Не только Хаксли и Оруэлл: 10 важных антиутопий, которые стоит прочитать

Недавно на Storytel вышел роман Евгения Замятина «Мы», озвученный Дмитрием Глуховским, и по этому поводу мы составили небольшую подборку антиутопий. Безусловно, в список попали далеко не все важные тексты жанра. Однако мы постарались включить в него и классику, и интересные романы современных писателей. Подборку подготовила литературный критик и главный редактор интернет-издания «Rara Avis. Открытая критика» Алена Бондарева.

«Путешествия Гулливера…», Джонатан Свифт (1726)

Сатирико-фантастический роман Джонатана Свифта стоит у истоков антиутопического жанра. В своей книге Свифт пародирует «Новую Атлантиду», утопию Фрэнсиса Бэкона. Критикуемые путешественником общества, существующие в странах лилипутов, великанов и крае гуигнгнмов (полулюдей-полулошадей), носят как сатирические, так и антиутопические черты. Но, конечно, считаться полноценной антиутопией роман не может. Однако Олдос Хаксли замечал в одном из писем, что вдохновлялся именно книгой Свифта.

«Железная пята», Джек Лондон (1908)

Джек Лондон тоже отметился в жанре антиутопии, хотя сделал это весьма своеобразно. В его романе речь идет о победе капитализма и угнетении рабочих. Перед нами рукопись революционерки Эвис Эвергард, найденная через несколько сот лет в так называемой утопической эре Братства людей. Эвис рассказывает как о своей жизни (знакомстве с социалистом Эрнестом Эвергардом, их взаимной любви, пробуждающей в девушке интерес к жизни рабочих), так и об изменениях в социуме. Олигархи, которых в книге называют Железной пятой, подкупают профсоюзы и полностью подчиняют себе рабочих. Последние, лишенные образования и фактически приравненные к скоту, становятся рабами. Возможно, нам, потомкам людей, грезивших о социализме, многое в романе Лондона покажется наивным, однако не принимать во внимание антиутопические идеи писателя тоже нельзя, книга дала материал для «1984» Оруэлла.

«Мы», Евгений Замятин (1920)

Неизвестно, появился бы «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, а за ним и «1984» Джорджа Оруэлла, если бы не роман-антиутопия Евгения Замятина «Мы», влияние которого на жанр неоспоримо. Итак, перед нами мир будущего, за Зеленой Стеной на Земле прячется Единое Государство, которым управляет некий Благодетель (к слову сказать, первое похоже на советскую Россию, второй — на Сталина). У героев, существующих в обществе тотального счастья, нет имен, только порядковые номера. Жизнь их полностью регламентирована, квартиры абсолютно одинаковы, а в выбритых головах правильные мысли, даже на личные отношения здесь выдается специальный талон. Однако любовь ставит под угрозу благостное неведение. Главный герой Д-503, инженер, строящий ИНТЕГРАЛ, межпланетный космический корабль, который должен полететь в иные миры и поделиться всеобщим счастьем, встречает темноволосую I-330, постепенно влюбляется в нее в самом «древнем» смысле слова и начинает задумываться о происходящем вокруг.

Существует немало статей, посвященных тому, что же именно показал Замятин в своей книге. Некоторые авторы считают, будто «Мы» не столько про грядущую катастрофу тоталитарного мира, в котором человек лишен права на личное пространство, сколько иносказательный рассказ о современных для писателя событиях. Отзвуки Гражданской войны, неудавшаяся революция эсеров и репрессии. Однако если воспринимать книгу как предостережение, то мир грядущего, нарисованный Замятиным, до сих пор вполне осязаем и пугающ.

«О дивный новый мир», Олдос Хаксли (1932)

Англичанин Олдос Хаксли в романе «О дивный новый мир» в принципе уравнения пошел дальше Замятина. В Лондоне будущего, входящем в состав единого прогрессирующего государства, действует кастовая система. Люди больше не рождаются естественным путем, а выращиваются в бутылях, уже на этапе эмбриона решается, к какой из пяти каст они будут принадлежать. Интеллектуально развитые, «альфы», займут лучшее положение, а «эпсилонам», с самого начала угнетаемым этиловым спиртом, уготована судьба чернорабочих. В этом обществе нет понятия семьи, эмпатия тоже в диковинку, половая жизнь беспорядочна, смерть не вызывает грусти. Гипнопедия (внушение) и сомы (наркотики) помогают поддерживать у граждан должный уровень послушания и счастья. Однако Дикарь Джон, человек, рожденный естественным путем и попавший в Лондон практически случайно, вносит в отлаженную жизнь смуту… Впрочем, как и принято в классической антиутопии, ненадолго.

«1984», Джордж Оруэлл (1949)

Наверное, антиутопия Джорджа Оруэлла — одна из самых известных книг жанра. Каждый новый перевод вызывает бурные споры среди поклонников писателя. Мир, созданный Оруэллом, до сих пор пугающе современен. Образ тоталитарного общества в романе доведен до предела. Из-за войны Великобритания стала частью огромного государства Океании (рядом образовались Евразия и Остазия).

В партийном обществе процветает культ Большого Брата (того самого, который следит за всеми), у граждан нет ни прав, ни возможности иметь личную жизнь. Более того, молодым людям рекомендуется вступать в Молодежный антиполовой союз, где адептам внушается отвращение не только к сексу, но и к любви.

