Рецензии на книги — Петер Хандке

"Высшее право - высшая несправедливость. Право меча: вот уж право, так право!"

Знакомство с творчеством довольного неординарного автора - Петера Хандке - состоялось у меня не так давно. То был роман Петер Хандке - Женщина-левша : красивый, чуточку непонятный, неспешный и "без действия". Вот и в новом романе писатель остается верен своей манере. Не ждите от книги неожиданных сюжетных поворотов и перипетий, насыщенного и плотного действия. Книга так же акварельна, так же воздушна, так же неосязаема и также прекрасна...

Весь роман мы наблюдаем поток мысли главного героя, который называет себя не иначе как мстителем, а повод для мести раскрывает лишь к середине книги. Это поток сознания, непрекращающийся внутренний диалог с самим собой, такими пространными и прекрасными рассуждениями о…

"Я не хочу быть счастливой, разве что довольной. Я боюсь счастья. Мне кажется, я не выдержу счастья..."

Медленно тянущееся произведение, в котором не происходит ровным счетом ничего, понять взаимосвязь нескольких событий тоже представляется невозможным: время, кажется, остановилось, а логика исчезла за ненадобностью и неприменимостью в обыденной жизни. Череда странных встреч и не менее странных расставаний, ноль эмоций, притом что главная героиня (Марианна) у нас все-таки женщина...Отталкивает мужа (Бруно) и отдает его другой (Франциске), сама устраивается на работу к Издателю, который видит в ней. очевидно, будущую любовницу. Здесь запуталось все и вся, здесь жизнь как калейдоскоп из ярких кадров, абсолютно лишенных смысла...

Любовь - зачем? Есть работа, самоуважение, гордость (или то -…

"Но сегодня у меня в незапертом доме: телефонная трубка лежит наоборот карандаш – слева от блокнота а рядом – чашка, ручкой влево повернутая рядом яблоко, очищенное слева направо (не до конца очищенное) Занавески отдернуты с левой стороны И ключи от дома лежат В левом кармане пиджака Ты выдала себя, женщина-левша! А может, хотела подать мне знак?" "The Lefthanded Woman”

Я не пойму, чем так притягательна эта книга. В ней всё просто и чисто, не в смысле "простота - хуже воровства", а в том смысле, что отсечено всё лишнее и оставлены именно те слова, что передают именно то настроение одиночества, именно то чувство незащищенности в мире и любви, с которым человек всегда один на один, как с болезнью или смертью.

Такой аскетизм, минимализм в выражениях и такое точное попадание в настроение…

Нобелевскую премию по литературе Петер Хандке получил в 2019 году  за: "влиятельную работу, которая с помощью языковой изобретательности исследовала периферию и специфику человеческого опыта."

В повести "Женщина-левша" никакой особенной языковой изобретательности не наблюдается. Зато наблюдается попытка психологического влияния на читателя. Попытка, на мой взгляд, не совсем удалась, но тут чувствуется потенциал. Есть в авторе изюм. Есть.

Безоговорочно размазать читателя по асфальту (возможно) не позволил объем. Негде было развернуться. Но особый стиль автора угадывается, он есть, но в данном произведении недостаточно ярко выражен.

Мне есть с чем сравнивать, когда-то я читала у автора "Долгое возвращение домой" и это был тот самый восторг и удовлетворение, которое я люблю чувствовать после…

После приличного такого разочарования нобелевским лауреатом по литературе 2018 года Ольгой Токарчук (моя аттестация на ее «Бегунов» здесь), я возлагал очень большие надежды на следующего по очереди обладателя этого престижного приза – австрийского писателя и драматурга Петера Хандке. Надежды я, кстати, возлагал не просто так, а потому что смотрел «Небо над Берлином» Вима Вендерса, легендарный европейский арт-хаус конца 1980-х, к которому господин Хандке написал сценарий. Абсолютно волшебный и одухотворяющий фильм. Казалось бы, ну раз джентльмен такие сценарии пишет, то и его литературное творчество тоже заглянет в твою душу разноцветными глазками белоснежного хаски. Ан нет. Надо уже потихонечку отучать себя от подобных ожиданий – уже сколько кредитов я раздал самым разным писателям, а…

