Вручение 2002 г.

Премия Андрея Белого 2002 присуждена за книгу «Дорогие сироты» – обновление традиционного лиризма, сплав европейской формы и русской «милости к малым мира сего».

Премия Андрея Белого 2002 присуждена за «Книгу Воды» – плод творческой одержимости, исповедь, выходящую за рамки внутренних дел личности, общества, государства.

Премия Андрея Белого 2002 присуждена за трактат «Толкуя слово. Опыт герменевтики по-русски» – выдающийся прорыв в деле прояснения бессознательного в русском языке, за понимание «другого» и того, что он «сказал», даже если сказанное им не было высказано.

Премия Андрея Белого 2002 присуждена за книгу «Герметизм и герменевтика» – результат многолетних усилий по раскрытию «тайнописи» русского символизма, выявивших его соотнесенность с макрокосмом мировой культуры.

Премия Андрея Белого 2002 присуждена за подвижничество в деле построения литературного Вавилона и творческое преумножение традиций неофициальной словесности.

Дмитрий Кузьмин
РЕЧЬ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ПРЕМИИ

Уважаемые коллеги,не буду скрывать, что эта награда вполне отвечает моей самооценке. На протяжении 14 лет – считая от февраля 1989 года, когда появился первый выпуск самиздатского журнала молодых московских поэтов "Вавилон" под моей редакцией, – я пытался, в меру сил и понимания, продолжать ту самую традицию великой русской неподцензурной литературы второй половины XX века, ключевые фигуры которой стояли у истоков Премии Андрея Белого. Те книги, которые я издавал и издаю в своем издательстве "АРГО-РИСК" (его десятилетие будет отмечаться через неделю), те авторы, которых я старался привлекать к участию в проводившихся мною фестивалях, редактируемых мною журналах и альманахах, сетевой антологии "Вавилон", – принадлежат к этой литературе или непосредственно развивают ее; те концептуальные основы, на которых строилась и строится моя работа, также восходят к эпохе русского классического самиздата – и уже одно то, что всякий литературный проект, за который мне приходилось браться, я рассматривал как свое произведение sui generis, которому я как автор должен придать гармоничность и целостность и за которое я как автор повинен нести полную меру ответственности, – одно это позволяет мне видеть себя прилежным учеником организаторов неподцензурной литературной жизни 1950-80-х гг., наследовавших в этом "Серебряному веку" и противостоявших обезличивающей работе советского литературного механизма. Личное общение с патриархами неподцензурной литературы и различимое в этом общении отношение ко мне как к своему по духу и по делу вдохновляло и укрепляло меня, и память о тех из них, к кому я уже не могу сегодня обратить слова благодарности, – о Викторе Кривулине, Андрее Сергееве, Генрихе Сапгире, – поддерживает меня поныне в трудные минуты.
Мы переживаем сейчас не самый простой этап в развитии русской литературы – впрочем, когда в этом развитии случались простые этапы? Еще недавно казалось, что, пока массовая литература спокойно играет в свою игру, а литература почвенно-патриотическая скалит тупые клыки из своего медвежьего угла, наследники неподцензурной литературы постепенно переигрывают "толстожурнальный" либеральный мэйнстрим на его поле, и актуальное письмо, нацеленное на разноуровневую инновацию, занимает в отечественной словесной культуре подобающее место. Сегодня в литературном пространстве отчетливо запахло реваншем: страницы "толстых журналов" чем дальше, тем больше окрашиваются в серый цвет, в моду входит подмена эстетической ценности идеологическими спекуляциями, совершеннейший вздор превращается в литературное будто бы явление за счет грязных пиаровских технологий. Уже и Проханов – писатель, уже и Сергей Шаргунов с Ириной Денежкиной – подающие надежды дарования, уже и Глеб Шульпяков – будущее русской поэзии. Литературе подлинной, прокладывающей пути в неизведанное, трудно соревноваться за читательское внимание и внимание критики (лишенной у нас, по большей части, мало-мальской вменяемости) с грамотным эпигонством и топорной, не снисходящей до какой-либо рефлексии правдой-маткой преемников советской литературы.
Для тех, кто воспитан эпохой самиздата, легко смириться с мизерностью тиражей инновационной литературы и ее невостребованностью сколько-нибудь широкой (даже вполне интеллигентной) публикой. Однако нам всем следует удерживаться от соблазна приступить к эвакуации зажженных светов в катакомбы и пещеры. Инновационную литературу неспроста называют еще "актуальной": это слово напоминает нам о важнейшей функции искусства, которое ведь призвано осмыслить меняющийся на глазах мир и по-новому взглянуть на привычное и примелькавшееся, моментально придавая общезначимый характер живому частному опыту. Можно сказать еще короче: актуальная литература – лучший (если не единственно возможный) практикум независимости мышления, как для автора, так и для читателя. Оставить наших современников без такого практикума – значит, поставить под угрозу будущее нации. А если так – то нам всем предстоит самая серьезная борьба за реформирование сложившегося литературного пространства.
В заключение я должен, вероятно, вновь вернуться к словам благодарности. Работа организатора литературы, литературтрегера – работа зависимая: если тексты в твоем распоряжении достаточно посредственные, то сколь ни бейся – ничего особенно интересного не организуешь. Я счастливый организатор: в моем распоряжении от раза к разу оказывались блестящие сочинения самых разных авторов, и всем им я бесконечно признателен. Школьником я обмирал над стихами Натальи Горбаневской, четыре сборника которой мне довелось выпустить много лет спустя; два месяца назад я не мог удержаться от слез, слушая знакомую мне почти наизусть короткую прозу Линор Горалик на презентации мною же изданной ее книги; профессиональные обязанности, к моей великой радости, никогда не расходились у меня с любовью и искренним пристрастием, за что я чувствую себя в неоплатном долгу перед русской литературой. И не меньший неоплатный долг чувствую я в связи с тем изобилием любви, которым из года в год окружают меня близкие мне люди. Постоянный стресс, которым чревата любая организационная деятельность, вылетающие в трубу собственные деньги, вновь и вновь вкладываемые в заведомо убыточное занятие, неуклонно выживающие тебя из квартиры книжные пачки и рукописи, – все это требует изрядного ресурса душевной энергии. Я счастливый человек: любовь моих близких из года в год помогала мне преодолевать любые препятствия. Вместе со мной сейчас мой любимый супруг в Киеве, мои любимые мальчики в Москве, мои любимые друзья в этом зале. И я надеюсь, что два главных, по моим понятиям, переживания человеческой жизни – любовь и долг – не оставят меня в дальнейшем, позволяя не уронить ту честь, которой я сегодня удостоен.