Рецензии — стр. 112

Жаль, но я не смог. Огромное количество отзывов и номинаций, был уверен, что получу огромное удовольствие. Веркин - безусловно большой писатель. Искренне восхищаюсь его книгой "Облачный полк", считаю одной из лучших подростковых книг о войне. А со "снарком" не сложилось. Начал читать - и не смог закончить даже первую часть. Вроде все, что нужно, есть - прекрасный язык, сюжет вполне, в процессе чтения герои оживают, ты их начинаешь чувствовать. Но мне было просто скучно. Не знаю, м.б. в будущем смогу перечитать, но сейчас мы с книгой явно в разных фазах.

Я злой человек, злой человек.
Я твой человек

Профессорская дочь и профессорская жена Марьяна с мужем Демьяном, которого студенты зовут "мистер Ян" и двумя малышкам дочерьми живет где-то в Америке. Муж любит их, готовит яйца-пашотт на завтрак и кофе, едва ли не в постель, героиня любовь и заботу благосклонно принимает. Как гость дорогого отеля принимает услуги персонала: рассеянный кивок, улыбка, монетка чаевых. Она не работает и особенно загруженной домашними заботами ее не назовешь, девочки значительную часть времени в детском саду. Времени, которое Марьяна посвящает мыслям о своей большой любви к далекой зазнобе.

Сводить произведение к фабуле на один абзац не идеально с точки зрения аналитики, но позволяет выйти из-под плотского обаяния прозы, оставшись один на один с ее скелетом и внимательно рассмотреть, что не так, почему пациент страдает. Я не случайно говорю об обаянии, Ксения Буржская мастер, умеющий убаюкать на мягких лапах сладчайшей прозы и вздернуть на дыбу страданий, целиком погрузив читателя в реальность героев со всеми нюансами переживаемых ими ощущений.

"Зверобой" - квинтэссенция страданий и может быть самое яркое в современной русской литературе их выражение. То есть, страдательный залог, сам по себе стабильно востребован, но обычно требуются какие-то внешние предпосылки, травма - физическая или душевная, реальная или мнимая. За неимением таковой любовь. Интересно наблюдать, как эра Водолея с основной ценностью дружбой, наступая на пятки эпохе Рыб, нивелирует сверхценность той, сводит от прежней роли двигателя солнца и светил и персонификации Бога к поставщику качественных и многообразных страданий. Талантливые чуткие художники воспринимают это и транслируют.

Демьян, недолюбленный в детстве сын люмпен-пролетариев, который сумел вырваться из среды, оставив ее позади настолько далеко, что теперь в этом любимом студентами преподавателе никто не заподозрит мальчика, отчаянно и безнадежно добивающегося любви единственного человека, который не способен полюбить. Той единственной женщины, которую выбрал из примерно миллиарда подходящих на эту роль половозрелых особей женского пола. Выбрал, потому что в соответствии с принципами гештальт-психологии, деструктивный сценарий отыгрывается до тех пор, пока не найден способ перевести его в конструктивное русло.

Марьяна, питерская девочка из хорошей семьи, которая любила папу, ученого-энтомолога, но без боли и даже удивления восприняла его переезд в Москву и, по сути, распад семьи - так лучше для всех. Перспективная журналистка, давно и безнадежно влюбленная в бывшую начальницу Ольгу. Нет, не пропаганда, вы всерьез верите, что описание болей от, предположим, ревматизма способно заставить кого-то пожелать заболеть? Марьяна любит, Ольга - замужняя, имеющая любовника не отвечает взаимностью, но и не отпускает совсем. Держит на длинном поводке, использует сладчайшую энергию чужой любви как энергетическую подпитку. Все это длится семь лет до замужества Марьяны и около пяти после.

Ольга кажется безупречной кандидатурой на роль femme fatal, но у нее свои резоны и своя правда. Построение карьеры (блистательной), много работы, внезапное обнаружение почти демонстративных измен мужа, желание отомстить, любовник для тела, а для души вот эта вот безнадежная любовь талантливой привлекательной яркой девочки. Кто осудит?

Все несчастливы, все страдают, сука любовь. Стоп, а почему "Зверобой"? Потому что цепочку событий максимально обостряющих конфликт, запускает смерть отца Марьяны, во множестве морившего насекомых зверей, необходимость для Марьяны приехать в Москву и неизбежная встреча с Ольгой после многолетней разлуки. И потому что "стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали".

