On The Road Джека Керуака: история бесконечно непутевого странствия

70 лет назад Джек Керуак завершил «В дороге» — роман, напечатанный за несколько недель на длиннющем рулоне бумаги. Знаменитая книга, в которой герой то в одиночестве, то вместе со своим другом, безумным святым, без остановки мотается по Америке, пытаясь по-настоящему врубиться в существование и понять его смысл. Или просто путаный рассказ о безответственных бездельниках? Мнения разнятся до сих пор.

В песне Hometown Gypsy группы Red Hot Chili Peppers лирический герой, вспоминая, как он, молодой, сбегал из родного городка на поиски приключений, ненароком вставляет строку “jacked up on some Kerouac”, буквально «слегка обдолбавшись Керуаком». Энтони Кидис здесь и играет словами (jacked up и Jack Kerouac), и отвешивает поклон главному американскому певцу бродяжничества. Не одно поколение молодёжи, обдолбавшись романами Джека Керуака — в первую очередь знаменитым On The Road — ударилось в бега, кто на время, а кто и навсегда. Их можно понять: когда читаешь этот роман, хочется куда-нибудь свалить (даже если ты уже ни хрена не молодой и читаешь не в первый раз): хоть на день, хоть на электричке, хоть пешком. Но принесли ли странствия — географические и духовные — счастье самому Керуаку, большой вопрос.

Джек Керуак, американец франко-канадского происхождения, был одним из «святой троицы» главных писателей разбитого поколения (beat generation), или битников — хотя этот термин появился позже, и сам Керуак его не любил. Кроме него, в триумвират входили поэт Аллен Гинзберг и прозаик Уильям Берроуз. Все они познакомились в Колумбийском университете в 1944 году, все позже написали масштабные произведения, переломившие хребет пуританской, сдержанной культуре современных им США. Все были в хорошем смысле этого слова сумасшедшими — как это сформулирует позже их духовный наследник Хантер Томпсон, «слишком странные, чтобы жить, слишком редкие, чтобы сдохнуть». Хотя последнее с ними, естественно, случилось — и Керуаком был первым. Он умер в 1969 году, в возрасте 47 лет, от проблем со здоровьем, вызванных алкоголизмом. «Он был очень одиноким человеком», — констатировала его третья жена Стелла.

Разбитое путешествие

За двенадцать лет до смерти Керуака, в 1957 году, вышел его главный роман, «В дороге» (или «На дороге» — переводчики давно ломают копья по этому поводу, и чтобы не отдавать кому-то предпочтение, я здесь буду писать “On The Road”). Обстоятельства написания успели стать легендарными: Керуак загрузил в печатную машинку огромный рулон бумаги, чтобы не приходилось доставать исписанные листы и вставлять новые, и печатал без остановки, кроме как на сон и еду, пока за три недели не набрал весь роман. Так он добивался эффекта непрерывного потока сознания — а потом грохнул на стол издателю всю 37-метровую кипу бумаги. Неудивительно, что издать книгу согласились далеко не сразу — закончил ее Керуак еще в 1951-м.

При этом слухи, что On The Road стала плодом неожиданного творческого взрыва, и писал Керуак все, что в голову взбредет, — не более чем миф. На самом деле этот автор, при всей любви к бродяжничеству и оттягу, умел работать, месяцами трудился над своими произведениями, а материалы для On The Road собирал особенно скрупулезно, вел дневники на протяжении нескольких лет (с 1946 по 1950 год), как раз во время великих скитаний по США. Свой главный роман Керуак действительно написал за три недели, вливая в себя бесчисленные кружки кофе, — но этому предшествовала очень долгая подготовка.

В итоге получилась одновременно бесшабашная и грустная книга, где неутомимые молодые люди из «разбитого поколения» носятся по большой стране из конца в конец, напиваются, воруют, спят с кем попало, угорают по самому модному джазу и много-много говорят, часто едва не помирая от голода. Эти люди — Керуак и его друзья, в первом черновике романа автор даже не удосужился поменять имена. Позже его все-таки уговорили придумать псевдонимы, и сам Керуак стал Сэлом Парадайзом, его ближайший друг и компаньон по странствиям Нил Кэссиди — Дином Мориарти, Аллен Гинзберг — Карло Марксом (намек на увлечение Гинзберга левыми идеями), Уильям Берроуз — Старым Буйволом Ли, или Старым Быком Ли.

Излагать сюжет On The Road бессмысленно: это текучее, вольное повествование из четырех частей, каждая из них описывает то или иное большое путешествие Сэла Парадайза по Америке, и тут либо пересказывать все в самых мелких деталях, либо вообще не портить текст спойлерами для нечитавших. А вот поговорить о том, в чем особенности и мотивы этого романа — очень интересно. Но сначала — о переводах.

Битва Когана и Немцова: «В дороге» или «На дороге» ?

Читать Керуака, как и любого другого иностранного автора, лучше всего в оригинале. Но, во-первых, не все знают английский язык, а во-вторых, даже тем, кто знает, часто влом (это я). Поэтому тут почти как с «Властелином колец» — есть несколько переводов, у каждого свои плюсы и минусы, и кто лучше перевел полную американского сленга 1940-х книгу, зависит от вкуса. Первый перевод On The Road авторства Веры Ефановой, появился еще в советскую эпоху, но сейчас легче всего наткнуться на переводы Виктора Когана и Максима Немцова — «В дороге» и «На дороге» соответственно.

Так вышло, что этот роман я читал дважды, в 2012 и 2021 годах, первый раз — в переводе Когана, второй — в переводе Немцова (также распространен перевод Анны Герасимовой, но мне не попадался), поэтому могу сравнить. К сожалению, идеального варианта тут нет, и приходится выбирать.

