Цитаты из книг — Глеб Шульпяков

В исламе говорят, что при рождении человека жизнь вручается Аллахом сразу. И что человек, проживая отмерянное, просто разматывает клубок, полученный в начале.

Архитектура Софии говорит на языке греческой литургии. Отсюда темные галереи и ложи, сумрачные, с высокими ступенями, лестницы и пролеты. Под сводами этого храма человек одинок и тайна его запечатана, покуда Всевышний не призовет его к ответу.

– Мы были подростками, когда стало ясно, что Советский Союз обречен. Возраст достаточный, чтобы поздравить себя с этим. Теперь все будет по-другому, решил я. Не может не быть – после того, каких дров они тут наломали. Но как? Этого я не знал. Единственное, что мне было известно, – что вокруг все не так, как надо.…

– Послушайте, – говорит тихо, – ну кому сегодня нужна история. Дядя Миша вздыхает и лезет за сигаретой. – Людям не история нужна, а оправдание, – Худолеев показывает, что здесь не курят. – Собственной глупости и лени. Пьянству. Отсюда и самобичевание. Он кивает своим словам. Продолжает, глядя в чашку: – Это как планка,…

Как это просто и правильно, если поменять “кладбище” на “прошлое” (“…для спасения прошлого нужен переворот радикальный, нужно центр тяжести общества перенести в прошлое…”). Как точно, если считать, что человек живет прошлым. А это так, он живет. Каждый шаг вперед есть результат опыта, то есть – что было. Значит, будущее…

– Семнадцатый год был не против капитализма, а против петровских реформ. За старую историю. За возрождение религиозного сознания. Просроченный бунт, революция как контрреволюция. Потому что нельзя было разделять русскую жизнь на светскую и религиозную. Нельзя было подчинять Церковь. И те, кто пришли в семнадцатом, просто…

Позже я попытался перестроиться на современный, рапповский лад, и начал писать о том, что требовало время. Правда, из этих попыток ничего не вышло. Но благодаря им я понял важную вещь: что поэт становится поэтом, когда идет своей дорогой; когда он прав только перед собой и богом поэзии Аполлоном; а на всяком ином пути…

Она показывает на афишу. Я не знаю, как объяснить ей. Как сказать, что значит для человека быть верным одному образу. Одной, даже наполовину выдуманной, любви. Ведь мы только сначала влюбляемся в образ, если этот образ совпадает с нашими фантазиями. Но как объяснить этой вчерашней школьнице, что в любви есть темная…

– Потом я немного почитал о Пророке, на немецком много издано. И мне вдруг пришло в голову: это же поэт. Возьмите предания о первых годах. Все эти экстатические видения, голоса. Ритмическая речь. Юношеское изгойство, неумение жить и работать в общине. Желание быть одному. Женитьба на вдове-богачке и снова затворничество.…

моя стена молчит внутри; на том конце стены горит фонарь или окно без штор – отсюда плохо видно, что я слышу только скрип камней прижмись ко мне еще плотней кирпич бормочет кирпичу – стена молчит, и я молчу

Творческий стимул - это вовсе не раздутое эго. Это тот минимум личной ориентации в мире, который требуется человеку для самоопределения. Но свойство творческой энергии таково, что ее невозможно направить в специальное, полезное, например, русло. Поскольку любое творчество предполагает в первую очередь верность себе, а уж…

Знаешь, как отличить настоящее стихотворения от обычного? Теперь это важно, поскольку теперь говорят, это дело вкуса. Нравится, не нравится. А это глупость, потому что не дело вкуса. Потому что, если машина не едет, это не дело вкуса, а халтура. Так и со стихами. Я это называю “зеленой вспышкой”. На Гавайях была смешная…

С другой стороны, поэт и есть сорняк, а поэзия обочина. То, что никому не нужно и ни к чему неприменимо. Ну буквально, бытово – что бесполезно. Что нельзя продать, не товар. Если можно продать, это не стихи, вот мое определение поэзии. Нельзя продать катастрофу. Мир прекрасен, а ты умираешь, это же катастрофа! И поэты…

человек на экране снимает пальто и бинты на лице, под которыми то, что незримо для глаза и разумом не, и становится частью пейзажа в окне – я похож на него, я такой же, как он и моя пустота с миллиона сторон проницаема той, что не терпит во мне пустоты – как вода – заполняя во тьме эти поры и трещины, их сухостой – и под…

мой стих слепой как птица на ветру, облепленный пером чужих имен – как вкус во рту, который незнаком – на вечном обыске, по швам все ищет край времен, как много будущего – там как холодно мне в нем

На фоне моря белый венский стул и ты - в пейзаже времени упадка вечерних волн. Рельеф сведенных скул. И детская песочная лопатка. Когда ты здесь, то красное вино идет вдвойне, и горько пахнет солью. Когда ты здесь, мне все разрешено. И пляж изъеден солнцем, словно молью. Закат на море! классика времен трагедии. И молча…

В Германии, где сращение города и деревни в пользу деревни считают великим достижением, мало кто знает, что большинство россиян, живущих среди океана природы, скучились в экологически мертвых городах. Это для европейца то же, что сидеть на мешке с апельсинами и питаться супом из окурков.

Ты приезжаешь в город, который оказывается другим. Пытаясь понять его, делаешь фотографии. Но снимаешь то, что и так у тебя в голове.

Возможно, все наши перемещения по глухим странам имеют один корень. Один бессознательный мотив – вспомнить, что мерещилось в другой жизни, в детстве. Увидеть нарисованное в воображении – тогда, давнымдавно. И мы едем – чтобы собрать наконец этот пазл. Дорисовать картину.