Рецензии на книги — Полина Барскова

Любители математики, а может те, кто не забыл окончательно школьную программу этой царицы наук, наверняка помнят, что помимо чисел простых, обыкновенных, рядовых, ничем не примечательных имеются ещё и числа особенные, странные, чуднЫе. Математики называют их иррациональными, трансцендентными и даже мнимыми — на самом деле там довольно сложная картина и здесь всё это математическое упомянуто только в качестве ассоциативного ряда, возникшего при чтении и в послечтении книги.

Прочитанный сборник мини-рассказов совершенно точно может быть отнесён к литературе трансцендентной, иррациональной — но точно, что не мнимой. Эта необычность, трансцендентность проходит сразу по нескольким признакам.

Forma (лат. Форма). Мы имеем дело с совсем коротенькими, иногда буквально в несколько предложений…

Не ставлю оценку, не могу поставить адекватную оценку данной книге. Это не моя литература, потому не беру на себя такую ответственность. Тем более, судя по всему, книгу я просто не поняла. Видя высокую оценку на Лайвлибе, прихожу к такому выводу. Тут включается мой примитивный внутренний читатель, которому подавай попроще, поинтереснее, попонятнее.

Не люблю такие книги с набором отдельных предложений, аллегорий, аллюзий и чего то там еще. Автор много чего имела ввиду. Но я не в теме. И даже слов, из которых нужно связать повествование,  автор пытается из этих слов, и отдельных предложений сплести кружево, передать какую-то особую атмосферу, пережитого ею и другими многими людьми . Темы поднимаются очень тяжёлые - блокадный Ленинград, смерть, потери. Но вот такая вот манера повествования…

Прочитав 3/4 книги, я думал назвать рецензию «Ностальгия со вкусом ржавчины». Ведь основная часть произведений книги именно такая: струится поток сознания, весьма поэтично-насыщенный и интеллектуальный поток, и в нем – хорошие и плохие моменты прошлого не смешиваются и не вытесняют друг друга, вот и получается ржавый привкус, как от старой металлической кружки у родника. Но последнее произведение книги, оно же заглавное – «Живые картины» смешало все карты. В нем ностальгии вовсе нет, лишь ужас и горечь. Вот так и получилось, что книга в сознании разделилась на две неравные части, о своем восприятии их расскажу отдельно.

Палочкой развороши муравейник – и расползутся в стороны мысли-воспоминания. В твоем детстве лес был большим и таинственным, есть ли через него провожатый? Может, отец?…

Поэзия - занятие сугубо индивидуальное и субъективное, во всяком случае в нашу вербальную эпоху, которая отошла от строгого канона стихосложения, но еще не дошла до абстрактно-усредненных текстов, созданных нейронной сетью. Пока это слишком человеческое - поэзия. И ее интерпретация. Одно субъективное должно как-то зазвучать о другое субъективного, зазвонить о него. Или глухо звякнуть. Или мекнуть резиновой уткой...

Это был необходимый реверанс (после которого можно боксировать). Мои хорошие манеры ограничатся им, потому что восприятие поэзии - исключительно дело вкуса. Спорьте, не спорьте, а вкус будет мой и только мой.

Но, неспособный сам на блики и оттенки, Чужие вирши он на бархатистость пенки Мгновенно проверял... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .…

С творчiстю Полины Барсковой ранее не была знакома. И мое first знакомство выдалось весьма тяжелым. Темы войны в общем и блокады Ленинграда, в частности всегда тяжелы. Тем более сейчас... Будь это произведение кинематографа, архитектуры или как в этом случае книги.

«Живые картины» — сборник рассказов, несвязанных как мне показалось друг с другом, но объединенных в единое полотно памяцi о реальных людях, живших своей размеренной и интересной жизнью, но попавших в никого не щадящие жернова войны. Ведь эти рассказы основаны на дневниках и записях блокадников. Неприятное искушение на протяжении всей книги так и подмывает переложить на себя истории героев книги, ведь для них война была также далека и даже нереальна до тех пор, пока они не оказались внутри нее.

