Рецензии на книги — Анатолий Мариенгоф

Уже после прочтения книги я узнала, что искажённо повторяю путь Мариенгофа: родилась и выросла в Нижнем Новгороде (и так же, как и он, тесно связана с Бором), некоторое время жила в Москве, а потом добралась до Петербурга (правда, Пензу в этом списке я пропустила). Мариенгоф-то в нём так и остался до конца своих дней, посмотрим, как у меня сложится. Хотя вряд ли советчик романа был в курсе такого совпадения.

Роман "Циники" не позволяет обозвать романом в полном смысле этого слова неуютное ощущение того, что романы не бывают такими крошечными. Хотя, с другой стороны, и в крошечный объём можно вместить целые жизни, особенно жизни подобных персонажей. И от этого особенно занятно, что на лайвлибе выписано более двух сотен цитат из этой скупой на слова книжечки. Наверное, если их все собрать в…

Я ненавижу мою любовь. Если бы я знал, что ее можно удушить, я бы это сделал собственными pуками. Если бы я знал, что ее можно утопить, я бы сам пpивесил ей камень на шею. Если бы я знал, что от нее можно убежать на кpай света, я бы давным-давно глядел в чеpную бездну, за котоpой ничего нет.

Мариенгоф пишет революцию. Она у него пугающе прекрасна как на картинах Одилона Редона. До дрожи в ногах, до приступа отвращения.

Рваное полотно романа, истыканное штыками красных, белых, черных, бесцветных, всяких служетелей мятежного хаоса. Кругом подробности, вывернутые наизнанку, словно кукиш новому миру. Как пятно на самом видном. Только у революции не хватит красок закрасить эти пятна, язвы, драмы.

Да. Именно, драмы человеческих жизней. И любовь. Вычурная, покрытая слоем грязи, старых белил,…

«Цини́зм или циничность — откровенное, вызывающе-пренебрежительное и презрительное отношение к нормам морали, культурным ценностям и представлениям о благопристойности, отрицательное, нигилистическое отношение к общепринятым нормам нравственности, к официальным догмам господствующей идеологии.»

А как собственно еще ко всему этому относится, когда идет война? Когда идет революция? Когда люди умирают от голода, сходят от этого голода с ума, решаются варить и есть собственных детей. Когда женщине приходится заводить любовника, чтобы прокормить мужа, а после утраты доходов любовника заводить второго любовника, чтобы кормить уже двоих мужчин. Когда приходится оказываться от себя, от всего человеческого, чтобы выжить. И когда человеческого уже ничего не остается, не остается и желания, а…

Во-первых, во-вторых и во всех последующих, это красиво. Примерно как выбеленные песком и солнцем кости верблюда в пустыне. Это настолько красиво, что сначала я лихорадочно сохраняла цитаты в памяти ридера, а на каждое Под окнами проехала тяжелая грузовая машина. Сосредоточенные солдаты перевозили каких-то людей, похожих на поломанную старую дачную мебель. и Клены вроде старинных модниц в больших соломенных шляпах с пунцовыми, оранжевыми и желтыми лентами. и Рыжее солнце вихрястой веселой собачонкой путается в ногах. выдавала восторженный стон, пока муж не начал заботливо интересоваться, не нужна ли мне какая посильная помощь с его стороны. Это настолько красиво, что можно не думать о смысле, посыле и морали, будь таковые прописаны в рамках произведения. Вот, Наташа dear_bean , о чём я…

Первое, что понимаешь практически с самых первых страниц, - - язык повествования образен и прекрасен. Неожиданно для себя погружаешься в него, как в чашку ароматного терпкого напитка. Пока не допьёшь до конца, не хочется откладывать эту чашку. Книга читается на одном дыхании. Специфическое напряжение, царящее в ней, передается читателям.

В центре рваного, но не лишенного логики повествования – мужчина и женщина, Владимир и Ольга. Они недавно поженились, потому что… а просто потому что так теплее и сытнее. Ольга даже не думает скрывать это.