История совершенно ни о чем. Пустые, скучные, абсолютно невыразительные персонажи-манекены, которых автор постоянно перемещает, чтобы создать иллюзию того, что они живые. "Молодая женщина подошла к окну, посмотрела, потом села, потом встала" - весь текст как набор бессмысленных действий. Главная героиня - это "молодая женщина", ее сын "мальчуган", еще есть "продавщица", "шофер", "издатель"... Действия у них бессвязные, "кто в лес, кто по дрова":

Шофер, сидевший с ней рядом, сделал движение, словно хотел вцепиться ей в волосы, но опустил руку. Издатель стал на колени перед продавщицей и принялся целовать ей палец за пальцем. Шофер показывал всем по очереди фотографии, которые достал из бумажника. Франциска сказала продавщице: – Почему вы не вступите в какую-нибудь партию? Продавщица…

Чего невозможно не заметить и не отметить, так это великолепный русский литературный язык (хвала переводчику!). Масса визуально-материальных образов, высокая наполненность красками и оттенками, запахами, ароматами и фимиамами, природно-геометрическими формами и звуко-шумовыми пятнами. Точность и обилие деталей описываемого Хандке мира — как у непревзойдённого Золя! Невероятная плотность мелочей, буквально присутствуешь в описываемом автором месте, и видишь и рассматриваешь, наблюдаешь и созерцаешь вместе с ним те пространства и виды, о которых он рассказывает с фотографической точностью. И если первая часть тетралогии «Медленное возвращение домой» грешит переусложнёнными литературными формами, засилием многажды сложносочинённых и сложноподчинённых предложений, сидящими друг на друге…

Едва дойдя до пузырей земли, О которых я не могу говорить без волнения, Я заметил, что она тоже волнуется И внимательно смотрит в окно.

А. Блок, 1908, «Она пришла с мороза…»

По-своему интересная книга, но не более того. Забавно видеть, что автор не постеснялся представить на суд публики свою творческую неудачу – он сам пишет, что задумывал тетралогию о геологе, возвращающемся домой (во всех доступных смыслах этих слов). Даже написал в этом ключе первую часть, самую интересную с формальной точки зрения. А потом что-то в нём сломалось, он пошёл писать просто о себе. А потом вообще переключился на притчу в стиле "псевдобрехт".

Из этих осколков очень трудно что-то сложить, поэтому термин «тетралогия» ох как условен. Для меня пазл так и не сложился, я так и не смог увидеть чего-то сквозного.

Однак…

Нобелевская премия – это нынче скорее антирекомендация, нечасто ее получают действительно яркие и запоминающиеся авторы. Да, это раньше ее давали Томасу Манну, Бёллю, Шоу, Киплингу, Фолкнеру, Гессе, Камю, Маркесу, нашим Пастернаку, Бунину и Шолохову (какие времена-то были!). Было, конечно, много «проходных» писателей: скажем, вспомните ли вы легко Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Хенрика Понтоппидана или Роже Мартена дю Гара? Но оттого не менее грустно за наш век. Кажется, сейчас Нобелевку дают за подчеркнуто непонятные для большинства читателей вещи, словно сидящие в тамошнем комитете панически боятся избавиться от образа элитарности.

Бывают, как известно, писатели массовые и плохие. Бывают массовые и хорошие (сначала вспоминается Кинг, конечно же, но таких, к счастью,…

Хорошо начинать новую книгу, отринув предубеждения и абстрагировавшись от ассоциаций, но эти господа и дамы на редкость назойливы, «ты их в дверь — они в окно». С первых же страниц «Медленного возвращения домой» Зоргер представился мне чем-то (кем-то) средним между В.А. Обручевым и господином Зоммером . Обручев — понятно, почему: крепкий и прагматичный геолог высокого полёта, умеющий зорко видеть внешнюю и внутреннюю красоту земли, её слоистую историю. Почему Зоммер? Не из-за одного же созвучия. Зоргер тоже бежит людей и natura morta ему куда милее, а всяких утомительных человечков он предпочитает пропускать мимо ушей, лишь бы его оставили в покое. Наверняка «виноват» в этом Север, его молчаливые просторы, требующие лишь ответного молчания да на совесть делаемой работы. Видимо, он и…

