Рецензии на книги — Илья Эренбург

”Живым в руки не сдаваться, бежать, не плакать, не просить пощады”. Черная книга

Есть вещи, которые находятся в совершенно иной плоскости восприятия. Тут уже даже нет смысла заводить разговор о добре и зле. То, что описано на этих страницах - просто за гранью понимания и реальности. Я не знаю, как можно оценивать эту книгу или сказать о ней что-то такое, чего ещё кто-то не знает. Единственное, в чем я точно уверена - её надо читать, говорить о ней, помнить. Слишком много жизней было отдано именно ради того, чтобы люди узнали. И есть что-то слабое в том, чтобы беречь себя, закрываясь от этой темы. А слабой, даже на излете соприкоснувшись с этой темой, быть не хочется.

Но что эта книга вообще такое? Для начала, это даже не книга в полной мере. Это задокументированные очевидцами реки крови,…

Перед нами величайшая книга памяти, книга об истреблении целого народа, целой культуры. Особая ее ценность именно в том, что многие читатели ставят ей в вину, это не художественное произведение, а собрание реальных рассказов свидетелей. Вдумайтесь в цифры, приведенные в книге, счет идет не на 10 или сотни, а на десятки и сотни тысяч загубленных жизней. Кажется, что такое преступление невозможно скрыть, его невозможно забыть. Но проходят годы, и даже такие вещи стираются из памяти. Растут новые поколения, которым так легко рассказать другую историю. Такие книги никогда не потеряют своей актуальности, это надо знать, чтобы больше не повторялось подобного циничного геноцида. Некоторые говорят, что эти рассказы - лишь узкая точка зрения конкретных людей, и многие факты в них требуют…

Книгу называют провидческой, сатирической энциклопедией и ещё по-всякому. Я бы сказала проще: книга столь же сложна и сумбурна, как жизнь самого автора, как его противоречивая и беспокойная личность. Человек, то принявший, то не принявший революцию, то уезжающий, то возвращающийся, не находящий себя ни в одном лагере, да ещё плюс ко всему остро чувствующий своё еврейство, и всё это - между Первой и Второй мировыми войнами, когда покоя не было ни в душах, ни в мире. Мне кажется, хоть книга написана от имени Ильи Эренбурга, встретившего мексиканца (дьявола?) Хулио Хуренито в парижском кафе и ставшего его секретарём, учеником и биографом, среди персонажей он наиболее близок к Алексею Тишину:

Лет двадцати Алексей Спиридонович начал заниматься политикой, то есть составлять конспект по…

11 апреля объявлен ООН Международным днем освобождения узников нацистских концентрационных лагерей. Так хотелось бы мне начать рассказ о прочитанной книге. Потому что, это не художественное произведение, как мне вначале думалось, а самая настоящая документальная книга памяти, сохранившая для нас с вами трагическую судьбу тысяч и тысяч евреев, подвергшихся кровавому геноциду и зверскому уничтожению в годы Второй Мировой войны на территории СССР и Польши. Книга боли и ужаса. Ужаса, повторение которого очень даже возможно для нас с вами. Если жить по принципу: "Не будем вспоминать прошлое. Живите настоящим и радуйтесь"

Над созданием книги работали советские писатели Василий Гроссман и Илья Эренбург. Во время войны они были репортерами. В 1943 году именно сообщения Гроссмана из лагерей смерти…

«Я сам плакать не умею», - говорит Илья Эренбург в своем романе. Видимо, в этом все дело. Я пытаюсь сформулировать свое отношение к «Необычайным похождениям Хулио Хуренито и его учеников» и ничего не получается, роман куда-то ускользает. Эмоции нет, зацепиться не за что.