— Ольга, я прошу вашей руки.
— Это очень кстати, Владимир. Нынче утром я узнала, что в нашем доме не будет всю зиму действовать центральное отопление. Если бы не ваше предложение, я бы непременно в декабре превратилась в ледяную сосульку. Вы представляете…

Роман "Циники", написанный в 1928 году и явившийся по утверждению Иосифа Бродского, "одной из самых новаторских работ в русской литературе этого века", понравился необычным стилем и языком. Всю первую часть романа я испытывала почти физическое отвращение к его главным героям Ольге и Владимиру. Думаю, что именно здесь многие читатели оставят роман недочитанным. Но далее происходит какое-то привыкание к этим "лишним" людям, вовсе не являющимися героями той эпохи. Скорее это именно "обломки старого мира". Причём обломки грязненькие и гаденькие, как те вши, которых они давят на своем теле.

"Я почти с поэтическим вдохновением описываю острую головку, покрытую кожей твердой как пергамент; глазки выпуклые, как у еврейских красавиц, и защищённые движущимися рожками; короткую шею, наконец,…

«Как-то я сказал Ольге, что каждый из нас придумывает свою жизнь, свою женщину, свою любовь и даже самого себя…»

Очень советская – и не советская – книга. Чувствуется, что писалась в 20-е гг. – тут вам и экспериментальный стиль, и необычное строение повести (сочетание документальности и художественности), и странноватые, по нынешним временам, персонажи. При этом явно европейское влияние, этакая расслабленная интеллектуальность. «Циники» не столько циничны, сколько неприятны. Сам по себе цинизм, если грамотно им пользоваться, не неприятен. Тут же – неестественное желание максимально загрязниться, с упоительным наслаждением, словно в грязи можно отыскать особую поэтику чувства и жизни. Как сказал один из героев повести: «Мы неправильно поняли революцию – вот наше несчастье».

В…

Бывает такое - ты живешь в интересные времена. Те самые, которые обретают со временем романтический флер, но на самом деле страшны и полны безысходности. И вот ты живет в интересное время и притворяешься, будто его нет. Даже не так. Ты не то, что притворяешься. Просто для тебя его и в самом деле нет. Ты прячешься в свой маленький мирок, полный старых книг и старых друзей, и не замечаешь, как старые подруги становятся проститутками, старых друзей все меньше, а старые книги уже некому продавать. Ты пытаешься любить - и любишь, но время все вторгается и вторгается в жизнь.

Тогда можно полюбить еще больше. Или предаться развлечениям - всем, на которые хватит связей и денег. Или представить, что все это - просто забавная игра, которая скоро закончится: убитые мальчики тогда возвратятся домой…

Очень редкий случай: книга мне ужасно не понравилась, но я буду ее нахваливать, так как она гениальна (отсюда и нейтральная оценка, которую я ставлю книге - 3 из 5). Обычно я бросаю книги, которые мне не нравятся - и "Циников" я хотела бросить, но вместо этого я прочитала книгу взахлёб. Самая главная причина, почему она мне не понравилась - это язык и стиль автора. Нет, они не плохи, они просто шикарны, но просто я такую манеру изъясняться не люблю - просто не моё. Текст никак не укладывается в голове, я постоянно отвлекаюсь, или наоборот залипаю на какой-то фразе и думаю о ней несколько следующих страниц, а потом ловлю себя на мысли, что ничего не запомнила после этой фразы, и приходится возвращаться назад. Зато я заметила, что при повторном чтении текста, он становится выпуклым и даже…

Как жаль, что раньше я не читала Мариенгофа! Это любовь с первых строчек и с первых букв!

Шикарный язык, злой юмор, неповторимые описания.

С одной стороны голод, разруха, а с другой - всякие богатеют и с жиру бесятся.

Герои книги злые, наглые, бесстыжие, бесцеремонные, циничные личности. Нет,не личности. Твари. Вот есть выражение "ничего святого" - это о героях этой книги. Мерзопакостники. Столько грязи, мерзости, ужасов описано, а всё равно читаешь и не оторваться.

Всю книгу хочется взять и переписать, растащить на цитаты. И не только за меткие выражения, но и за красивые описания.

Удивительно мне другое. Мариенгофа всего лишь стали меньше читать после выхода книги. Как? Как его под шумок за углом не прирезали? - вот что удивительно.