Все известные мне австрийские авторы второй половины ХХ века будто бы пишут об одном и том же, представляя собой одного многорукого и многоликого писателя, равномерно и дотошно разрабатывающего долгие годы одну тему и один стиль письма. Взять хотя бы душного католического проказника Йозефа Винклера, деревенского страдальца Роберта Шнайдера, любительницу похабных анекдотов Эльфриду Елинек – все выглядят как картины, написанные рукой одного художника. Что заставило австрийских авторов объединиться в столь монументальном соитии – не знаю. То ли на них так сильно повлияли австрийские же монотонные классики Роберт Музиль с Артуром Шницлером, то ли так проявляет себя какое-то общее слегка деструктивное изживание комплекса вины после войны (в противовес избравшему своим оружием натужный…

Спустя N лет после окончания университета я впервые заностальгировала по alma mater. Журфак – это такое особое место, где на сотню баб – всего десяток мужиков. Где полуночные пьянки, а потом на пары после обеда и до позднего вечера, а «кто помнит март – тот в нём не жил». Короче, было круто. А ещё журфак – это нереальные объёмы литературы по программе. Не только русской и зарубежной, но ещё и древнерусской, и античной, и ваще какой там только не было. А где большое количество литературы – там что? Правильно, бессонные ночи в разной степени успешности попытках дочитать. Конечно же, не обходилось без «аааа! Через час зачёт, а у меня ещё половина программы не прочитана, потому что я случайно отключился в 21:00 над Улиссом». Выручали друг друга как могли. В основном – краткими пересказами и…

Очень аскетичная, строгая книга. От нее веет холодным влажным ветром, пробирающим до костей. Кутаешься, отчаянно дышишь на замерзшие пальцы, придерживаешь то и дело соскальзывающий капюшон. Порой впустую скользишь по блестящему льду, шаги порывистые, но бестолковые. Глупость это все – бороться со стихией. Но ты – человек. Сердце стучит, кровь мечется по венам. В возбужденной голове - ты уже дома, открываешь ключом привычную дверь, влетаешь в привычное тепло, дергаешь ногами, сковыривая ботинки, извиваешься спиной, чтобы избавиться от промерзшей куртки. Потом пошлепаешь в носках ставить на плиту чайник, уронишь пару-тройку спичек, зажжешь огонь и выдохнешь…

Кто такая эта Марианна, я толком не поняла, но думается, что к своей чашке чая она долго бежала с уличного мороза. Погруженная в…

Австриец Хандке – один из нобелевских крепких орешков. В том смысле, что за исключением пары "облегчённых" романов он пишет прозу, которая массовому читателю кажется искусством ради искусства. И если вы не знакомы с его стилем (и пока что не прониклись им), то чтение романа "Воровка фруктов", который объединяет все фирменные черты автора, достойно оказаться настоящим испытанием.

В пространстве Хандке первичен язык: сложный, перенасыщенный "утяжелениями" в виде оборотов и запутанных "лабиринтов слов", не гладкий, лёгкий и струящийся, а вздыбливающийся абзацами в целую страницу, заставляющий терять мысль и возвращаться на предыдущие строчки. Есть здесь и специфика немецкого: то, что хорошо австрийцу из-за структуры речи, русскому может быть плохо.Не удаётся сфокусироваться, постоянно…

Решила тут послушать книгу, которую порывалась купить из-за обложки. Ничего не говорите, все мы слабы перед оформлением) Спасибо, что выпустили аудио, иначе бы сокрушалась, что зря раскошелилась.

Женщина-левша — это какая-то артхаусовская книга, которую хоть и понимаешь, но отдаленно. В аннотации пишут:

В один обычный зимний день тридцатилетняя Марианна, примерная жена, мать и домохозяйка, неожиданно для самой себя решает расстаться с мужем, только что вернувшимся из длительной командировки.

Алё! Там окольными путями понимаешь, что муж вернулся из командировки, завуалировано сказал жене ,что изменил и в тот же вечер они пошли кувыркаться в отель. Дальше - не лучше. Единственная причина по которой дослушала - к чему вел автор. Фигня какая-то одноразовая.

