Социальные сети возвестили «Возвращение Кирилла Шелестова». Событие, на которое надеялись, которого ждали тысячи читателей и почитателей этого писателя. И сразу же будет уместно задать вопрос: а каким мы помним возвращающегося Шелестова? И сразу же будет уместно заметить: вспыхнув яркой звездой уже почти десять лет назад, талантливый прозаик остается во многом непонятым и неоцененным по достоинству. Может быть, потому, что оказался слишком яркой звездой на тусклом небосклоне нынешней русской прозы.
Недооценен прежде всего прекрасный литературный язык Шелестова. Иначе, почему его книги не включены в школьные и вузовские хрестоматии? Как образец изящной, именно изящной, и чрезвычайно остроумной словесности, которую можно рекомендовать в качестве профилактики удручающего косноязычия, каковое приобрело ныне масштабы эпидемии, особенно в среде молодежи.
Не нашла должного понимания масштабная панорама нравов новорусского «высшего света» лихих девяностых годов, столь интересно и точно развернутая в пятитомном романе К. Шелестова. Иначе, почему до сих пор по этому произведению не сделано ни одного фильма или телесериала? Хотя почти все новеллы (многие считают произведение К. Шелестова романом в новеллах) – почти готовые киносценарии высокого качества.
Но главное, в чем остается неуслышанным Кирилл Шелестов – это центральный герой его эпопеи. Обращаю на это особое внимание потому, что в некоторых отзывах на роман об Андрее Решетове высказывалось мнение, что он не просто выразитель дум и чаяний автора. Он, Решетов, как бы сотворенное его «альтер эго», «второе я». Так это или не так, но, во всяком случае, Андрей Решетов явно очень близок и дорог автору. Так же, как Печорин – Михаилу Лермонтову.
Кстати, именно Печорина прежде всего напоминает наш современник Андрей Решетов. В нем, правда, можно видеть черты и других культовых персонажей русской классики. Например, нигилизм Базарова, аристократическую совестливость Ростовых, идеализм князя Мышкина и даже воинственный максимализм Павки Корчагина. Но все же – по складу ума и обостренному неприятию банальности и пошлости – Решетов особенно близок именно Печорину. И в то же время между ними дистанция огромного размера.
Печорин ведь каким был, так и желает оставаться: эдаким полудемоном, получающем в своем гордом одиночестве не только печаль, но и особый кайф. В отличие от него Решетов сознательно превращает свою благополучную (по общим меркам) судьбу в хождение по мукам. И не утешается «разумным пофигизмом». И рвется испить чашу горького ответа до дна.
В начале романа мы застаем Андрея Решетова в классическом искушении для молодых и амбициозных героев всех времен, которое именуется «путь наверх». Наш герой, впрочем, уже там «наверху», в среде бизнесменов, политиков, шоуменов. Вместе с ними он вкушает все прелести и утехи «сладкой», «красивой» жизни. Но…уже чувствует, что он чужой среди этих «своих». Вспомним строки, которыми начинается первая же книга романа: «Я ненавижу человечество…особенно по понедельникам». Понедельник для Решетова – это своего рода судный день, когда олигарх Храповицкий, шеф и друг Андрея, проводит в своей империи производственные совещания. Доклады своих директоров он выслушивает с доброжелательным лицом, но при этом в своем блокноте почему-то рисует виселицы. А «человечество», которое окружает Решетова, - это новорусские выскочки, которые заглядывают в рот «любимому шефу» в целях личного обогащения.
Разочарование в таком бытии формируется и нарастает у героя медленно, но необратимо. В третьей книге романа («Жажда смерти») он уже ощущает себя в тупике и готов пустить себе пулю в висок. Очень важно подчеркнуть мотив такого отчаянного шага. Андрей ведь не разорился, его не обошли по службе, ему не изменила любимая женщина. Наоборот: он в зените карьеры, на вершине удачи. Но именно в «высшей» точке этой суеты сует ему ясно открывается, насколько низок потолок «красивой жизни», насколько жалки и мутны утехи мира наживы и потребительства.
Настроение Андрея хорошо иллюстрируют знаменитые стихи Фета:
Не жизни жаль с томительным дыханьем.
Что жизнь и смерть? А жаль того Огня,
Что, просияв над целым мирозданьем,
Уходит в ночь. И плачет уходя.
Андрей Решетов мучительно переживает свою личную вину перед этим Небесным Огнем.
