смотрится, как океан.
Скрипка воет, кричит, но прекраснее снов.
Кажется мой экзамен жизни с тобой не сдан.
И к новому, Сара, я ещё не готов.
Эта скрипка рвет струны, жизни, сердца.
Футляр древний, как время, по грифель в крови.
Пальцы жжет, и забытые тайны отца
Подпирают запретную дверь Бороды.
Сара.
Моё время все ближе подходит к концу.
Окна в душу раскрыты, Аркадия ждёт.
Смахни только уголь, не спеша, как пыльцу,
И монах из обители смиренно уйдёт.
Его руки от холода покроются трещинами.
Его горе произрастает вместе с ним.
Сара, я кричу тебе мыслями.
Я исповедуюсь.
блин, почему нельзя написать рецензию на перечитываемую книгу!
люблю "Саньку" очень. я перечитывала и думала про пустоту и заполненность внутреннюю, т.к. там герои во многом с этой пустотой своей борются и желают наполненности, осмысленности своей жизни, своих действий. именно от этого они оказываются в НБП. но эта наполненность всё-таки получается вторичная, сэконд-хенд: ты пришел пустой, тебя наполнили и ты действуешь исходя из залитого в тебя содержания, даже не подвергая его критическому осмыслению.
Хочу вам признаться:
я не железный,
не каменный.
Обычный мальчишка,
воспитанный нервозной матерью.
Дома мне грустно сидеть,
топаю по асфальту, покрытому шрамами.
Во мне лишь толика ярости.
И распускать кулаки - не мой стиль,
я больше люблю разговаривать.
—
Сколько же психологии перелопатил!
Мозг - это я,
мозг - это неприятель.
Солнечный день, а тучи сгущаются;
у меня всё есть, а чувство,
будто меня ведут в газовую камеру.
Решил взять алую тряпку,
вышел ночью на улицу,
чтоб приманить всевозможные страхи.
(а теперь делаю эту запись)
—
Тьма,
медно-красная луна.
Пустынный и унылый двор,
звонит уличный телефон;
(такие уже не работают)
Кинг, это писало твоё перо?
Делаю вдох, затягиваю пояс.
Делать нечего,
буду вести разговор с древним Злом.
...
Ало?
Слышу, что звучит голос родственника.
(он давно мёртвый)
"Как ты там, потомок?".
И началось...
Даны мне тайны жизни загробной;
одновременно зрю будущее и прошлое;
от вида твоего уже тошно;
ты туп, как пробка;
хочу жизни тебя поучить,
рассказав, что свалится на твою голову.
(нормально так, "по-доброму")
—
Вешаю трубку.
Такое невозможно слушать.
Есть что получше?
Буду ждать, умение пугать - тоже искусство.
...
Снова звонит телефон,
а я обращаюсь в слух.
Какая грубость!
Снова мёртвые гонят пургу.
Зло, ау?
Явись воочию.
Отбрось эти пошлости.
Говори своим голосом.
Мы же взрослые,
если хочешь, то давай поборемся.
—
Телефон снова звонит.
И я знаю, куда ведёт эта нить.
Там холодно и темно,
а радость - глупый миф.
"Привет, сказок любитель".
Размажу тебя по поблекшей плитке.
Ты думал, что умный шибко?
Ты букашка,
раздавлю даже мизинцем.
...
Слушай как миленький.
Я тёмный провидец.
Мне отдана половина Мира.
Думал, что сошёл с Караваджо картины?
Реши хотя бы вопрос квартирный, кретин.
Твои родные мертвы,
счета в банке пусты.
Суждено тебе умереть,
тебя бросят, как ненужный костыль.
Будешь в одиночестве гнить;
есть из бумаги сосиски;
жалкое животное Бога,
мозг которого всего боится.
...
Червь, помни:
быть тебе одиноким,
от Зла не унести свои ноги,
ценность твоя ничтожна.
Ну вот кто ты? Кто ты?!
И жизни загробной нет,
это выдумка умалишённого.
И Бог не на твоей стороне,
Он вообще сходит за идиота.
—
Так, Сатана, молчать!
Устал слушать словесное недержание.
И это твои угрозы?
Я похлеще слыхал в детском садике.
Райский сад? Буду сейчас хохотать!
Тебя оттуда выперли,
к ядру планеты сослав.
Не у тебя моя родня,
на губах твоих только грязь,
а все твои задачки решаемы,
ничего в них нет криминального.
...
Да, я не каменный.
И не преисполнен ярости.
Но я переживу одиночество,
ведь Природа исполнена грации:
буду Миром любоваться;
буду читать чудные сказания;
соберу альбом марок;
пробегу кросс, чтоб с трудом дышалось.
Ух, есть чем заняться,
главное это осознавать.
Мне часто бывает страшно,
возьму в друзья теорию Дарвина.
—
Выживает приспособленный, да?
Не отдам тебе победу просто так.
Я тебе сердце выжгу,
оставлю багровый фингал.
Не понимаешь человеческого языка?