Я прочитала умную, язвительную, как многие говорят «пророческую» книгу, а она меня совершенно не затронула, и уже через два дня я вижу, как на ее месте образовывается пустота. Хотя, не скрою, смеялась, удивлялась, оценила сжатые афористичные характеристики, отменные фразы, умение автора видеть суть. Первосортный товар, но не более. Эта книга не способна выйти за пределы самой себя, катарсиса в ней не хватает. Я же русская, я готова, как один из героев, Алексей Спиридонович, в Рио-де-Жанейро ехать искать человека, а…

Часть первая. Восторженная. Включите пластинку Вертинского. Я запускаю кинопроектор со старой, старой пленкой. На ней – улицы старого города. Не пытайтесь узнать, это почти невозможно, это большой город. Витрины. Хорошо одетые дамы останавливаются поглядеть на попугая – птицу из прошлой жизни и, поправив шляпки, поглядывая в отражение, бегут дальше. Солдаты, матросы чуть попадая в кадр, чеканят шаг, не разбирая дороги. Лица. Лица. Есенин? Да-да, вроде он. Ахматова – работы Альтмана, Маяковский – его сложно не узнать, дальше Коктебель? Да, похоже. Волошин вот он, но как все мелькает, обрывается… Не уловить, не подружиться., но как схвачен образ: в двух кадрах, в двух словах – необыкновенный портрет, надо ли знать о поэте что-то еще, кроме того, что написал Эренбург? Кратко, емко, иногда…

Опереточный кошмар родом из буйных, ревущих 20-х. Действо молодого Эренбурга хотя и похоже (жутко похоже) на другие тексты 20-х (вспомним, например, Борьбу в эфире Беляева или Месс-Менд Шагинян), но есть и радикальное отличие – это русская проза зарубежья, написан текст хоть и с легкими советскими симпатиями, но все же явно со стороны (хотя, вероятно, и легкие симпатии в 1923 году заметной частью эмиграции воспринимались откровенно в штыки).

Итак, три американских миллиардера создают трест для уничтожения Европы (каждый для своих целей), доверив само мероприятие голландскому авантюристу. Европа, ослабленная Первой Мировой и постоянными локальными войнами, не выдерживает удара романтического негодяя, страна за страной гибнет в тщательно подстроенных провокациях – от новой войны…

Вообще, когда я загрузил эту книгу в ридер и глянул на счётчик страниц, то слегка впал в уныние, потому что табло показывало цифру за 2500. Правда потом понял, что загнал в book все семь томов воспоминаний, а ведь по правилам Флэшмоба не рекомендуется советовать для чтения многотомные и мегастраничные эпопеи. И потому могу ограничиться чтением только тома первого. Найдя себе отмаз успокоив себя таким образом, я вперил глаза в книгу и... когда я в следующий глянул на счётчик, то прочитано уже было около сотни страниц...

Книга написана очень живым, порой близким к разговорному, но в то же время высоколитературным языком. Очень ярко, красочно и выпукло прописаны страницы с детскими воспоминаниями автора, но и с переходом в более взрослый возраст образность текста не стала менее насыщенной. И…

Хорошо, что этой книги нет в школьной программе. Как ее могли бы оценить школьники?

Кто-то скажет: «Этот еврей непроходимо глуп. Били его в Гомеле, били в Москве. Били в Польше, Германии, Франции, в Лондоне и Палестине. И ничему-то он не научился. Не прогнулся, не понял, когда стоит позволить себе укоротить нос или взять барьер наперекор собственному хвосту. Потому и не приткнулся никуда, не бросил якорь. Мотало его по всей Европе – и поделом. И конец книги ожидаем».

Другой заметит: «На что ему были нужны его байки, присказки и притчи? Молчал бы лучше, поддакивал, когда следует, да не давал себя обмишурить. Глядишь, и стал бы полным кандидатом или на своих метрах в Москве зацепился бы. А так - у него мышь из кармана крупу тащит».

Но тот, кто постарше, может и сказать: «Знать, сильно у…

"Вдох-выдох, и мы опять играем в любимых..." (с)

Именно эти строки "величайшей группы одной песни" он постоянно напевает, рассказывая о своих злоключениях. Именно эти строки и определили судьбу и жизнь еврея Лазика Ройтшванеца, моего нового друга по картам.

Интересно, а если писать "еврейчик" - это уже будет неполиткорректно, или прокатит за мой собственный юморок и сатиру?! Ведь на полноценного человека он и не тянет: низкорослый, наивно-доверчивый, при этом весьма разгильдяйский и туповатый. Даже Труляля и Траляла на его фоне выглядели...или выглядят, если живы до сих пор...героичнее и смекалистее...Стоп-стоп! Не о том...

