Рецензии на книги — Поль Клодель

Прежде, чем говорить обэтой книге, я бы хотела  вспомнить   русские слова с приставкой«со-». Язык наш уникален, только мы, ведя повседневные разговоры, мало обращаемвнимания на то, что произносим.

Читая книгу Поля Клоделя, начинаешь в полной мере осознавать смысл слов «СО-зерцание», «СО-единение», «СО-причастность» и т.д. ибо именно они наиболее полно выражают суть разговора автора с читателем.

Поль Клодель – прежде всего драматург и поэт. По совместительству – родной младший брат скульптора Камиллы Клодель, погубившей себя в попытке дотянуться талантом до страстно любимого Огюста Родена.

Но вернемся в Полю. Искусство, будь то картины, витражи, скульптуры Страсбургского собора или драгоценные камни, Клодель видит и ощущает именно, как писатель, а не искусствовед. (Хотя он и сам был…

Наверное, это лучшая книга, которую я прочитала в жизни. Или, по крайней мере, самая мне близкая, самая родная. Чистейшая образец поэзии во всем - в отточенном слоге, в поступках героев, в их неизбывной устремленности ввысь, которую они вдыхают в читателя почти на клеточном уровне! Это единственная книга из знакомых мне, где героине удалось справится с нерешаемой проблемой - справится не со своим грехом, направленным на неё. Что-то подобное мелькает в Пушкинском "Моцарте и Сальери", но там взгляд сфокусирован на Сальери, а не на Моцарте, и неясно, понимает ли последний, что происходит или нет. Виолена тоже поначалу не понимает, какой подвиг ей предстоит. Утешить страдающего человека кажется ей так просто - "страдайте с Господом нашим", "я всё так же вас почитаю, люблю и страшусь" и…

На восток от Эдема ушёл Каин с женой... В детстве мне представлялось, что это было уловкой с их стороны, т.к. обогнув землю, сделав некий адов круг в мышлении, они пришли бы к раю с тёмного входа, уткнувшись в заросшую цивилизацией стену, но потом проникли бы в расщелинку стены, словно герои романа "Мы".

Как и многие художники, Клодель, устав от пёстрого шума цивилизации, искал экзотики духа, девственных и ярких пейзажей души, подобных пейзажам Гогена и странствиям Рембо. В девственном раю востока, сам пейзаж написан жаркими красками духа. И даже деревья здесь не тоскуют вместе с человеком о грехопадении, простирая в ветер ночи свои тёмные руки. Нет, нити Баньяна свисают к земле : ослепшие руки Евы шарят по тёмному лику земли, памятью касаний припоминая, узнавая Адама... И вот уже цветы…

Что бы понять и осмыслить всю глубину этой пьесы нужно быть глубоко верующим человеком. Так как очень много казалось бы простых фраз на самом деле скрывают тайный религиозный смысл, который все таки не всем дано понять (и даже сноски не помогают). Во время чтения первой редакции пьесы, я представляла абсолютно другую развязку и соответственно линию сюжета. Во время чтения второй версии, представленной в книге, уже примерно понимая, что же все таки стоит ожидать, переделанные некоторые части заставили переосмыслить ее заново. Но когда я читала статью с комментариями, также представленной в книге, я поняла насколько ошиблась. История жизни самого автора, так же представленная в статье, просто шокировала меня в какие-то моменты. Очень много вопросов возникло к его отношению к сестре, тем…

Это удивительно творение символизма, кто бы что не говорил. Символизма в чистом его виде, с поисками смысла жизни и смерти, с поисками нового Бога, обновленной веры, с крайностями и противопоставлением небесного и земного, светлого и темного, горнего и дольнего.

Несмотря на видимую простоту сюжета, текст просто переполнен смыслами всех уровней, которые еще предстоит постигать и постигать с каждым новым прочтением. Как и любой хороший символистский текст, пьеса раскрывается постепенно, и нужно уметь улавливать тончайшие аллюзии, переплетающиеся между собой и заставляющие простые, чуть ли не примитивные на первый взгляд диалоги звучать удивительно глубоко.