Главный герой — лондонец Уинстон Смит, член внешней партии и сотрудник Министерства правды — сомневается как в идеологии, так и в происходящем вокруг. Встретив влюбленную в него Джулию, Уинстон в надежде на перемены вступает в подпольное Братство, но это не сулит ему ничего хорошего.

pexels.com

«451 градус по Фаренгейту», Рэй Брэдбери (1953)

Все просто, 451 градус — температура горения бумаги, а одна из ключевых идей антиутопического романа Рэя Брэдбери в том, что людям будущего не нужны книги. Ведь они вызывают противоречивые мысли, которые заставляют выделяться. Проблема решается радикально: новые американцы их сжигают. Главный герой романа, пожарный Гай Монтэг, должен не только уничтожать книги, но и предавать огню дома, в которых они найдены. Однако любопытство делает свое дело. Однажды вместо того, чтобы спалить все дотла, он забирает книги домой. Гай прячет находку за вентиляционной решеткой, читает отрывки и начинает думать. Он пытается разобраться в том, что ему открывается, ищет новых друзей. В итоге не только оказывается отделен от жены и знакомых, но и вовсе переходит на сторону повстанцев.

«День опричника» (2006), «Сахарный Кремль» (2008), Владимир Сорокин

Локальная антиутопия про Россию 2028 года, которая отгорожена от остального мира Великой Русской Стеной. Здесь восстановлено самодержавие, страна больше ничего не производит, только получает доходы от продажи газа и поборов от переправки китайских товаров. Процветают репрессии, жестокость и ксенофобия. Но Сорокин не был бы Сорокиным, не напиши он свою антиутопию в постмодернистском ключе. Перед нами день из жизни опричника Андрея Комяги, верного служителя системы (таковым он и остается до конца книги). Всем нам знакомая русская действительность доведена в книге до предела. А своеобразная ирония и забавные фразы о том, что «покуда жива опричнина, жива и Россия», заставляют задуматься. В 2008 году вышел сборник рассказов «Сахарный Кремль», тематически продолжающий «День опричника».

«Отключай», Ребека Уна (2014)

Подростковая антиутопия литовской писательницы Ребеки Уны рассказывает о том, во что превратится мир, если мы доверимся гаджетам. Безусловно, Уна позаимствовала мысль Рэя Брэдбери, но развила ее несколько в ином ключе. Ее герои носят «живой бион» — вторую кожу. Она снижает температуру тела и участвует в обмене веществ, превращая человека в равнодушное и сконцентрированное существо, цель которого — постоянное получение информации. В этом обществе не приветствуется соприкосновение с реальной жизнью и другими людьми. Наоборот, чем больше у тебя виртуальных друзей и клонов (что-то вроде более разумных персонажей игры Sims), которые строят карьеру, рожают детей и путешествуют, тем наиболее социально успешным человеком ты считаешься. Однако главная героиня — Грита — не любит синтетическую еду, ее не устраивает кручение в ускорителе (позволяющее поддерживать физическую форму на минимальном уровне), она мечтает о прогулках в парке и свежих яблоках. Иными словами, с подросткового противостояния миру начинается и отход от системы, которая, к слову, стремится к тотальному контролю над всеми.

«J[джей]», Говард Джейкобсон (2014)

А вот британский писатель еврейского происхождения Говард Джейкобсон создал постапокалиптический мир, из которого после неизвестной катастрофы исчезли все евреи (jews). Заодно тут запретили слова, начинающиеся на j: джаз (jazz), шутка (joke), Иисус Христос (Jesus Christ) и так далее. Воспоминания о прошлом караются законом, настоящее подлежит строгому контролю. В этой реальности и встречаются плохо знающие себя и окружающих Эйлинн и Кеверн. Впрочем, Джейкобсон не концентрируется на тоталитаризме (писатель считает, что ужас грядущего несет нам не тирания, а демократия). В основе его размышлений лежит диалог с Другим, в философском понимании. Именно этого диалога герои Джейкобсона (а заодно и смоделированный мир, полный скрытой агрессии) лишены.

«Бойня», Оса Эриксдоттер (2016)

«Бойня» шведской писательницы Осы Эриксдоттер о наболевшем — о вреде ЗОЖа. В ее романе ограничивают гражданские свободы не всем подряд, а только людям, чья масса тела превышает разрешенную. В Швеции будущего к власти пришла партия здоровья, ее лидер — человек с модельной внешностью и замашками диктатора — разработал программу, призванную помочь шведам оздоровиться и заодно сократить бюджет, тратящийся страной на лечение ожиревших сограждан. Звучит на чей-то слух неплохо, но на деле — сегрегация и угнетение.

В мире романа все помешались на похудании. В тренде не просто ЗОЖ, правильное питание и занятия с личным тренером, но быстрое избавление от проблемы. Поэтому голодание (вернее, применение в пищу аэроеды) — норма, а липосакцию и шунтирование желудка рекомендуют делать даже детям и новорожденным. Постепенно похудение становится новой религией, поэтому церкви переоборудуют в фитнес-залы. Шведское общество дружно считает калории и порицает тех, кто отказывается внести вклад в здоровье нации. И если в начале романа быть толстым просто немодно, то в конце — опасно. В итоге герои Эриксдоттер Ландон, Хелена, Молли и Глория (им всем рекомендовано снизить массу тела) сталкиваются не столько с притеснением, сколько с открытым террором.