Рецензии на книги — Борис Пильняк

Удивительно, но эта небольшая повесть почему-то напомнила мне шолоховскую "Судьбу человека". Но я никак не могу понять, почему возникла такая ассоциация. Ведь эти две повести - ну настолько они разные, и в них так мало общего. И структурно. И композиционно. И идейно.

В основу "Повести непогашенной луны" легла история командира Михаила Фрунзе, умершего после операции зажившей язвы желудка. В общем то, что Фрунзе является прототипом Гаврилова настолько очевидно, что даже не понятно, зачем нужно было менять фамилии. С таким содержанием даже завуалировать ничего не поможет, и только одна фраза прозвучит убедительно - "все несовпадения имён случайны".

Излагается версия непреднамеренного убийства Гаврилова. То есть непреднамеренного убийства Фрунзе.То есть, как ни крути, убийства. Убийства…

Эту книгу я получила в подарок от интернет-магазина за заказ, но я даже не представляла себе, какое сокровище приобрела в свою домашнюю библиотеку.

Я предполагала, что буду читать "Заволочье" зимой, чтобы атмосфера соответствовала. И даже после того как я получила заказ с книгой, я все ещё надеялась дотерпеть до холодов. Терпения хватило на два часа. Это все равно, что в жару знать, что у тебя в холодильнике вкусное мороженое, а ты сидишь и думаешь о том, что будешь есть его зимой, чтобы атмосфера соответствовала. Правда "Заволочье" Пильняка сложно сравнить с десертом, это скорее замороженная рыба (а ее я тоже очень люблю), в которую вгрызаешься зубами так, что от холода ломит эмаль, а язык перестает чувствовать вкус. Тогда нужно кусочек рыбы подержать на языке, чтобы он немного оттаял и…

Вообще Пильняка у нас читают мало, несистемно и вообще как-то с трудом, а почему - я вот в толк взять не могу. Эту книгу еще в бытность учебы на филфаке нам горячо советовал один из преподавателей - но я его не любила за снобизм и заявления в духе "Вы не знаете этого стихотворения? Фи". С тех пор минуло несколько лет, стихотворений я прочла основательно (и без них было хуже, знаете ли), увеличила свой снобизм в разы и решила - пришла пора Пильняка. "Повесть непогашенной луны" - она очень сложная, потому что такая...жизненная. Непросто принять мысль, что вот кто-то мил и хорош, обнимает и гладит по голове, а потом идет и убивает Гаврилова, например. Непросто понять, как вообще вертятся эти колесики и шестеренки - то ли у них нет вообще никакой логики, то ли она так…

Прошу вас, проснитесь, вспомните – 80 лет назад, весной, ранней весной, когда рождаются смелые планы, и растут, благоухая надежды, и кровь волнуется от радостного, звонкого пробуждения, был расстрелян без суда и следствия (настоящего следствия) великий русский писатель, который не боялся говорить правду, не сгибался перед власть имущими, выражая свои собственные взгляды, Борис Пильняк. От него отошли почти все, боясь расправы за дружбу с ним, Замятин успел эмигрировать в Англию, так как и над ним сгущались тяжелые тучи. Только несколько человек посмели заступиться за него – это Борис Пастернак и Анна Ахматова. Борису Пильняку Все это разгадаешь ты один… Когда бессонный мрак вокруг клокочет, Тот солнечный, тот ландышевый клин Врывается во тьму декабрьской ночи. И по тропинке я к…

Была луна, и казалось, что кругом – не горы, а кусок луны, луна сошла на землю. Была невероятная луна, диаметром в аршин, и блики на воде, на льдах, в снегу казались величиной в самую луну, сотни лун рождались на земле.

Откуда растет тоска, как расслаивается сознание, как движется память, какими скачками и перелетами, что такое невозможное и как растет в тебе ложь, и ревность сгибает тебя, а в душу вторгаются орды идей не самого успокоительного характера и множатся идеи для великой мести. И только там, где нет никаких превращений, а просто пустыня - нет человека. Значит, человек так сложен и противоречив, гадок и разнораспущен, и никак не сладить, не суметь и не захотеть все изменить. Взять бы, и просеять свое нутро, все лихое – выбросить, а все красивое, умное и достойное оставить.…

С Борисом Пильняком всё не так просто. С ним, как и с некоторыми другими прозаиками того времени, у меня какие-то неопределённые отношения; вот и настал момент, когда решил попробовать их прояснить посредством этого тома. Но не совсем получилось.

Во-первых, язык. Пильняк поступает с русским-великим весьма вольно, что иногда интересно и даже поэтично, а иногда обороты речи слегка шкрябают глаз. Словотворчеством он занимается постоянно, из того, что запомнилось: «холостёжь» (холостая молодёжь) и «питух» (хорошо выпивающий человек). Иногда его речь кажется несерьёзной, но вообще эффект свежий и любопытный (особенно в годы современного жуткого новояза американского розлива).