Questo книга об абсолютах –…

Наткнулась я тут на пост одного критика, где она размышляет о том, надо ли читать книги, которые ты не понимаешь. Сложные, заумные, скучные. Стоит ли ломать ногти и зубы об эти книжища. Или всю жизнь стоит радостно порхать по страничкам легкого чтива, аки пчелка по цветочкам? Или может надо давить себя, иногда истязать, мучиться, болеть. Прям выжимать себя, вгрызаясь в сложные тексты. Ведь в экстремальных условиях рождаются алмазы, но правда если переборщить, то можно стать графитом. А потом ты уже не сможешь жить без таких текстов. Вот и стала книга Барсковой таким крепким интересным орешком для меня.

"Это было не любовь, это было мученье"- застряло у меня в голове при чтении. И это не от того, что мне книга не понравилась, и не от сложности текста, а скорее от наполненности. Текст…

Поэзия — подобна la musique, она льется, журчит, отзывается на подушечках пальцев своими переливами, врезается в память и звенит так, будто в комнате с тобой есть человек. Эта liber — на любителя, не спорю. Но я и есть тот самый любитель, который очень любит эксперименты со словами. Который любит, когда ритм слегка скачет, использует аллитерацию, рисуя звукокартину.

В этом сборнике можно найти все: la vie, der Weisheit, wit, bellezza. В этом сборнике можно найти больше, чем смысл, можно прочувствовать кожей эмоциональную речь и оценить форму — а рассказать она может о многом. В лучших традициях модернизма — ловите синтаксический параллелизм, парцелляцию, сорванный и скачущий галопом ритм, ассонансы, аллитерацию, анафоры-эпифоры, эпитеты и неизбитые метафоры — словом, весь ворох…

Я до этой книги вообще не представляла себе, кто такая Полина Барскова. Не очень представляю и теперь.... Вообще, я буквально до последних страниц не могла ответить себе на вопрос "что и зачем я читаю".

"Живые картины" - это сборник рассказов. И уже то, что это сборник, затрудняет для меня написание отзыва. Потому что некоторые рассказы, например "Дона Флор" или "Шпильки", мне даже как-то отозвались, но в большинстве своем это было все как-то странно и непонятно. Авторский слог показался мне не тяжелым, но витиеватым и достаточно странным. Полина не стесняется использовать высокопарные обороты и старомодные слова. Она скачет с одной мысли на другую и порой достаточно своеобразно расставляет слова в предложениях. Я однозначно тут вижу попытку "копнуть поглубже". Автор пыталась раскрыть…

В моём платяном шкафу...Что такое? Ку-ку! Унывать погоди! Наш конец позади.

Как говорят американцы: 'It's not my cup of tea'. Однозначно, не мое... Видимо, еще не доросла до понимания такой литературы.

Живи уж памятью о тех. В местах сомнительных утех (И Конь там Блед, и ночь бела там) В тебя входили без звонка, От позвонка – до позвонка: Учись, патологоанатом. Шёл снег, и распадался атом.

Да уж...

Блокадными поэтами Барскова занимается уже давно (см., например, антологию "Written in the Dark: Five Poets in the Siege of Leningrad" ), и самое, может быть, удачное в этой книге - сборнике не столько "статей", сколько "эссе", узнаваемых барсковских эссе с их распухающей на глазах словесной чрезмерностью, - это именно то, что Барскова не стесняется пересматривать, а то и отбрасывать прежние выводы, какими бы соблазнительно-изящными они не были. Когда "блокадную неподцензурную литературу" только-только открывали как самостоятельный объект чтения/исследования - тогда напечатали Гора, напечатали Зальцмана, - она казалась одной большой голодной судорогой, криком ужаса, советской "Герникой", зальцмановским "Ры-ры" или мычанием и лаем Гора. Зрелище ужасающее, но и завораживающее - в том…

Весьма впечатлило меня и эстетически оформлением, и многообразием литературного и музыкального содержания данное издание. Это первое такое бумажное чтиво после канувшего в Лету русского Esquire, который летом периодично и на радость нам, русскоязычным книжным червям, выдавал свой летний "Литературный номер". Я вообще перестал читать журналы, но мимо этого не прошёл. Литературная (главная) часть здесь явилась на свет благодаря куратору и приглашённому редактору Максиму Мамлыге из петербургских "Подписных изданий" Книжный магазин «Подписные издания», где он возглавляет отдел искусств). Вышло неоднозначно и неоднородно, но весьма интересно.