Мне несказанно повезло, потому что я смогла прочитать первую и последнюю (окончательную) сценические версии пьесы да еще почерпнуть…

После первого прочтения понравилось мне в основном за особенный по форме характер диалогов - они даже графически выделены в ритмическую прозу, разбитую на абзацы как на строфы - и за бескомпромиссную силу религиозного символизма. Что-то похожее я встречал только у Меттерлинка. Символизм в драматургии (как, кстати, и в кинематографе) вызывает несравнимое с эффектами живописи и поэзии глубокое чувство майндфака (в хорошем смысле), ничуть не хуже чем современный нам психодел. Жаль, что такая тема сейчас не очень популярна. Мир, определенно, много теряет не только в эстетическом, но и, я не побоюсь этого слова, духовном содержании.

Давно замечено, что письмо Поля Клоделя чрезвычайно трудно поддается адекватному переводу на русский язык. Известные на сегодняшний день переводы его пьес отличаются излишней тяжеловесностью и некоей «неправильностью».

С одной стороны, эту «неправильность» можно списать на самого драматурга, который совсем не стремился в своих текстах к ученической простоте. Его синтаксис сбит, слова в предложении намеренно перетасованы, часты неоправданные, на первый взгляд, повторения, сочетаниями слов управляет совсем не грамматика, а смысловые ассоциации. И вот при переводе русские фразы начинают звучать очень странно, не по-русски. Но с другой стороны, эта «нерусскость» перевода говорит, скорее, о недостаточном таланте ли, трудолюбии ли переводчика. В конечном итоге, Льюис Кэролл тоже писал не…

Помогите, у меня передозировка придурковатым ницшеанством! За звучный, хотя и несколько выспренний, рембоидно-библейский стих многое можно простить, конечно. Time will pardon Paul Claudel, pardons him for writing well, как справедливо заметил У. Х. Оден. А какие там прелестные сельскохозяйственные метафоры! Сравнить бескрайние просторы Азии со свекольными полями - это, по-моему, просто мимими что такое (и с головой выдает в Клоделе потомка богатых фермеров). Но... придурковатое ницшеанство!

На самом деле, конечно, толковать пьесу можно по-разному - скажем, Золотоглавый, "светоносность" которого старательно подчеркивается по ходу текста, как-то уж очень денницеподобен, и неспроста он тезка не только Симону Петру, который "на сем камне создам Церковь Свою", но и Симону-волхву (а для…

Мама дорогая, какая же хрень!!! нет, я не спорю, там есть хорошие "мысли" и принципе книжка очень полезная, но как же дряно написано, уж лучше матом написали бы. Это какой-то учебник слащавой речи для юного Вертера. Ладно, я сначала подумал, что чувак писал из 18-го века, в этом случае все можно понять и дочитать... в конце концов осилил же я "Опасные связи", но когда автор начинает упоминать нацистов, то есть (простите, что я такой неуч) становится понятно, что 18-й век для него такой же как и для меня, то после этого читать уже невозможно. Добил книгу кое как, никакого удовольствия не получил ваще :(

Ой-ой, какой-то вынос мозга. Да, он очень религиозный драматург (и возможно - самый великий, потому что других-то не было), это точно, но лучше б он, как по мне, ограничился эссеистикой.

Очень мне нравятся притчи, за которыми можно посидеть и подумать над философским смыслом написанного, постараться извлечь урок так сказать. Мне попался интересный французский автор, которого можно принять за автора азиатского происхождения, если не знать наверняка его биографии. Поль Клодель представлял интересы Франции на дипломатической арене, а именно в Китае на консульской службе с 1895 по 1909 год. Потом будучи послом в Токио, Вашингтоне и Брюсселе. Он увлекся искусством и верованиями Востока, восхищался японским театром, интересовался древними китайскими философами-даоситами. Как результат, автор воплощает образ основоположника даосизма Лао-цзы и самую суть его учения в своей притче.

В даосизме Клоделя привлекала мысль о мнимом господстве власти над ходом самой жизни. Мое личное…

Этот перевод пышнее и приятнее в звучании. Он нравится мне больше. Зато перевод Седаковой выполнен в более кратких фразах, быть может, для лучшего соответствия ритмике оригинала и вот эта почти стихотворная строфичность в нем ощущалась больше. Ну, а окончательно мое предпочтение в сторону новопрочитанной версии подвигает то, что это серия "Литературные памятники" во всей ее прелести, с комментариями, обзором всего творчества Клоделя, и, внезапно, суперобложкой.