Об ушедших лишь хорошее... Возможно так и надо. Вот только все эти радужные эпитеты, цензуированные воспоминания, облики нарисованные с любовью...но стыдливо - чего в них более? Человека или фасадного портрета?

Нет во мне чувства, что Анатолий Мариенгоф предал друга. Есть лишь убеждение, хотел сохранить для нас настоящего Сергуна. И для себя. Чтобы вот так капал рассол от соленых огурцов на печатные листы. Чтобы бежали от патруля, разбегаясь по дворам. Чтобы размахивали полосатыми штанами из окна мягкого вагона, наблюдая за рыжим жеребенком, решившим потягаться с железным паровым чудищем. И бронзовые подсвечники, последняя забота бабки, у которой снимали комнату, доводя дурацкими разговорами до сокращения нахождения в земной юдоли. И "рыфма", умиляющая при созерцании летнего южного…

Анатолий Мариенгоф "Бритый человек"

После двух прочитанных произведений, смело могу сказать, что продолжать знакомство с творчеством автора я не буду. И не потому что мне не понравилось. Это совершенно другое ощущение - например, когда ты ешь что-то не очень вкусное, непонятное, на зубах оно то хрустит, то скрипит, то пахнет огурцом, а вроде бы и сладко... Проглотил, сморщился... А потом через полчаса - вроде бы и ничего, необычненько... Вот такое впечатление у меня от Мариенгофа. Во время чтения думаешь только о том, когда же это закончится, и в то же время читаешь залпом, потому что понимаешь, что второй раз ты такое в рот не возьмёшь. Благо, произведения маленькие - часа полтора и все уже закончилось. Но в то же время, что-то не позволяет тебе выплюнуть каку и ты читаешь до конца,…

Потрясающая книга, вызывает восхищение и отвращение одновременно.

От прекрасного, какого то сказочного, нездешнего языка - на каждой странице находится фраза, описание или краткая зарисовка, от красоты которых, сердце начинает биться быстрее и становится жутковато. Как и от рваного повествования, будто случайных услышанных диалогов, погружение в самый мрак, контраста еще пока видимого благополучия, светской жизни, человеческих чувств, пусть в больных формах и крайняя нужда, черное отчаяние, схождение с ума.

Революция, годы голода, разрухи, террора, ни для кого не пройдет бесследно.

В то время, как в деревнях люди пьют ведрами воду и пухнут от голода, в городе еще пока есть силы и энергия на любовь, пусть и обезображенную веянием времени, в ресторанах, капризно поводя плечиком, можно…

Лёгкой жизни я просил у Бога. Лёгкой смерти надо бы просить.

Анатолия Мариенгофа знают в первую очередь как друга Есенина и только потом — как автора, мемуариста, критика. Но не только. Мариенгоф был живым свидетелем того, как меняется мир: перед его глазами прошла смена нескольких режимов, подъем и спад идеологий, и люди, люди, люди, бесконечной чередой. «Бессмертная трилогия» как раз им и посвящена: тем, кто есть, был, кто ещё будет.

Книга не представляет из себя единого произведения. Это три разных истории, изданные под одной обложкой: разные по смыслу, посылу, даже по стилю изложения. Если «Роман без вранья» это по большому счёту история взаимоотношений Мариенгофа с Есениным, то «Мой век, мои друзья и подруги» — уже попытка переосмысления собственной жизни. Впрочем, видно, как к…

Мариенгоф - поэт начала XX века, один из основателей кружка "имажинистов", и, как оказалось, - лучший друг Сергея Есенина. Вот об этом он и рассказал в этой автобиографической книге.

Тут будет про юных пацанов-поэтов, чувствующих себя "не-такими-как-все", и потому немного (сильно) снобов. Два друга-хулигана, любящих стихи и эпатаж, живущих, как бы сказали сейчас, по "впискам", по друзьям, по друзьям друзей. И бесшабашная юность их пришлась на 20-е годы, сразу после Революции, но они не дворяне, им нормально, можно устроиться. Да и зачем богемным парням роскошь? Открыли книжную лавочку "Стойло Пегаса", от названия которого так и веет декадентством. Пытались что-то где-то издавать, и таки издавались, но об этом Мариенгоф пишет нехотя, как бы мельком, все свои силы и внимание отдавая Сергею.

