Цитаты из книг — Эмануэле Треви

Являясь скорее судьбой, чем ремеслом, занятие литературой порождало для каждого поколения формы святости и безумия, служившие образцами в течение долгого времени. То, что в средневековых сказаниях являли собой христианские мученики, аскеты, великие грешники, просветленные благодатью, теперь воплотилось в столь же…

Но паранойя была лишь одной из красок ее палитры, одним из возможных вариантов, слишком легкой формой безумия для ее устремлений.

Власть, намеренная вызывать смирение, должна афишировать свою нелогичность, потому что она уходит корнями в Невидимое, Спорное, Неопределенное.

В доме можно было наткнуться на полуголую герцогиню-лесбиянку, при этом вам рекомендовали не путать ее с матросом.

Важнейший смысл сексуальной метаморфозы, писал П.П.П., в том, что «быть обладаемым – опыт космически противоположный обладанию».

"Предположения, как известно, являются одним из самых скоропортящихся продуктов человеческого разума: они портятся даже в голове тех, кто их выдвигает, громоздятся там и противоречат самим себе"

"Литература, понимаемая как смелый эксперимент на грани человеческих возможностей, призвана всегда быть именно этим: детонатором, катастрофой, ведущей к необратимым переменам в жизни. Фактором дисбаланса."

<...> литература является незаменимой формой познания мира. Не набором добротных сюжетов для кино и тем более не средством для призрачного роста «духовности», а вызовом, несмываемым оскорблением, последним оборотом винта, вкрученного в самую сердцевину истины.

Докапывайся до сути того, что и впрямь важно, жизненно, неподдельно, — и тогда, рано или поздно, ты обнаружишь в этом его противоположность, разноименный и взаимодополняющий полюс.

главное — это злость, не идеи, не в первую очередь талант, а злость. Между злостью и творчеством пролегает такая глубокая связь, что, по сравнению с ней, все прочие связи бледнеют, кажутся поверхностными, не такими нужными. Ведь в итоге чем больше ты об этом думаешь, тем яснее начинаешь прозревать истину, выходящую за…

Мы видим и оцениваем немалое число произведений искусства, но лишь очень небольшая их часть, по причинам, которым суждено оставаться невыясненными, способна поражать нас и властно оседать в наших чувствах и системах самозащиты.

Нет ничего более внешнего, поверхностного, чем то, что мы называем внутренним миром, нашим глубинным «я». Будто чайка, сидящая на вершине скалы, душа вечно выступает на первый план. Она целиком вмещается в прыщ или легкий тик, изгиб носа или покатость плеч.

Симпатичные нам люди, которыми мы еще и восхищаемся, вызывают у нас вполне детское желание делиться друг с другом одними и теми же рассказами. Словно после энного раза в этих рассказах вскроется неведомая деталь, высший смысл, как это бывает в сказках.

Как ни крути, а жизнь без любви фатальным образом превращается в нечто засохшее и пыльное, опустошенное и ничтожное, о чем не стоит и говорить. Представим себе грязные трусы, оставленные под кроватью в заброшенном доме, — вот вполне убедительный образ жизни без любви. Для сравнения, каждое разбитое сердце — счастливое…

И нет большего риска, чем риск, которому подвергается тот, кто решает быть не кем иным, как самим собой, состоящим «из плоти и крови», точно животное, или некий бог, или приговоренный к смерти.

А предположения, как известно, являются одним из самых скоропортящихся продуктов человеческого разума, они портятся даже в голове тех, кто их выдвигает, громоздятся там и противоречат самим себе. Даже когда они могут гордиться строгостью, присущей математическим выкладкам, ничто не уберегает их от неудержимой энтропии.