Цитаты из книг — Владимир Шаров

«В общем, – говорил отец, – ты в себе разберись, реши, что хочешь, если чтобы у тебя отец был живой, тогда одно, а если требуется без страха и упрека – а живой, там, или труп – как получится, тут, конечно, другой коленкор».

Она и раньше за собой знала, что вот у нее что-то не идет – вяло, затянуто, сама давно бы бросила, а услышит, что тот-то и тот-то ставит вещь высоко, глядишь – и ей уже нравится.

Для матери, конечно, острый нож, что два человека, которые в нее влюблены, между собой в хороших отношениях. И ее дети тоже их обоих зовут папами: папа Коля и папа Сережа. Всё это как бы опускало, низводило и ее саму, и любовь к ней – конечно, она чувствовала себя оскорбленной. Тем более что то тут, то там приходилось…

“К своей старой идее, что нынешнему времени необходима совсем другая литургика, – говорила Электра, – отец будет возвращаться еще не раз. Он и мне часто говорил, что прежняя была создана для мира, в котором бал правил Спаситель, для времени, когда мы не просто знали, что Он есть, что Он нас ждет, а Его воочию видели,…

Тут, по словам Кошелева, кто-то из зэков спрашивает: всё же как так получилось, что он, человек церковный, бывший семинарист, к двадцать четвертому году превратился в идейного коммуниста? Учитель отвечает и на этот вопрос, говорит, что еще в начале восемнадцатого года к ним в самарскую семинарию приехал правящий архиерей,…

Она отчаянно, по-животному ревновала, когда тот, кого она считала своим, вдруг начинал интересоваться, еще хуже, заниматься кем-то еще. Шла на всё, лишь бы опять перевести стрелки на себя, и только вновь оказавшись в фокусе, успокаивалась. Она одновременно считала себя разрушительницей – космоса, его гармонии, – то есть…

“Якутка, – говорила Электра, – несомненно была парным созданием: один на один с собой ей было плохо, она скучала, переставала за собой следить, весь день не вылезала из ночной рубашки, тосковала. Однако стоило матери с кем-то сойтись, начинался настоящий канкан, у всех голова шла кругом”.

Один на один, взять барона матери было нечем. Но она не была бы восточной княжной, если бы и тут не нашла выхода. Во всяком случае, если бы не думала, что нашла. У якутки было два козыря, их она и решила разыграть. Тротт много лет прожил в Японии, буквально бредил ею, а у материной подруги еще с довоенных лет сохранилось…

“Понимаете, мы много о чем с ним говорили, и как-то раз он сказал, что невозможно умирать молодым и без вины виноватым. Ведь ты еще не совершил ничего героического или прекрасного, даже по-настоящему никого не любил, и вот уходишь – с этим нельзя примириться, как ни пытаешься, получается нелепица. Что тебя убивают за…

Вот, например, другое воскресенье. А так всё то же: и зона, и бараки, и петляющая между ними тропинка. По словам Кошелева, отец начинает с того, что на его месте сказал бы, наверное, любой, кто относит себя к истинно православным христианам. Говорит, что мир сделался царством зла, все мы предались и продались сатане.…

Думаю, она не хуже меня видела, что Телегину без отца никуда, но из-за своей ревности одного хотела, чтобы и первый, и второй только на нее смотрели, друг на друга – ни-ни. А то получается, что не она главная, не ради нее всё, а этого ей не вынести.

В матери, конечно, была сила, – продолжала Электра. – Но сила – вещь неумная, многого она не понимала, думала лишь о себе.

Понять людей, находящихся на вершине власти, трудно, правильнее даже сказать, невозможно. Потому что тем, кого занесло так высоко, не надо думать о тяготах обычной человеческой жизни – еде, тепле, одежде, крыше над головой. Больше того, они о нас и о наших бедах знают лишь понаслышке, судят, может быть, уверенно, но…

Мне с ней было хорошо, я был натурально влюблен, но, конечно, знал, что она относится ко мне куда сдержаннее.

Я знаю наверняка, – продолжает Жестовский, – что в настоящей длинной жизни, той, что началась задолго до твоего рождения и кончится тоже невесть когда, ничего не было и не будет напрасно. Каждое слово, к кому бы оно ни было обращено, дойдет до адресата, будет им услышано. И это, в общем, утешает.

дома живые; как люди, они рождаются, живут и умирают. Улицы же – это некое сообщество, или стая, где одно поколение сменяет другое, и, если хочешь уцелеть, сохранить место под солнцем, надо драться.