Кроме 10 рассказов современных российских авторов (о них речь ниже), в этом выпуске много чего интересного есть. Сквозь литературную часть красной нитью…

"Живые картины" - это книга о времени, которое человек носит в себе: прошлое для героев важнее настоящего. Тексты объединены темой смерти, соприкосновения с нею. Самые важные "картины" - блокада Ленинграда, "города-дистрофика" (цитата из Бианки). У выживших - комплекс прощателя:

Выпустить из себя (стихи) значило простить. Выпустить и простить - как из плена. Кого прощать-то? Ледяной город? Ледяной век? Ледяного себя в этом веке? Прощение занимало целую жизнь. Жизнь превращалась в заколдованный спешкой чемодан: кроме работы прощения, туда уже ничего не помещалось. Прощение как-то неловко преломлялось, изгибалось и становилось чуть ли не томлением по прошедшему.

И простить невозможно. Механизм "сломался". Тайна превращается в чудовище, которое поедает человека. Финальный текст-пьеса -…

Кроме багажа знаний, неврозов и нескольких друзей школа дала мне еще и нелюбовь к стихам. Иногда с содроганием вспоминаю эти тягостные минуты, когда учительница выпытывает, что же там вложил автор между рифмованных (а еще хуже, когда совсем не рифмованных) строчек, а ты под ее испытующим и немного разочарованным взглядом мучительно пытаешься придумать ответ, который бы устроил педагога, и одновременно прикидываешь, насколько вероятно, что сейчас школу охватит пожар, произойдет землетрясение, и ты освободишься из этого литературного гестапо. Поэтому мне не очень-то хотелось читать поэзию. Но выбрав книгу Полины Барсковой в прозе, как ни странно, я все равно получила поэзию.

Сборник состоит из рассказов-зарисовок-воспоминаний и одноименной пьесы «Живые картины». Если коротко, в двух словах…

У меня двоякое впечатление от этого сборника. Самое большое негодование вызвал "Прощеватель". Пожалуй, это единственный рассказ, из-за которого я снизила оценку. Его я вымучивала, не понимала ни язык автора, ни используемые метафоры, ни намеренное отсутствие знаков препинания. Уже потом осознала, что это специальный прием для того, чтобы читатель сам расставил нужные для себя приоритеты, смыслы и запятые. Слог точно на любителя. Больше всего понравились "Листодер", "Живые картины", "Братья и братья Друскины" и "Горький в Лоуэлле". Многие факты из биографии Бианки стали для меня откровением, тем более автор прямо показала связь его рассказов с жизнью писателя и записки натуралиста превратились в попытку уйти от действительности. А "Живые картины" стали кульминацией всего…

Contrary_Mary  уже довольно подробно и по делу написала тут про эту книжку и я там со всем, в общем-то, согласен, но хотел бы акцентировать один важный момент (который у Барсковой важен, а в отзыве коллеги немного затерялся): блокадная литература - это, как давно понятно, не единый гомогенный стоико-героический нарратив; но это и не два противостоящих друг другу нарратива - "официальный" и "неподзензурный". Была ещё и литература "для внутреннего пользования", вполне официально ходившая в осаждённом Ленинграде, но не выпускаемая из него, чтобы на Большой Земле не узнали, как там всё плохо на самом деле (и этот нарратив мне показался, честно говоря, самым интересным тут; возможно, потому, что и со стихами Гора, и со стихами Берггольц, представляющими два других нарратива, я уже сталкивался…

Троллейбус пестрый, как игрушка, Как домик бабушки Яги. В серебряном обледененьи Его стекло и стенок дуб. Ничком на кожаном сиденье Лежит давно замерзший труп.