Единственное слабое место романа и утешение для читателей давным давно сформулировал Бегбедер - любовь живет три года. В том смысле. что на таком накале страстей дюжину лет продержаться нереально. Я же не случайно препарировала до скелета в начале. Не страдайте, скоро всю вообще любовь упразднят и будет одна только дружба.

Новая книга писательницы Татьяны
Толстой “Истребление персиян” написана
в соавторстве с критиком Александром
(Шурой) Тимофеевским. Г-н Тимофеевский
умер в 2020 году, он работал в ряде московских
изданий, наиболее известна за пределами
РФ газета “Коммерсантъ”.

Удивительно, но я не помню из 1990-х годов
ни одного текста Тимофеевского. Колонки
дремуче-бородатого Максима Соколова
помню, тогда он был “свой” и его еще не
обзывали “бородатой женщиной” и “бывшим
человеком”. А из более поздних времен
памятен один нашумевший некролог
корреспондента Бутрина, после которого
“газета” “Коммерсантъ” для меня
больше не существует. Но вот Тимофеевского
– в упор не помню. Но, возможно, он был
таким внутренним духом, маскотом и
тотемом газеты? И в этом была его неповторимая
ценность? Не знаю, внутри редакции не
бывал.

Это было расточительное время, когда
люди еще покупали газеты. Газета
“Коммерантъ” был значимым явлением.
В Ригу газета попадала с опозданием на
пару дней, но читать ее было одновременно
страшно, интересно и весело – по утреннему
ощущению она давала уму толчок,
сопоставимый с чашечкой эспрессо. Вот
политика, вот колонка Соколова, вот
компании и рынки, вот курс валют, вот
криминал – очередное заказное убийство,
а вот и раздел культуры! Теперь времена
другие, жизнь диктует бережливость,
газет практически больше нет, да и кофе
уже не стоит злоупотреблять. Такой
возраст (Тимофеевский умер в 61 год, на
даче, а за несколько дней до искал
кардиолога, говорит Википедия).

Да, время сейчас, когда на воздух
взлетают ракеты и миллиарды долларов,
для частного лица настало бережливое.
Чем, кстати, всегда отличалась Татьяна
Толстая – экономностью. Она известна
переделкой и переизданием своих книг.
“Истребление персиян”, как можно
понять, состоит из ее переписки с
Тимофеевским на культурные и околокультурные
темы, ранее, вероятно, уже печатавшимися
в журнале “Русская жизнь” (выходил в
2007-2013 гг). В этом Татьяна Никитична
Толстая похожа на покойного Эдуарда
Вениаминовича Лимонова. Он тоже в
последние свои годы: опубликует пост в
ЖЖ, потом разовьет ту же тему во второй
раз в статью и продаст в журнальчик, а
потом еще и в третий – сборник, книжку
издаст... Точно так после войны моя мама
с прабабушкой распарывали немецкую,
добротного сукна, шинель. Портниха
платила хорошие деньги. Меня, конечно,
интересовало, были ли в шинели дырки от
пуль.

О стиле. К сожалению, культурологические
тексты и Толстой, и Тимофеевского как-то
не очень хороши. Это такая себе попытка
сделать о культуре “вкусно”. (Это словцо
оченно любил покойный латвийский
писатель и журналист Саша Гаррос. У него
что ни фильм, что ни книга, то были
“вкусные”.) От словосочетания “вкусная
книга” лично у меня во рту стоит вкус
жеваной промокашки (знаете, что это?) –
как мы лихо плевались пульпой из трубочек
на уроках в младших классах! Вероятно,
это “вкусно” происходит от плохого
чувства языка, от плохого уха... Так вот,
у Толстой-Тимофеевского почему-то
“вкусно” сделать не вышло.

