Цитаты из книг — Мариэтта Чудакова

Наблюдая, Фурсик выявил некоторые закономерности. Придерживали дверь по большей части те, кому делать это было трудно, – женщины, нагруженные тяжестями, и довольно старые люди. А чем больше был полон жизни и энергии проходящий через такую дверь человек, тем большую опасность представлял он для тех, кто шел за ним. Люди не…

– Ты в школе учишься? А как тебя зовут? – В одиннадцатый пойду… Оля… – А что, Оля, у вас там хороших мальчиков совсем нет? – Так пьют же все! – выкрикнула Оля, не переставая плакать уже навзрыд. – С десяти лет уже все пьют! Моя подружка в восемнадцать лет замуж вышла – полгода назад… Со школы дружили… Так он её уже бьёт!

МОЛЧАЛИН: В мои лета не должно сметь Свое суждение иметь. ЧАЦКИЙ: Помилуйте, мы с вами не ребяты; Зачем же мнения чужие только святы? МОЛЧАЛИН: Ведь надобно ж зависеть от других. ЧАЦКИЙ: Зачем же надобно? МОЛЧАЛИН: В чинах мы небольших.

Женя уже представляла себе по рассказам деда, как жили люди в России до Ленина. И ей понятно было, почему теперь такая захудалая улица, где живут бедные люди, носит его имя.

– А чего – вы скотину не держите?.. – Почему не держим? Держим. – А чего ж траву не косите? – А попробуй покоси – сразу под суд попадешь. Не дают никому. – Кто не дает-то? – Начальство. – А сами чего ж не косят? – Говорят – денег нет.

В отрочестве все – и девочки, и мальчики, – размышляют над тем, что же такое – настоящий мужчина? Кого и за что можно так назвать? Если кому-то кажется, что настоящий мужчина – тот, у кого много или очень много денег, – это ошибка. Потому что любые деньги можно отнять – тем или иным способом. Некоторые думают, что это –…

Гоголь затягивает в свои словесные сети – если, конечно, вы любите родной язык и способны наслаждаться демонстрацией его богатства. И еще – особым, ни на кого не похожим гоголевским комизмом.

Постепенно вместо капризного плача или заливистого детского смеха стали слышаться из-за двери все более громкие, а затем и оглушительные звуки того, что теперь заменяет юным душам музыку.

Лицо девушки напоминало ему какой-то портрет начала ХХ века – когда ещё милые, мягкие женские лица не сменились иными, под красными косынками, волевыми и жизнерадостными, чем-то схожими между собой и всё более и более напоминающими плакатные.

Женя вылезла на волю и скорей поставила ногу как можно выше на ближайшее дерево. Трудно было поверить, что это – город, а не заброшенная, покинутая жителями деревня. Они стояли, судя по табличке, на улице Победы. Непонятно было, чья же победа запечатлелась в названии. Домишки-развалюхи ничем не напоминали дома…

Женя даже не стала его останавливать – она знала, что здесь, то есть с людьми ее поколения одним разговором ничего не сделаешь. Здесь нужно было, чтобы несколько человек, которым интересно друг с другом, решили все вместе жить по-другому.

Сосновый лес был забросан большими пластмассовыми бутылками из-под разных напитков – теми самыми, про которые все знают, что они не разлагаются десятилетиями, не превращаются в перегной, не питают собой растения, а просто подло засоряют землю. Она читала в одной книжке про оккупационные армии, которые во все времена вели…

...Когда человеку нечем гордиться, он хвалится цветом своей кожи или волос, разрезом глаз и прочее, а непохожих на него готов убивать.

...Есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично. Первый: нет книг, которые читать – рано. Второй: есть книги, которые читать – поздно. И третий: именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. Составить – и после этого отказаться от чтения всякой…

Веселясь, играя, перемещал он черты повседневности в создаваемые им художественные миры. "Вслед за дамой в комнату входил развинченной походкой, в матросской шапке, малый лет семи с необыкновенно надменной физиономией, вымазанной соевым шоколадом..." ("Театральный роман"). Домашние смеялись - это был верный портрет…

Владимир Набоков – один из лучших русских писателей XX века, после революции вынужденно покинувший Россию в двадцать лет, – вспоминал: «Между десятью и пятнадцатью годами (то есть в возрасте тех самых читателей, к которым мы здесь и обращаемся. – М. Ч.) в Санкт-Петербурге я прочитал, наверное, больше беллетристики и…

«Долгие годы завоевывалось у нас право человека, описывающего исторические события, свидетелем которых он был, говорить от первого лица. Не полагалось произносить местоимения "я". Следовало писать "мы". "Я" считалось недостоверным. Говорить надо было только от лица народа». Меттер "Пятый угол"

«...Корень советского зла – не в материализме или марксизме, а в том, что каждый может над кем-нибудь издеваться». Этот корень – «в очереди, в коммуналке, в непрестанных и злых советах подавальщиц и продавщиц, – словом, в том, что несчастные, измордованные люди норовят пнуть любого, кого не боятся. Особенно меня удивляют…

Потом Чехов изобразит этого старика из пушкинской сказки в своих «Трех сестрах» – он отнесется к Андрею, посадившему на голову сестрам свою жену Наташу, так же жалостливо-пренебрежительно: это безвольный тип русского человека, человек-тряпка, потакающий своим безволием деспотам, губящий тем самым лучшее вокруг себя и себя…