«Господи! – вопиет он. – Зачем Ты дал мне жизнь? Чего Ты ожидал от меня? Добра? Я не служил добру. Я делал зло, потому что боялся показаться слабым и потому что зло легче творить, чем добро…Я не оправдал твоих надежд. Мне больно и стыдно. Не прощай меня. Я знаю, что ты милосерд, но я прошу Тебя: не прощай!»
Андрей все же пытается вступить в схватку со злом. Но в одиночку, по-робингудовски. И, разумеется, на этом пути его не ждут лавры победителя. Он враз становится изгоем и не успевает залечивать ушибы и раны. В конце концов, он выбирает проверенное мудрецами решение: если нам не под силу победить неправду, то в наших силах не жить по лжи.
Решетов навсегда покидает мир, а точнее – душный мирок корысти, где служат мамоне и который стал ему ненавистен. «Дурак!» - бросает ему вслед его бывший шеф и бывший друг.
Но Андрея уже ждет другой, настоящий, бескорыстный, преданный друг. Разумеется, не в шикарных олигарховских апартаментах, а в тесной каморке с убогой мебелью и сотнями книг на полках, на окне и даже на полу.
-Если доплатить хозяйке, она разрешит здесь и вам, - робко предложила Настя, не сводя с меня сияющих глаз.
-И много придется доплачивать? – поинтересовался я.
-Не знаю, но вы не беспокойтесь. Я заработаю переводами. Или буду давать частные уроки.
И Андрею Решетову в этой тесной каморке стало вдруг просторно и свободно. А на душе – чисто и светло…
Вот так мне запомнился роман об Андрее Решетове. Этим произведением Кирилл Шелестов художественно и убедительно засвидетельствовал и доказал, что высокие смыслы и высокая духовность русской литературы (вопреки наличию множества безблагодатных «бестселлеров» типа «Мастер и Маргарита», «Москва- Петушки», «Кысь», «Голубое сало» и пр.) приняты как эстафета и значит –непреходящи.
…Теперь уточню, какое отношение вся наша ретроспектива о Кирилле Шелестове имеет к его возвращению. А это как бы предисловие к его работе «Русский Иконостас», с которой он возвращается к читающей публике. На сей раз он, правда, предстает перед нами как публицист, исследователь истории. И все же мы сразу узнаем того самого Шелестова – родителя и одновременно собрата Андрея Решетова.
С первой же страницы автор ошеломляет каскадом своей известной иронии и сарказма. Здесь остроумные парадоксы и лукавые мистификации, пародийное цитирование знаменитостей и собственные хлесткие изречения, которые вполне имеют право «разойтись на цитаты». Это, видимо, такой «фирменный» литературный прием. Ведь когда стихает ослепительный фейерверк, нам с особой выразительностью открывается высокое бескрайнее небо, где галактики, звезды и планеты ведут молчаливый, но такой величественный хоровод.
«Мои записки, - предупреждает нас Шелестов, - не являются научным рефератом. Я не собираюсь заниматься историческими расследованиями. Я обращаюсь к прошлому в надежде прочесть линию русской судьбы. За нашей спиной - героические фигуры наших великих предков: полководцев, правителей, подвижников, святых. В их лики я и хочу всмотреться, понять, чем мы в них восхищаемся, почему именно их выбрали своими вождями. Что мы от них ждали, куда они нас вели: туда, где мы находимся или в другое место?»
Таким образом, Шелестов подчеркивает: он не собирается быть по сегодняшней моде ни проповедником, ни агитатором. Он не стремится поучать и наставлять, а равно призывать к «великим потрясениям». Кирилл Шелестов ведет поиск. При этом обязуется следовать завету Цицерона: «Первая задача истории (читай: историка) – воздерживаться ото лжи, вторая – не утаивать правды». К этому, пожалуй, стоит добавить: надо еще понять, а что есть правда? В данном случае – историческая.
Словом, поиск будет трудным, изнурительным, а порой – тяжким. Иначе говоря, Шелестов вновь начинает хождение по мукам. И как бы приглашает принять в этом мероприятии посильное участие и нас, своих читателей.
Ну что же: думаю, читатель откликнется на призыв взглянуть в зеркало русской истории. Взглянуть непредвзято и мужественно. Нередко критично и самокритично. Иногда со стыдом и болью. Но никогда – с равнодушием и безразличием. И всегда направлять свою мысль по компасу Ф.Достоевского: «Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает».
