Цитаты из книг — Николаус Вахсман

Система концлагерей была великим извратителем ценностей, является историей бесчеловечных мутаций совести, сделавших нормой насилие, пытки и убийства.

Если единственное «преступление» евреев – мужчин, женщин и детей – состояло в том, что они – евреи, то им, скорее всего, приходилось страдать повсюду, где ступил эсэсовский сапожище.

Возникновение советской системы и сталинских лагерей склонило часть исследователей предположить, что, дескать, нацисты вульгарно заимствовали систему концентрационных лагерей у Советов. Утверждение это вводит в заблуждение многих, причем оно далеко не ново, как и сами лагеря СС. Существует две специфических проблемы.…

В 1975 году, в интервью израильскому историку Тому Сегеву, бывший комендант Хассебрек издевательски заявил: «Единственное, о чем я сожалею, – так это о крахе Третьего рейха».

Что бы ни случилось с ними, они часто сталкивались со схожими трудностями: нескончаемые страдания от ран и болезней, поиски нового дома и работы, безразличие общества и изнурительная борьба за получение компенсаций. У всех остались мучительные воспоминания о чудовищной жестокости концлагерей. Выживших заключенных они…

«Он плакал, – вспоминал Купфер на страницах своего дневника, – а я думал о том, как он страдал, и тоже не мог сдержать слез».

«Вас скоро освободят, – говорили эсэсовцы заключенным в Клооге. – А нам придется плохо. Нас они будут убивать без пощады».

«Здесь больше не устраивают переклички. И больше нет работы, – записал 1 апреля 1945 года в дневнике Абель Герцберг, – тут осталась лишь смерть».

Однажды вечером в конце марта 1944 года, когда заключенные лагеря в Вильнюсе вернулись с работ в свои лагеря-филиалы, они обнаружили, что эсэсовцы забрали и куда-то увезли детей. Они «не могли ни есть, ни пить, ни спать, – писал Григорий Шур, потерявший сына Арона, – в кромешной темноте евреи оплакивали своих детей».

Недавно день освобождения Освенцима стал главной датой памяти холокоста. Однако при всем символическом значении 27 января 1945 года этот день не знаменует ни начала, ни завершения освобождения нацистских концлагерей.

«Я в первый раз увидела, как заключенная еврейка осмелилась поднять руку на немца», – с восхищением вспоминала позднее одна из бывших узниц.

И Карл Капп пришел к неутешительному выводу: во избежание зверств со стороны эсэсовцев ему самому приходилось выступать в роли эсэсовца.

Подобная взаимная поддержка в концлагере была отнюдь не исключением, как считают некоторые, а скорее правилом. Принимать она могла самые разные формы – кто-то делился хлебом, кто-то вел политические дискуссии, подрывая тем самым стремление эсэсовцев к тотальной власти над узниками.

Я честен со всеми, – тайно писал Януш Погоновски своей семье из Освенцима в сентябре 1942 года, – на моей совести ни одного поступка, за который мне было бы стыдно.

Как бы мы ни пытались идеализировать братство заключенных, объединенных страданиями, конфликты между ними были суровой реальностью, и чем смертоноснее делалась система концлагерей, тем более жестокими становились и эти конфликты.

Многие заключенные полагали, что лагерь извращал все нормы общепринятой морали. Милосердие могло оказаться самоубийственным, а попрание моральных принципов – вплоть до убийства – оправданным. Непонимание этого, неумение приспособиться к законам лагеря могло стоить жизни.

Охватившее бессилие выразили женщины, летом 1944 года заметившие, как охранники-эсэсовцы плетьми подгоняли измученных заключенных, шагавших строем из Штутгофа на работу. «Сочувствие – самое большее, на что мы оказались способны». Потому отведенный в сторону взгляд мог свидетельствовать и о бессилии.

Тогда почему эти опасения относительно лагерей не вылились в широкую поддержку заключенных? Главным фактором был и оставался, разумеется, страх, поскольку эсэсовцы открыто угрожали тем, кто пытался помочь узникам.