Во-вторых, манера изложения. Неожиданная, со внезапными отклонениями и резкими переключениями; в рассказах иногда ведёт…

Я выросла в семье, где революционная романтика и боевое братство были в почёте. Все книги, прочитанные мной в детстве о революции, гражданской войне, подпольщиках, битвах и героях воспевали верное товарищество, романтику и подвиги. Они звучали гимнами смелым и храбрым людям. Герои шли светлым путём к ещё более светлому будущему, гибли за него с улыбкой на обветренных губах. Мне нравились и нравятся сейчас такие книги. Там, в моём далёком детстве, я вряд ли могла предположить, что есть книги, звучащие как похоронный марш любимым мной героям. И марш звучит тоскливо и нудно. Пильняк развозит свои мысли, как манную кашу по тарелке, излагая их в предложениях на полстраницы. Многочисленные повторы, номинативные предложения, огромные количество однородных предложений только запутывают…

Як на мене, у Пильняку найбільш вражає не авангардна манера письма. На початку ХХ століття цього добра було чимало, нікому тоді, здається, й на думку не спадало писати без експерименту. Дивує, що Пильняк був популярним письменником у 20-30-ті роки – якщо вірити критиці, "Пильняка читали всі".

Мені особисто Пильняк не захопив (будемо сподіватися, поки що). З точки зору експериментаторських підходів з ним корисно ознайомитися – він вміє жонглювати планами, тасувати місця і час дії (хоча ця чехарда рано чи пізно починає напружувати). Але експерименти ці виглядають рвано і нерівно. За якісним з літературної точки зору шматком може йти незрозуміло чим привабливий для Пильняка пасаж. Смачні, яскраві образи змінюють повтори однієї і тієї самої думки, опису чи сюжетної деталі. В привабливе ціле…

"Повесть непогашенной луны" (1926) Бориса Пильняка - жестокий, но притом милосердный текст о скрытой казни и о мужестве её принять; и о лете, которому в новом мире место только в вагоне поезда, прибывшего с юга; о конце революции; о большом городе, напоминающем машину; и о чудесах зажжённой спички и негасимого света луны.

...

Послереволюционный мир в повести сдвинут с основ.

Эпохи переплелись, как змеи, но время остановилось, застыв в неуютных человеческих жилищах, на киноэкранах и сценах театров и варьете:

"...вечером тогда в кино, в театры, в варьете, на открытые сцены, в кабаки и пивные — пошли десятки тысяч людей. Там, в местах зрелищ, показывали все, что угодно, спутав время, пространство и страны, греков, таких, какими они никогда не были, ассиров, такими, какими они никогда не были,…

С одной стороны, я рада, что теперь немного представляю себе, кто такой Борис Пильняк. С другой - возможно, именно сейчас книга не попала под настроение. Все эти долгие описания последних дней жизни Фрунзе, все эти странички, с которых так и сочится тревога, напряжение, дурные предчувствия. И как-то всю дорогу от повести тоскливо и нехорошо на душе.

Повесть непогашенной луны Один из тех нечастых случаев, когда в малом так много заключено, когда тонкий щуп обвивает твое сердце с самого первого слова, заворачивает его в причудливо-простую ткань повествования, переливает тебе образы, звуки, запахи, чувства. Не подбираются слова: красота? нет, какая же красота в том, что описал Пильняк так странно и так точно, подбирая и выдумывая слова, фразы такие, что над иными застываешь в повторе:

Это был человек, который командовал армиями, тысячами людей,- который командовал победами, смертью: порохом, дымом, ломаными костями, рваным мясом...

Окна дома, что выходили к заречному простору, отгорали последней щелью заката, и там, за этим простором эта щель точила, истекала запекшейся, полиловевшей кровью.

Какая-то есть в этом фольклорная готика,…

Одна из версий смерти Михаила Фрунзе. Фамилий автор не называет, но параллели очевидны. Короткая повесть, но очень... тревожная что ли. Не знаю как точнее написать. Вязко, тошно, муторно от нее. Идет человек на смерть и знает, что умрет. И все равно идет. Не от пули и не в бою погибнет командарм. И знает об этом. Вот от всего этого неспокойно и тоскливо. А можно ли было избежать этого? Кто знает. А с другой стороны, не знаем мы и от чего, возможно, уберегла смерть командарма. Тридцатые-то приближались...

При дверях

Ольге стало на несколько минут необыкновенно хорошо, — метельно, когда кружится, гудит и поет все… Все же, должно быть, есть ведьмовское наваждение, ибо — на что же похожи снежные эти метельные космы, как не на ведьмовские? Мчалась, плясала, выла, стонала, кричала метель — над полями, над городом, над Сибриной Горой, в пустой гостиной. Было бело, бело, бело. Снежные космы стали сплошными дыбами, в них опускались, поднимались, качались — дома, переулки, деревья. Над домом, в доме пело, стонало, кричало, и в доме можно было быть только в углу у печки. Ольга думала, что революция — как метель, и люди в ней, — как метеленки. Ольга думала, что она умерла от метелей. Ольга была в шубе и в валенках и — как много уже дней — жалась к печи, устав думать и устав читать.

Метель. Любовь.…

Идите-ка сюда, мы вас вылечим.