Наталья Крандиевская

Складывается ощущение, что Полина Барскова в младших классах боготворила свою учительницу, пока случайно не увидела её выходящей из туалета. Оказалось, что боги тоже срут. Это могло надломить детский разум. А потом, уже подростком, в руки Полины наверняка попал журнал «Огонёк» с той антисоветчиной, что начала правдами и неправдами размывать идеальные советские литературные и исторические воззрения. Так мог определиться интерес писательницы к блокаде Ленинграда в части прорывов канализации и голодоморе ленинградцев советской властью. Это просто гипотеза, но хочется как-то себе объяснить, откуда эта однобокость…

я пишу тебе из кали-юги, из самого сердца, здесь беспутство народов и этот смешной рагнарёк, мне тебя не постичь, не догнать и в пути не согреться... параллельным мирам костью в горле встаю поперек.

я пишу тебе из кали-юги, из эпицентра, здесь потьма, тишина, ожиданье конца и бедлам, нам на карму теперь начисляют тройные проценты, да и Брахма, похоже, чуть что, надирается вхлам...

я пишу тебе из кали-юги, из личного ада, здесь всё сон, здесь всё морок и время в кривых зеркалах, мои демоны дохнут, возможно, что просто так надо, но зато я теряю не совесть, а только лишь страх.

я пишу тебе из кали-юги закатным кармином, ты не думай, я быстро не сдамся - закваска не та... я пляшу на углях, что на поле рассыпаны минном, под горой, на которой однажды распяли Христа.

рецензия на сборник стихов…

Возможно мне стоит заранее извиниться перед авторкой

Или поэткой

Но она точно не поэт и не писатель, а так

Человек, укравший у меня время

Но к счастью не укравший крохи места

В памяти смартфона
Потому что даже пиратские библиотеки отказались

Держать у себя это

Нечитабельное и вымученное

Я даже не поняла, а была ли там толком рифма

Или вовсе глагольная

Или человеческая

Потому что там был ритм

И ритм говорил
Что где-то там есть нормальная

Классная хип-хоп опера

А название говорило

Да послушай нормального Орфея
Там классные голоса и текст

А ты тратишь себя на такое дно

А со дна все стучали и стучали

Там где-то маячила Улья Нова

И ее Инка

И страшные-страшные ее поэтические обороты

Скрывающие такие километры пустоты

Что там пропал чертов Вояджер

Один

Слышите?

Я тебя прошу, хоть один сигнал, импульс хоть один!

Выходи на…

Ну раз уж я всё равно продолжаю злоупотреблять дурацкими громоздкими сравнениями - поэзия Полины Барсковой похожа на зубную боль: потихоньку гниёт, ноет, и привкус во рту противный такой, и всё неймется больное место тронуть языком (я выясняется не научилась ранку пикантную не бередить), и напоминаешь себе, что сам/а тоже понемножку разлагаешься - а потом как вдруг резко дёрнет, потянет - и в глазах чернеет от боли, и чуть с ног не валишься. Причём иной раз она попадает по больному нерву в самый неожиданный момент: скажем, одно из самых запоминающихся в этой книге (как и в предыдущей!) - и это на фоне циклов про кладбища, про ленинградскую блокаду и пр., - стихотворение про Виардо и Тургенева:

..Был ли он в ней не был ли Биографам понятно Не вполне но Она была в нем. Она ходила в…

Я люблю ходить в картинные галереи, потому что они позволяют, сконцентрировавшись на визуальном образе, хоть ненадолго остановить этот СДВГшный вечный диалог в моей голове. Глаз сначала видит несколько картин сразу, потом я заставляю его сконцентрироваться на одной самой ближайшей, начинаю рассматривать картину в целом, потом сочетание цветов, осознаю композицию и потенциал движения недвижимых объектов.  Потом ухожу в детали. В конце, если повезет, погружаюсь в эмоции, вызванные этой картиной. От трех до пяти минут тишины в голове и ярких вспышек образов в среднем. Если повезет - минут 20, но это если картина очень большая и с достаточным количеством деталей. Поэтому я всегда хожу в музеи на отдыхе в новых городах. Travel and enjoy.

„Живые картины” Полины барсовой отдохнуть голове не…