Арина Обух — о писателе

Не хочется, вообще-то, ругать эту книжку, но хвалить хочется еще меньше. Автор - молодая девушка, выпускница той самой Мухи - Художественно-промышленной академии им. А.Л. Штиглица, соответственно художник, и вот еще и писатель. Дочь художников, дитя питерской художественной атмосферности. И книжка вся такая уютненькая, миленькая, АТМОСФЕРНЕНЬКАЯ. А кроме атмосферы больше ничего и не наблюдается. И даже эту самую атмосферу, кажется, я уже где-то читала, у Рубиной, что ли. Потому что атмосфера здесь даже не Мухи, не Питера - детства и юности. Атмосфера воспоминаний о первом своем творчестве, друзьях, учителях.

И всё такое полуреальное, растворяющееся в дымке. Не за что зацепиться, тебя засасывает этот молочно-белый туман, из которого появляются периодические таинственные (таинственный?) Он, Никто, бабочки, драконы, француженки с букетами из капустных листьев... И всё такое одинаковое и такое обыденное несмотря на якобы необычность.

В противовес ускользающему содержанию, все предложения короткие, простые. Вся эта туманная неопределенность всю книгу швыряет в тебя резкие, рубленые фразы. И это было бы стилем, если бы в этом был стиль. Но нет, это просто текст из коротких простых предложений. Увы.

От молодых нынче ничего не ждут.

«Нет жизненного опыта».

Упрек довольно странный, потому что если есть жизнь по факту, то и опыт, стало быть, должен прилагаться. Вопрос о его качестве и количестве при этом не равен величине прожитых лет, обжитых мест и обширности географии перемещений. Иные уже к школьному возрасту имеют такой багаж, что и Мафусаил позавидует. Кроме того, вопрос не в объеме, а в подаче. Можно и малое подать так, что бывалые люди подивятся.

Наконец опыт это ведь не столько что человек освоил визуально, сколько то, что он пережил. Можно много повидать, да так и остаться ни с чем, с трухой впечатлений без всякой ценности и значения для себя и окружающих.

Хотя к книге Обух можно применить и обычную мерку. Событий в ее жизни было немного. Она была как раз их свидетелем, а не пережила. Все они отражены в этой книжке: мама-папа-я, алоэ на подоконнике, выставка Уорхолла в Эрмитаже, аллергия на школу и запах человечества (символическая деталь), академия Штиглица. К ним приложен перечень знакомых местечек и улиц и набор событий (выдуманных и не) со знакомыми и незнакомыми. В целом, обычная оранжерейная жизнь.

Но и этот «опыт» теоретически мог бы быть интересен. Не всем же плавать по морям-океанам. Да и войны с революцией на ее годы не пришлось. Наоборот, стабильность. Героиня первой тематической подборки не то 1995, не то 1996 года рождения. И уже одно это вполне характерно. Вся книга бравирует своей аморфностью, расплывчатостью, неопределенностью. То ли книга, а то ли видение.

Жизнь здесь действительно маленькая, не как у Янагихары, правда, ничего сверхординарного, никто никого не насилует, никто не режется по ночам бритвами и прочими предметами. Вокруг все культурные люди. Художники. Петербург – город художников. В итоге и объемы у книги не те и пространство небольшое. Душновато.

В каком году рассчитывай… Из примет социальной жизни – церковь, батюшка, кафе дорогие, жевательная резинка «Love is», ЕГЭ и еще что-такое по мелочевке.

Смартфонов нет, интернет почти не упоминается. Нет политики (вся жизнь в себе, а значит в искусстве), а от социального критицизма только «Парусинку закрыли», то есть работать негде будет. Но и это забота на одно предложение «Есть ли жизнь после Мухи?» Надо ведь о главном – то есть ни о чем.

Время действия не определено. Но не вечность. Скорее, некое абстрактное Я столь любимое российскими авторами, особенно молодыми. Ну и также как везде этого утомительного, надоедливого пустого в своей важности Я очень много. Даже в тех рассказиках, которые вроде бы повествуют о третьих лицах.

Никаких проблем. Только их отголоски (даже личное, вроде пошлой и неизбежной в каждой книге любви, недолгим эхом). Никакой жизни, как процесса, по преимуществу сценки. Эпизодичность – признак сложности. Только некто примитивный по нынешним временам человек может полагать, что возможна какая-то панорама. Сюжет в привычном понимании этого слова, логика, переход от одного к сопряженному с ним другому – это примитив. Жизнь порхает мушкой. Зачем делать из нее слона?

Если совсем абстрагироваться от деталей и конкретных употребляемых слов, то поймешь, что читаешь по существу один и тот же эпизод. Книга абсолютно монотонна. Если не отвлекаться, то увидишь сплошь многозначительные детали. Их так много, что скоро не остается ничего кроме ощущения многозначительности, запечатленной в односложных предложениях. Чем короче предложение, тем больше видимости смысла, иллюзии твердого знания оно содержит. Так не только у Обух, кстати. Последний роман Рубена Давида Гонсалеса Гальего выдержан в такой же манере.

Сделай. Предложение. Из. Одного. Слова. Почувствуй. Его. Мощь. Как. Оно. Звучит.

Насколько слаба, ничтожна, извилиста и беспомощна любая растянутая и распространенная вводными словами и всякого рода оборотами конструкция, усеянная обрубками уверенности, выраженными посредством запятых, этими купированными хвостиками большого смысла, теряющегося в обилии нагроможденных автором с натуги слов: в сложном предложении есть нечто жалкое, лебезящее.

Чаще всего короткие предложения - маскировка бессилия. В тебя как загоняют их как гвозди, как кричалки, как лозунги, написанные на транспарантах. Они - попытка ввести читателя в заблуждение, запрограммировать себя, разъедаемого неуверенностью и неопределенностью в плане происходящего. Уверенный человек – это взрослый, а взрослый – ни в чем не сомневается.

Получается несколько противоречивая, но типичная для молодой прозы ситуация: бравируя инфантильностью, авторы хотят быть круче супермена. Короткие предложения – страховка от мысли. Ярлыки реальности.

К ним тяготеет, кажется, современная поэзия.

А во всей книге Обух есть некая претензия на такого рода поэтичность. Но поэзия нынче царство абсурда. Залог здоровья прозы - полная удаленность от современного поэтического искусства, в котором нет ничего кроме эгоцентризма и кривляния. Люди накручивают себя, а за этим элементарная пустота, отсутствие мысли, настоящих чувств.

Глаз скользит, слова висят сами по себе в пустоте. Перед нами опять упражнение в чистописании. А тут недалеко и до графомании. Потому что графоман – это не обязательно тот, кто пишет плохо, коряво. Графоман – это человек, который пишет при том, что сказать ему особо нечего, даже на уровне «мама мыла раму». Писатель обращается к читателю, графоман разговаривает сам с собой.

Таково большинство нашей современной российской прозы и Обух стремится пополнить эти ряды.

Может быть, у нее и есть шансы дописаться до чего-нибудь более внятного и объемного, чем выполненное в данном случае с невероятным апломбом суммирование жизненных впечатлений. Но это произойдет не тогда, когда у нее появятся новые впечатления, а когда возникнут настоящие мысли по конкретному поводу и желание сказать что-либо по существу, без всяких там фиглей-миглей. А так это не больше чем зудение очередной толстожурнальной мухи. Ведь там ей подарили крылья, чтобы она ползала.