1 из 5

Ты ещё ребёнок или уже немка?

Детская история , третья книга тетралогии Петера Хандке, не связана с предыдущими двумя и посвящена опыту отцовства писателя. Во многих отношениях уникальному. Дело в том что Хандке воспитывал дочь Амину практически в статусе отца одиночки. В шестьдесят девятом году, когда она родилась, брак писателя трещал по швам и появление ребенка только усугубило проблемы. Нет жена не была матерью-кукушкой, ни одного худого слова в её адрес в книге не сказано. Просто они всё обсудили и пришли к совместному решению, что большую часть времени ребёнка будет воспитывать отец.

И началась для него новая жизнь весёлая и интересная, не понаслышке знакомая женщинам которые растили ребенка в-одиночку. Со всем комплексом сопутствующих переживаний. Это когда у ребенка газики.…

Что это было? Что это за странная книга, которую я прочитала почти случайно, но которая, однако, удостоилась Нобелевской премии?

Она родом из далекого 1976 года, когда все – «и лицо, и одежда, и душа, и мысли» - были совсем другим, являясь пока еще неустойчивым, колеблющимся отражением грани между традиционным послевоенным личностным укладом и новой, едва нащупываемой женщинами, «свободой быть» - быть кем-то, что ты пока не очень осознала, но чье рождение внутри себя уже отчетливо чувствуется, как первые толчки ребенка в материнском животе. Сойти с привычной бытийной магистрали, особенно в одиночку, всегда нелегко, наверное, поэтому женщины часто выбирают опцию «оставить все, как есть», когда реально нужно менять хоть что-то, если не все. Но главная героиня Марианна недаром почти…

С удивлением обнаружила эту небольшую повесть в одном из "мастрид" списков. Что в ней обязательного к прочтению навсегда останется для меня тайной. Несмотря на то, что я добросовестно пробежалась по объяснительной критической статье. Тонкий, психологичный, самобытный, остросоциальный - и еще множество эпитетов придумали к этому тексту, что совершенно не отражает моего к нему отношения. И для таких читателей в статье тоже нашлось доброе слово - что-то про душевную слепоту.

Слепа, как крот. Но я правда не понимаю, что в Марианне такого особенного. Чехи перевели название как Особенная женщина. Хотя дословно с немецкого - Левша, но смысл названия именно в непохожести на других; это выясняется из текста песни, которую Хандке поместил в середине книги. "Ты живешь,как все, но при этом не…

Познакомиться с австрийским писателем Петером Хандке стало долгом каждого порядочного читателя с тех самых пор, как Нобелевский комитет присудил этому серьезному дядечке премию в области литературы за "влиятельную работу, в которой с лингвистической изобретательностью он исследовал периферию и специфику человеческого опыта". Вот и я познакомилась с двумя его повестями, хотя интуитивно сразу почувствовала, что Хандке не мой писатель.

"Страх вратаря перед одиннадцатиметровым"

После этой книги мне расхотелось читать вообще все. Небольшую повесть я растянула почти на неделю, просто потому что мне не хотелось ее читать. Сухой текст практически без диалогов, рубленные предложения, мутный главный герой, сюжет на грани помешательства - ничего из этого не могло разжечь мой интерес к книге.…

Зелень лавра, доходящая до дрожи. Дверь распахнутая, пыльное оконце, стул покинутый, оставленное ложе. Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Тетралогия, вопреки ожиданиям, не цикл произведений, объединенных общим сюжетом или сквозными героями. Все книги в ее составе автономны, "Учение горы сен Виктуар" не составляет исключения. Однако после тяжко депрессивного "Медленного возвращения домой", второй роман читается удивительно бодро. Не роман в привычном смысле, скорее сборник эссе, объединенных фигурой автора.

Хандке выраженный синестетик, рассказывает о своем восприятии живописи, главным образом пейзажной, и собственно о ландшафтах - главном источнике восполнения жизненных сил. Его синестезия ориентирована на восприятие света, цвета, перепадов высоты, взаимного…