Цитаты из книг — Дарья Бобылёва

Из долгих и сбивчивых Юкиных объяснений Пашка с большим трудом понял, что в дом к ней проник чужой ребенок, неизвестно откуда взявшийся и очень, очень страшный. Пашка удивился – он, конечно, не был большим поклонником детей, но не понимал, что в них может быть такого страшного, если они не от тебя.

Он так давно не звал ее по имени, только «послушай», «а знаешь», «не могла бы ты» и «дорогая» – это если на людях. А мысленно она уже несколько десятилетий была снабжена ярлычком «жена» и задвинута в соответствующий угол сознания, как предмет необходимый, добротный, удобный в использовании...

Автобус выплюнул их у старой, обильно расписанной местными умельцами остановки. В глубине ее темнела огромная неровная надпись «ИДИ ДОМОЙ», умилившая Стасю своей цензурностью и даже какой-то смутно уловимой заботливостью.

– А для чего люди на дачу ездят? Чтобы ото всех спрятаться. Тут ты дважды огорожен – участком и домиком еще. Существуй как хочешь. Это не отдых, для отдыха на море катаются. А дача не для того, здесь теперь особая порода живет – дачные люди. Вот ты сюда зачем ездил? – Бу… бухать, – честно ответил Никита. – Вот. Спрятался…

Одно из главных правил для пьяного человека летней ночью - не смотреть на звёзды, чтобы не рухнуть от головокружения на поверхность родной планеты

Катя проснулась, когда уже стемнело, и тут же почувствовала к посапывающему рядом Никите неприязнь, обильно приправленную стыдом. Стало так неловко, и вспомнилось, что вовсе он не красавец и умом нельзя сказать, что блещет, и руки у него слишком длинные. А главное – он же пьет. Катин папа тоже любил выпить, иногда, но…

Семейство искренне считало его бедным больным мальчиком, жалело и позволяло сидеть у себя на шее, поскольку ни на одной работе Никита не задерживался. Сам Никита считал себя бесполезным мудаком, но отказаться от единственного доступного удовольствия – побыть пьяным и почти счастливым – никак не мог. Пьяницей он был тихим,…

Всю жизнь он мучился от того, что все люди вокруг как будто настроены на одну волну, а он - на другую, неправильную, и совпадений почти не бывает, даже с самыми близкими.

Ты обиделся? У меня вообще плохой характер. – Ты упомянула об этом уже три раза. Позволь заметить, что плохой характер не является твоим личным достижением. – Ха! А чье же это тогда достижение?

Никите, долговязому, с мальчишеским еще лицом, было лет тридцать. Его поколение, к тихому неудовольствию вьюрковских долгожителей, на дачах – настоящих семейных дачах, с огородом и сиренью, – практически не появлялось. Закончились каникулярные побывки с обязательным поливом, сбором и окучиванием – и все, вчерашняя…

Мозг, измученный свирепыми попытками Сергея сотворить гениальное, поврежденный веществами, озлобленный и истощенный, так долго готовивший свою месть. И создавший наконец зловещее и причудливое произведение без сопливого гуманизма, без лежащего на поверхности смысла, поражающее жизнеподобием настолько, что ему удалось…

– Тут был? – Был. На выставке достижений культуры тысячелетия. – Угу, на культуре у них бзик. Хотя ка’антхажи без бзиков вообще похожи на… на суп. Нет. Как это называется… Желе! Но тихие, почти не воевали… – Из-за лени. – Да ты шовинистическая сволочь. – Это научный факт. – Были бы они такие ленивые, не занимались бы…

– Масы. Скажи спасибо, что они пока никуда не летают, им не до того. Крайне занятая раса. Даже во сне воюют. Есть шанс, что они перебьют друг друга прежде, чем выберутся в космос… – Почему воюют? Ресурсов мало? – Фантазии много. И благочестия. Изобретут религию – и несут в мир. Несется она плохо, потому что все очень уж…

– Мы на самом деле добрые. Можем, правда, и пристрелить, но тоже из милосердия. Куда же без милосердия? – Медицинская помощь – не проявление бессмысленного развращающего милосердия, а спасение необходимой особи, которая в дальнейшем возместит затраченные на нее средства, работая на благо великой цивилизации. – У тебя…

После всего, что Селесу удалось вспомнить о вчерашнем дне, перспектива быть съеденным безногими религиозными фанатиками не казалась чем-то из ряда вон выходящим.

Да какой уважающий себя фантаст верит в инопланетян! Это как гомеопат, который верит в собственные зелья!

Художники мельчают с каждым веком, и новым поколениям очень, должно быть, больно видеть величие гениев прошлого...

Юки сразу приняла тот факт, что из поселка больше нельзя уйти. Нельзя – значит нельзя. И виновато в этом какое-то колдовство. Обыкновенная мистика, как в любимых книгах и фильмах, только там она иностранная, глянцевая, а во Вьюрках – отечественная, а потому немного диковатая.