А…

Ангелы не живут на земле. И бесы, наверное, тоже не живут. А вот люди, в душах которых побеждают то те, то эти, живут. Не всегда процветают. Много мучаются вопросами совести и допустимости поступков. Любят через боль и страдание. Пытаются стать другими - и не могут... Ощущение от двух произведений этого сборника - разрыв между красотой текста и неприятностью персонажей. Не думаю, что автор пытался вызвать сочувствие к ним, к Ольге, например, из "Циников", которая в жуткое время разброда после революции рассуждает:

– …может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ? Она взяла со столика золотой герленовский карандашик:– Как же тогда жить?

Не сочувствия, а понимания ждал писатель, увы, в реальной жизни не дождался. И его герои, пожалуй, тоже... Главный герой…

А вот эта книга страшнего самого ужасного ужастика. Может быть, страшнее даже нынешних событий в мире. Страшно. Так страшно.

Поначалу все вроде бы складывается неплохо. Конец 1918 года, а он влюблен в красавицу Ольгу. Он вынужден бродить ночами, потому что в разрушенных революцией городах люди ходят, крепко-накрепко сжав зубы и кулаки, Владимир же светится счастьем: "она сказала да!" Вот только Ольга, что твоя революция, заманив красивыми речами и лозунгами, прекрасная внешне, изнутри оказывается гнилым колодцем.

Мариенгоф глумится над Владимиром. Ольга - "циник", то есть отвергает правила казалось бы никому не нужной морали. - Ахаха, Владимир, я вам сегодня изменила. Ольга, хорошо, но, пожалуйста, примите ванну. - Владимир, я сегодня не приду, буду ночевать у вашего брата. На вашем месте…

Мне безумно нравится, как пишет Мариенгоф, даже, несмотря на то, что пишет он о неприглядных и противных вещах. Он умеет завернуть мерзость в такую красивую и изысканную обёртку, что я готова её проглотить незамедлительно и не запивая, как самую вкусную конфетку. Роман «Циники» рассказывает о любовных отношениях совершенно разных по духу людей: застенчивого и чуткого Владимира и распущенной, избалованной девушки по имени Ольга, которую оболочка интересует больше содержания. Действие разворачивается в России, где зарождается большевизм. Обречённая любовь на фоне новостных заметок обречённой страны. Я люблю Мариенгофа за то, что он может говорить о страшных и серьёзных вещах с саркастической улыбкой, утончённой иронией. Герои спасаются цинизмом от надвигающихся неблагоприятных…

Голод, мракобесие, война, чисто ремарковские герои, любовь, горькая ирония. И все это - быстрыми поверхностными штрихами. Не вникая. Словно остановиться и задуматься над всем этим всерьез - верный способ сойти с ума. Кого-то посадили? Куда важней найти в коробке шоколадных конфет любимую пьяную вишню. В стране голод и каждый день - черный? Пойти в гастроном и купить на последние деньги икры и лосося. Высмеять все и всех. Не обращать внимания. Играть в игру. Делать вид, что тебе все равно. А потом зайти на первую попавшуюся лестницу и не выброситься из окна только потому, что внизу горы гниющих отбросов. Циники? Нет, не циники. Просто беззащитные и отчаявшиеся люди, которым некуда бежать от прекрасной социалистической революции. Вообще то, что Мариенгоф назвал цинизмом, Ремарк…

В романе слово «циник» не упоминается ни разу, но становится ясно, что пережить революционные 1918 -1924 годы, не будучи им, – невозможно. По настроению эта вещь особенная, она походит на море перед штормом. Сначала ничего не намекает на непогоду и тревожные мысли героев, хаотично возникающие то тут, то там, воспринимаются как первые гребешки волн – вроде как предвестники шторма, но они так немногочисленны, внезапны и отдалены от наблюдателя, что на них никто не обращает внимания. Затем главные герои Владимир и Ольга совершают подлости со скучающим видом страница за страницей – тут уже явно ощущается ветер с моря, а он, как известно, к перемене погоды. Но пока читаешь и стараешься вникнуть, тоже не особо отдаешь себе отчет в том, что сама Ольга – это дополнительная сюжетная линия, как…