Итак, персонаж Лазик - живет себе спокойной жизнью гомельского портного, втайне вздыхает по одной певичке и считает ее чуть ли не своей невестой - даже не спросив ее об…

Революции пожирают детей. Не только своих, но и чужих.  Им не важен их возраст и быт. Революции ненасытны, как Хронос. Но, в отличие от злобного греческого монстра, камень не проглотят. Им нужна теплая дымящаяся плоть и кровь. Много крови! Чтобы ею можно было залить

"Прекрасный Париж ...новые улицы, - площадь лучистой Звезды, широкие бульвары Османа и Малерба, обсаженные каштанами,парадный проспект Оперы со строениями, еще покрытыми лесами, куда нетерпеливые торговцы уже свозили свои диковинны - меха, кружева и ценные каменья. 

Те,  у кого из золота все, что только можно, кто считает, что поймал Бога за бороду, и ключи от Рая , считай, в кармане, никогда не видит тех, кто обедает, расстелив тряпку или газету, прямо на мостовой. Да и то не каждый день Так было, и, к сожалению, будет, пока…

«Вы, Ройтшванец, врете, как будто вы не живой человек, но целая газета». Закрыв последнюю страницу, хотела вздохнуть. Вздрогнула и оглянулась... Нет ли рядом мадам Пуке. Ведь бытует мнение, что невезение штука заразная, а у Лазика непруха полная.

Лазик Ройтшванец. Возраст: на пике и в обратном отсчете. Родина: Гомель. Национальность: еврей. Семейное положение: неудачный, скоропостижно скончавшийся брак. Место проживания: неопределенно и хаотично, человек мира. Род деятельности: портной по состоянию души, жнец и дудец отталкиваясь от обстоятельств. Характеристика: брехлив, брехлив, брехлив. Изворотливость и болтливость. Судимости: привлекался по ст… УК n-ого количества стран. Перечислено в прилагаемом и утерянном (по причине спойлерности) списке.

Ознакомившись с жизнью Лазика, могу…

"Зима тревоги нашей позади..."

У. Шекспир, "Ричард III", с.1591 (пер. М. Лозинского)

Любопытный роман Эренбурга, подаривший нам сам термин «оттепель». Из-за этого сам текст романа был отправлен на антресоли, так как общественное его значение многократно перекрыло и форму, и содержание. Всегда любопытно посмотреть за наброшенную людьми вуаль и попытаться найти что-то аутентичное, не затертое толкованиями до блеска. Насколько я могу судить, проза Эренбурга дает такую возможность.

Формально это история о любви и весне (двух веснах, если быть точным). Место действия - неназванный город в Европейской России: Пенза относительно рядом, до нее надо ехать через Ртищево, время действия зима-весна 1953-1954, во второй части романа зима-весна 1954-1955. Текст нашпигован автором метками времени, от суда…

Над рассказом Эренбурга обычно улыбаешься, пока не поймёшь, что это он вовсе не шутит. Улыбаться от этого не перестаёшь, но эта улыбка становится грустной, пока повествование вновь не увлечёт тебя и ты, забывшись, начинаешь опять улыбаться весело. И так до тех пор, пока с окончанием книги не кончится история героя, которая кончается, также как и жизнь человека, — смертью. После завершения его книг наступает состояние лёгкой фрустрации. Человек непонятно зачем появляется на земле. Его треплют обстоятельства, кидает то туда, то сюда, то он сам себе не даёт покоя, преследуя какие-то цели. И умирает. История его героя это вечный непрекращающийся поиск, когда герой не просто ищет, а пытается найти, даже не лучшее, а именно то, что должен найти человек, именно "то самое". Поэтому перебираются…

Историк-утопист: "Я — европеец" Эренбург даже не представлял, как он опередил во многом будущее. Я — европеец. Национальность надо как и костюм менять с переменой места — вольная цитата. Сатира, которая была не только в своё время ко времени и месту, но и нынче и везде оказывается тем или иным боком у дела. Постепенное размыливание национальностей до полного стирания или хотя бы объединения в более крупные и менее раздробленные этнические объединения. Зачем мне говорить, что я русский или эфиоп, когда этого можно вообще не говорить за ненадобностью сей категории? Верная же мысль. Столько бед из-за этого. Энс нашёл как решить эту проблему. Он решил уничтожить корень всех политических бед — национальный вопрос, впрочем, достаточно радикальным методом. Европа стала экспериментальное…