Фору им давало, да и сейчас дает, “Радио
Свобода”. “Вкусно” получалось у Вайля
с Генисом (правда, тексты последнего,
вероятно, мог бы легко сымитировать
чат-бот) и, особенно, у Бориса Парамонова
(“Вкусным”, сдобным голосом: “В эфире
“Радио Свобода”! У микрофона Борис
Парамонов!” Старцы, помните?) Но здесь
хотя бы понятны цель и смысл витиеватого
словоблудия (а, возможно, и словоложества)
– под “культурку” на “Свободе”
подверстывали сводки, например, о
советских потерях в Афганистане. Да и
сейчас, эх... У Толстой и Тимофеевского
слова ничем не “нагружены”. Там есть
Пушкин и Пригов, и еще есть о еде (пламенная
любовь к жрачке роднит Толстую и
Тимофеевского с Вайлем). Но к ним, словам,
повторимся, ничего, говоря журналистским
жаргоном, ”не подверстано”. Нет ни
военной, упаси меня Боже, пропаганды,
нет даже завалящей рекламы трусиков.
Два колеса этого филологического
парохода молотят воды Леты своими
лопастями вхолостую. И зачем?..

К слову, оба автора книги происходят
из знатных советских семей. Как вы
знаете, Татьяна Толстая – внучка того
самого советского писателя Алексея
Толстого. Но и Шура Тимофеевский далеко
не из простонародья. Его дед и бабка
были советскими разведчиками-нелегалами.
Конечно, происхождение Толстой покруче
будет, даже в случае если вы внук
легендарного Рихарда Зорге. Писательница
придумала, что Тимофеевский происходит
из племени йомудов, жестоких и романтичных
кочевников Туркестана. Йомуд по-английски
звучит прикольно (yo mood), а вот по-русски
несколько сомнительно (“Ну ты и йомуд!”).
Да и какой Тимофеевский йомуд? Бабушку
Шуры звали Надежда (Эстер) Марковна
Улановская. (Эстер – это к вопросу об
“истреблении персиян”).

Увы, несмотря на все усилия Татьяны
Толстой, вряд ли Тимофеевского будут
отчетливо помнить. У газетчиков и газет
эфемерная судьба. “Газета живет один
день!”, – поучал вашего рецензента
старый Фарбер, редактор покойной
латвийской газеты “Панорама Латвии”.
Кстати, там тоже много йомудов работало.
И все, как один, очень талантливые!

Я когда-нибудь смирюсь с тем, что вся "элитарная" и "премиальная" литература пишется для таких же элитарных читателей. И мне в своих кирзовых сапогах негоже врываться в храм искусства. Потому как даже перечитав десяток хвалебных отзывов от высоких критиков, красоту произведения я не оценила. И исключительность писателя не поняла. Будем считать, что пишет он не для меня.

Смысл данного перфоманса в том, что на двухсот пятидесяти страницах происходит ничего. Плоский, невыразительный текст с бесконечными повторами и пустопорожними диалогами, скорее всего, в очередной раз, намекает на тлен нашего бытия. "Нормально", "обычно", "стандартно", "как всегда" - эти слова постоянно повторяются в тексте. Ну мы поняли, что наша действительность сера и безрадостна, проще из окна вышагнуть, чем жить такую жизнь.

Герои по определению не могут вызвать никаких эмоций с такой подачей. Еще хуже то, что они никак и никуда не развиваются. Даже приговоренный к смертной казни Сережа не впадает в пресловутую рефлексию. Год ожидания в камере не подтолкнул его ни к чему.

Серёжа привычно, с аппетитом, съедает вкусный завтрак, состоящий из вкусных блюд, насыщенных белками, жирами и углеводами.
– Сергей Петрович, пойдёмте на прогулку.
– Пойдёмте.

Вот и вся динамика.

Если говорить о каких-то глубинных смыслах, то тут начнется высасывание из пальца. Ведь не хочется ударить в грязь лицом и сказать, что в целом номинанте чего-то там нет вообще ничего выдающегося.

Бога нет.

Ирония в том, что фраза из заголовка сгодится российской прозе, но самому “Рифу” - нет. Я уже привык, что читая строки российского автора, тебя пожирает чернота отчаяния, по аналогии с “Левиафаном” Звягинцева или “Землей” Елизарова. В этом есть свой кайф - опуститься на дно, закурить, и подняться к синеве. В них ощущаешь тьму, тут есть куда опускаться, за кем наблюдать. Не говоря уже о контексте, который является участником сюжета и словно говорит тебе - обернись, приятель, вокруг всё дерьмово, надежда давно под чужим одеялом, сирены любят всех кроме главных героев (или строго наоборот), а квартиры отдают запахом кислятины и старых тапок.