На самом деле жуткая повесть. Начинает так, между делом. Немного о войне, немного о жизни. О планах там всяких. Вскользь о болезни.

И покатилось... Он вовсе не считал, что сильно болен. Он считал, что все проходит. Он вовсе не хотел операции. Она была ему не нужна.

Потом нам начнут рассказывать с анонсом - мол, а вот и последнее утро жизни героя. А вот это его утро в жизни доктора. Очень живо, детально и страшно прописана операция. У меня ощущение, что я сама держала желудок героя в руках, и в данной повести это было внезапно (довольно тошнотворно - в смысле, реалистично).

Книга сильная. О разном. О том, куда благие намерения ведут. В частности.

Я открыла эту повесть. Она была напечатана на уже пожелтевшей бумаге, сделана на совесть и шрифт ее был удобен для чтения. В ней было 48 страниц, которые показались мне - а я сидела на диване, а потом на кровати, а потом на кресле, а потом я сходила и переоделась, и решила, что мне необходимо поесть, но тут меня одолел сон, в котором мне снилось, как на меня бежит конармия бабича, а может быть и раздавленный гусь, белый, зеленый, желтый, деревья, осень, зима, лето, осень, зима, весна, качели, пряники, вафли, бумага, шпалы, рельсы-рельсы... и тут меня осенило, я пересела за стол, и я читала эту книгу о Григорьеве, который курил, хотя не курил, но курил, хотя обычно не курил, а еще ехал, потому что он едет, едет по дорогам, на всей скорости, и затем перестает, а потом берет друга, у…

Время в винтиках разобраться

Есть такая строчка у любимейшего моего Роберта Ивановича Рождественского, певца революции, осознавшего, к чести его, и признавшего со временем темные ее стороны. Вот и в "Повести непогашенной луны" Пильняк рассказывает о нелицеприятности нового строя: командарма Гаврилова "убирают" вполне себе мирно, на операционном столе во время будто бы необходимой ему операции - "ты нужен революции" и все такое, а нужен, конечно, здоровым. Не зря всю повесть город предстает в эдаком машинном виде-механизме: как под командованием Гаврилова сотни бойцов шли на верную смерть винтиками, гвоздиками, не знаю там чем еще революции, так и его, "разобравшись", беспощадно "выкрутили" под конец. Плюс повести - некоторые трогательные моменты в ней: то, как командарм перечитывает…

Старый сыр

Александр Архангельский (литературный критик, 1889 - 1938) написал замечательную эпиграмму на рассказ Старый сыр:

Ворона плохо разбиралась в сыре, И тут-то бог послал ей знатока - Она в соавторы призвала Пильняка, И «Сыр» был напечатан в "Новом мире".

Как ни странно, эпиграмма достойно сопровождает рассказ, а уж он-то (рассказ) на современного читателя вполне может произвести ошеломляющее впечатление.

Очень страшно читать о том, как люди выживают на Севере. Страшно читать о том, на что готовы фанатики от науки ради общего блага — предсказывать погоду! сохранять неведомые ранее образцы! Не менее страшно — понимать, что кем-то приходится жертвовать, чтобы спасти других. Еще страшнее, когда это обрамляется зарисовочкой из лондонской жизни.

Я не фанатка Пильняка, но в "Заволочье" его стиль не успевает надоесть и, в общем-то, только увеличивает ощущение ужаса и восхищения героями.

Как водится, посылаю лучик издателям — в этот раз луч любви, издание отличное.

Борис Пильняк — имя не сказать, чтобы забытое, но и не очень известное. Видимо, из-за созвучия его путают то с Пастернаком, то с Бабелем, то даже с Пикулем. А между тем, Пильняк как писатель обладает особым художественным вкусом, ритмичен в малой прозе, кинематографичен в романах, умеет комбинировать композиционные приемы и мастерски расслаивать и сводить воедино сюжетные пласты.

Сегодня, в день рождения писателя 11 октября, отдаю должное его таланту чтением рассказа “Старый сыр”.

Предупреждаю, что в рецензии будут спойлеры, так как я хочу разобрать структуру композиции, а она здесь реально хороша и сложна.

Рассказ начинается с анонимного письма без даты, отправленного из России в Англию. Письмо написано молодой женщиной, некогда путешествовавшей по Европе, а теперь живущей с мужем и его…

Издано: «Заволочье», Ленинград., Прибой, 1927. - 144 с., 6 000 экземпляров. Борису Пильняку всего-то 33 года. Читаешь - и начинается волшебство.И не потому только, что Север, Заволочье… А еще потому, что мисс Эрмстет из Лондона –«странная девушка!-родилась и жила в России…она всегда молчит и собирается обратно в Россию…долго лежит в кровати с книгой о Земле Франца-Иосифа». И в этот же день на острове Новая Земля из Белужьей губы должно было уйти в Россию судно «Мурманск»…она заходила под 79*30*северной широты, чтобы взять та остатки экспедиции Кремнева…пятеро, они все переболели цингой; они не выходили из дома, потому что каждый боялся, что другой его подстрелит, и они сидели по углам и спали с винтовками…уговаривались идти из дому без оружия, когда метелями срывало антенны и всем нужно…