Моя привязанность к Илье Эренбургу началась когда-то с ярчайшего «Хулио Хуренито» и постепенно распространилась на всё творчество этого писателя, включая непрочитанные мной книги. А их немало, и я нахожусь только в начале пути… У романа «Жизнь и гибель Николая Курбова» вряд ли сегодня найдётся много читателей. Через почти столетие после издания он не выглядит актуальным. История пламенного чекиста «с горячим сердцем и холодной головой»? Не смешите, кому это сегодня нужно? Но что любопытно: не нужно было и тогда! Начинается роман вполне в духе истмата, описывая разлагающееся общество накануне революций. Но вот кто в зрелом СССР оценит футуристическое изображение вождей в виде геометрических фигур? К чему лишнее напоминание штампов «революционеры – евреи», «крестьянство – спит»? И,…

Под черной обложкой, более чем соответствующей названию, собраны истории тех, кто чудом сумел выжить во время массовых расправ немецко-фашистских захватчиков. Чем больше пролетает страниц, тем невероятнее тот факт, что кто-то все-таки выжил – конвейеры смерти поражают своей работой – бездушной и методичной; жестокость немецких палачей не знает границ, равно как и их желание во что бы то ни стало уничтожить каждого еврея; количество жертв зашкаливает. Кажется, что вся книга – один сплошной крик боли, который невозможно воспринять без содрогания. Кажется, что до тошноты страшно и тяжело читать эту бесконечную хронику ужасных смертей. Но…

Но. Не минуло и половины, а я уже мучительно размышляла, как бы подступиться к рецензии на эту книгу. В конце концов, решила написать, как есть, не смягчая…

Прочитал после отрицательной рецензии читательницы Aureliana на "Мастера и Маргариту" Михаила Булгакова. Там она, помимо всего прочего, высказывала своё мнение о том, что нынешняя раскрученность МиМ, скажем так, несколько преувеличена, что есть более достойные представители тогдашнего литературного поприща. В частности, приводилась в пример рассматриваемая книга, а, соответственно, и её автор. Я, конечно, не упустил случая поспорить (насколько удачно, судить вам), однако взял предложенное "на карандаш", и при первой возможности взялся за чтение. Не знаю как у вас, у меня было ощущение, что читаешь не русское произведение, а французское: своеобразная ирония, особый стиль, способ подачи "материала" - всё наводило на эту мысль. Не даром, наверное, современники автора указывали на…

Каждый день, каждый час, каждая минута, каждая секунда удаляет нас от тех событий 1941-1945 годов, от Великой Отечественной Войны. Пусть больше не повторится такого никогда, чтобы никогда Земля-матушка не видела рек из крови ее детей. Но пока человечество живет, то никогда не забудет ни одного воина, сложившего голову на поле сражения, мы будем чтить память каждого ...и живых и мертвых. К сожалению год за годом живые участники тех событий уходят от нас. Но мы должны из поколения в поколения передавать все что знаем о той ужасной войне, рассказывать своим детям и внукам и правнукам об их дедах и прадедах. Чтобы память была вечной. Написано множество книг о войне. Читать их очень тяжело, слезы застилают глаза. Но я счастлива , что книги есть , книги , которые правдиво рассказывают о…

Великая книга о великой, вечно актуальной, трагической и героической теме. Крайне важна особая писательская оптика И. Г. Эренбурга - он был журналистом- международником в годы между мировыми войнами и в мельчайших деталях все аспекты европейской политики и военной ситуации в Испании, с дореволюционной эпохи был прекраснейшим знатоком Франции, французской культуры во многих её ипостасях. Детальную рецензию книги давать не буду, она порождает воистину сильнейшие эмоции. Ценна книга сопоставлением важнейших политических событий Европы с 1939 года по 1945 год, 9 мая, во Франции и в Советском Союзе. Эренбург создаёт эпическую картину того, как по- разному русские и французы переносят бурю войны с нацистской подлостью, и во многом разность эта исходит из разности историко- политической судьбы,…