Любви нет.
А чем радует “Риф”? Простотой. Это как раскраска для детей - дорисуй сам. Закидывать женщину в алфавит тяжело, а красивую женщину вдвойне. Автор не ищет лёгких путей, потому под обложкой их сразу шесть (одна так вообще убийца). Вспоминается мысль с какой-то страницы другого романа - самоуверенный взгляд пытался прижать её к стене... и забавлял своей наивностью.

Возможно, Поляринов решил, что его антагонист настолько силён, что с ним не справится одна девушка - потребуется сразу две. Каноны Марвел в студию. Так и врываются на страницы Татьяна и Ли, а с другой стороны стоит Гарин - почти Мавроди наших дней.

Отопления нет.
По итогу выходит скука.
Есть чудный роман Симона де Бовуар - Все люди смертны . ГГ страдает бессмертием и рассказывает о своих женщинах. Суть в чём - память гг. постепенно стирает детали у каждой из них, все любимые женщины превращаются в один образ. Трагично, грустно - любовь проигрывает времени. Что-то похожее есть еще тут - Жауме Кабре - Я исповедуюсь.  Если у Симоны и Кабре это реализовано сознательно, то здесь так получается из-за персонажей картонок. Кира, Ли, Таня - у кого какие глаза, мимика и тоска? Да какая на хер разница.

Единственное, что понравилось - второстепенные персонажи. Сестра Лера, например, привлекает куда больше, чем Кира, Ли и Таня вместе взятые. Другая проблема - её слишком мало на страницах.

Deus abest. Amor abest. Calorificatio abest.

Для меня Улицкая — это прежде всего автор малой прозы.
Её рассказы просто чудесны, маленькие шедевры словесности.
В этом сборнике много грусти и не всегда она светлая. Я бы назвала эту книгу "Рассказами о прощании".
О прощании с самыми близкими людьми, о прощании навсегда.
Много тут рассказов о безвозвратном, о смерти. А те, которые не о смерти, так всё равно о забвении (как в рассказе "Иностранка").
Хотя что это я о забвении? Даже смерть не всегда об этом. Она может мотивировать, несмотря на горе (рассказ "Алиса покупает смерть").
Очень пронзительно. Схватило и не отпускает. Читайте!

Ощущения в целом неоднозначные. Сальников, как известно, заслуженный представитель магического реализма - то бишь пишет о безошибочно узнаваемой нашей жести жизни, в которой проблескивает вдруг что-то не от мира сего. Так вот, в новой книге магия никуда не прячется, а заявляет о себе с первых страниц, и никуда с первого плана не уходит. Приметы нашей российской повседневности тоже присутствуют, и показаны мастерски, Сальников гениально может описать все что угодно, будь то сугроб, фонарь или проезжающая мимо машина, но вот этой реальности происходящего, которая есть и в Алексей Сальников - Петровы в гриппе и вокруг него и в Алексей Сальников - Опосредованно , уже нет. Если в этих двух книгах ты легко веришь, что такое может случится, ведь требуется лишь небольшое допущение, то в случае с Оккульттрегером ты уже вертишь в голове - а как этот мир тогда устроен, как в нем работает то и это? С другой стороны, возможно, это и хорошо - такая заявка на целую вселенную, хочешь спин-оффы клепай, хочешь приквелы и сиквелы, и т.д. В Оккульттрегере больше насилия - которого, впрочем, Сальников никогда не чурался, а в Отделе так и вовсе его было с лихвой. И уже традиционно есть куча персонажей, которые сначала множатся, потом сплетаются и расплетаются, чтобы в конце лечь нужным узором. И в принципе и сюжет, и насилие - почему бы им не быть, если автор умеет и может. Но в целом - при всей узнаваемости стиля, при большем масштабе и сложности предлагаемой реальности - нет тех очарования и новизны, которые сделали Петровых не только хитом, но и новым словом в нашей современной литературе. Итого - рад что прочел, и буду читать новые книги Сальникова, но хочется прежней камерности и (мнимой) непритязательности.
P.S. Про сам сюжет ничего не написал чтобы не спойлить, могу только сказать, что аннотация несколько искажает суть происходящего.