Прошу тебя от меня отстать;
или превращу тебя в свежий фарш;
буду драться до конца;
может я не очень боец,
но ты точно сбежишь в слезах.
...
Ах, да, забыл сказать:
"Дьявол убивать мастак?",
О да, ты маньяк,
это правда...
Мрут секунды, минуты, пропадает за часом час,
убиваешь ты только время,
а на большее уже не горазд.
Татьяна Толстая однажды в интервью сказала, что у Прилепина неплохой слог, среда Саньки ей не знакома, поэтому книжку читать было интересно.
К сожалению, ссылка на то интервью затерялась, но из более свежего, например, здесь
Я читала его роман «Санькя». Очень хороший роман. Мне очень понравилось, что там нет ни тени интеллигентности. <...> Это как будто у тебя есть знакомый директор зоопарка, и он тебя провел, чтобы посмотреть, как там в клетках живут звери. Т.Толстая
То есть, читая книгу "Санькя", делаешь выбор: или ты интеллигент и у тебя есть знакомый директор зоопарка, или в клетке...
Собственно, такая постановка вопроса и мешала взяться за книгу.
Но начало понравилось, посмотрим дальше.
"Прошлое не спешит; оно всегда терпеливо ждёт на перекрёстке будущего и там открывает человеку, думавшему, что он сбежал, свою настоящую тюрьму из пяти камер: бессмертие ушедших,нетленность забытого, удел быть виновным, союз с одиночеством, спасительное проклятие любви".
" В тайниках памяти" стала моей навсегда. Очень много она затронула в душе. Чувство одиночества не только писателя, но и просто человека. Разрушение, разъединение отношений между детьми и родителями. Тема насилия. Невозможно спрятаться, уехать от воин и жестокости этого мира. Надо делать выбор, бороться, сопротивляться. И здесь же поиск себя, поиск смысла. Многогранноe, ошеломляющее произведение. Эта книга не уйдёт, будет жить в глубине моей памяти. Героями, событиями, цитатами. Проливным дождём за окном. Красивой обложкой. Незабываемым танго Carlosa Gardela.
"...в песне, как в любом хорошем танго, говорилось об одиночестве человеческой души, о невозможности удержать, а тем более вернуть тех, кого любишь, о минутах невинности и счастья, о стёршихся следах подлинной красоты".
Мечтаю, чтобы "В тайниках памяти" прочитал (ну, хоть когда-нибудь! пусть даже не сейчас) мой самый любимый и дорогой человек.
Гарэлку і ўсялякую тхлань зрабіў чорт. Ён падгледзеў, як Бог сее зямлю, ухапіў трохі і схаваў сабе ў горла. Бог кажа: што ты ясі? Шатан праглынуў зямлю, і яго стала распіраць, і ён збляваў. Балота ёсць шатанскія ваніты. А як бог усюды людзям ваду праўёў, чорт ухапіў і яе таксама схаваў у горла. Бог кажа: што ты п'еш? А шатан засмяяўся і збляваў. І гарэлка ёсць шатанскія ваніты.
Гарэлку і ўсялякую тхлань зрабіў чорт. Ён падгледзеў, як Бог сее зямлю, ухапіў трохі і схаваў сабе ў горла. Бог кажа: што ты ясі? Шатан праглынуў зямлю, і яго стала распіраць, і ён збляваў. Балота ёсць шатанскія ваніты. А як бог усюды людзям ваду праўёў, чорт ухапіў і яе таксама схаваў у горла. Бог кажа: што ты п'еш? А шатан засмяяўся і збляваў. І гарэлка ёсць шатанскія ваніты.
Гарэлку і ўсялякую тхлань зрабіў чорт. Ён падгледзеў, як Бог сее зямлю, ухапіў трохі і схаваў сабе ў горла. Бог кажа: што ты ясі? Шатан праглынуў зямлю, і яго стала распіраць, і ён збляваў. Балота ёсць шатанскія ваніты. А як бог усюды людзям ваду праўёў, чорт ухапіў і яе таксама схаваў у горла. Бог кажа: што ты п'еш? А шатан засмяяўся і збляваў. І гарэлка ёсць шатанскія ваніты.
Книжку эту я читала параллельно с Питером Мейлом, поэтому, думается, она мне так и понравилась.
Питер Мейл – ну вы знаете, год в Провансе, типа уютная и жизнеутверждающая книга, целиком состоящая из забавных историек о внезапном изменении погоды, приготовлении пищи, провансальской бюрократии и т. д. Нормальная книжка о другой стране, где приятно и ненапряжно жить, теплый климат, вкусная еда, приветливые люди и средний уровень дохода не очень смешной. Обычно я спокойно читаю и радуюсь, но иногда почему-то все падает и больше не поднимается. Suspend disbelief не выходит. И тогда я беру Пелевина, Сорокина, Платонова. Или вот Прилепин под руку подворачивается.
В стране не первого мира живем, дети. И иногда хочется литературного куска отечественной действительности. А «Санькя» – вполне себе достойный снаф, если вы понимаете, о чем я.