На стороне Когана — точность в передаче американских слов и понятий. Например, он называет журнал New Yorker «Нью Йоркер», а не «Ньюйоркец», как у Немцова, а Хьюстон, штат Техас, не переводит как «Гоустон» (зачем понадобилось последнее — вообще загадка века). Кроме того, Немцов периодически сует в текст романа знакомые постсоветскому человеку, но не существовавшие в Америке обороты типа «фарцевать», а также сленговые словечки, смысл которых сразу не понять. Например, у Когана герои периодически курят «травку», а у Немцова — «чай»; согласитесь, что первое гораздо яснее. В общем, Коган куда прозрачнее и больше заботится о читателе. «О чужих переводах я предпочитаю не говорить. Хотя «НА дороге» — это буллшит», — припечатал он в интервью.

Буллшит или не булшит, но немцовский перевод, при всех минусах, мне понравился больше. Он плотный, живой, очень сленговый и разбитной — из-за этого речь мотающихся по Америке поэтических раздолбаев звучит естественнее. Например, у Когана Дин Мориарти то и дело вальяжно называет рассказчика Сэла «старина», в то время как Немцов переводит то же самое слово («man») как «чувак» или «дядь», и речь сразу кажется быстрее, живее, естественнее. С такой же непринужденностью Немцов вставляет словечки типа «ёксель», и пишет, например, «А потом как-то раз как-то раз шел по улице и ему снесло чердак» (у Когана — гораздо более выспренное «нашло затмение»). В общем, выбирайте своего бойца: если нужна точность, но при этом более возвышенный и от этого пафосный тон, вам к Виктору Когану. А если живой язык, конгениальный безбашенному повествованию, но с некоторым количеством страннейших ляпов, то ваш кандидат — Максим Немцов. Проникнуться можно любым из этих переводов. Дальнейшие цитаты даны по Немцову.

Святой Блажник и муза-мужик

Джек Керуак — из тех авторов, кто не строит выдуманные миры, а перерабатывает в литературу собственную жизнь. При этом он напрочь лишен самовлюбленности, и в On The Road рассказчик Сэл Парадайз предстает скорее персонажем второго плана, свидетелем, который все записал и сохранил. А главный герой романа — Дин Мориарти.

Со знакомства с этим парнем из Денвера, полу-шпаной полу-интеллектуалом, успевшим отсидеть за угон машин — «на Западе он провел треть своей жизни в бильярдной, треть — в каталажке, а треть — в публичной библиотеке» — начинается одиссея Сэла Парадайза, с приходом Дина жизнь меняется навсегда. Чем он так увлекает рассказчика? Тут не обойтись без того, чтобы привести самую заезженную цитату из романа — очень уж многое она объясняет.

«…а я тащился за ними, как всю жизнь волочился за теми, кто мне интересен, потому что единственные люди для меня — это безумцы, те, кто безумен жить, безумен говорить, безумен спасаться, алчен до всего одновременно, кто никогда не зевнет, никогда не скажет банальность, а лишь горят они, горят, горят, как сказочные желтые римские свечи, взрываясь среди звезд пауками, а посередке видно голубую вспышку, и все взвывают: “А-аууу!”»

Нил Кэссиди — друг Керуака, прообраз Дина Мориарти. Про их дружбу сняли несколько фильмов, а кроме Керуака о Кэссиди в своих произведениях упоминали Чарльз Буковски, Хантер Томпсон и Том Вулф.

Дин Мориарти был идеальным керуаковским безумцем на страницах книги, так же, как его прототип Нил Кэссиди — в жизни. Керуак и его друг Аллен Гинзберг познакомились с Кэссиди в Нью-Йорке в 1947 году. Кэссиди, бродяга и пройдоха, евший жизнь большой ложкой, ничего выдающегося не написал — но его бесконечное обаяние на грани безумия вдохновило Керуака на создание главного романа бит-поколения. Гинзберг позже назовет Керуака «новым Буддой американской прозы», а Кэссиди — человеком, который «просветил Будду». Учитывая, что Кэссиди очень повлиял и на Гинзберга и его поэму «Вопль», вполне можно назвать этого разбитного мужика главной музой бит-поколения. Дружба Керуака и Кэссиди, несмотря на то что второй часто подводил, обманывал и подставлял первого, продлится до самой смерти. Керуак, как уже было упомянуто, отправился на тот свет в 1969-м, Кэссиди — на год раньше, в 1968-м. Он умер на дороге, возле ж/д путей в Мексике, в холодную дождливую ночь, в возрасте сорока одного года.

Да, важнее Дина Мориарти в On The Road нет никого. Он несется по Америке, как шторм, увлекая за собой людей, в том числе и Сэла, одержимый поисками то вечно ускользающего абсолюта, то собственного отца, бездомного алкоголика, сгинувшего черт знает где. Дин водит машину, как бог; пьет, как лошадь и обожает самый отвязный бибоп; Дин неутомим в любви — и постоянно соблазняет то одну, то другую девицу (а в жизни Кэссиди не избегал и мужской ласки — например, у него был затяжной роман с Гинзбергом). Дин как заведенный изрекает полубезумные монологи о постижении всего сущего, о том, как важно врубаться в жизнь, о сути вещей, вроде такого:

«Мы проехали мимо малыша, швырявшегося камнями в проезжавшие автомобили.
— Только подумай, — сказал Дин. — Однажды он попадет камнем в ветровое стекло, кто-нибудь разобьется и погибнет — и все из-за вот этого пацаненка. Сечешь? Бог существует вне всяких сомнений. Пока мы катим по этой вот дороге, я совершенно убежден, что за нас обо всем позаботятся… Более того, мы знаем Америку, мы в ней дома: я могу съездить тут куда угодно и получить все, что захочу, потому что в любом уголочке все одинаково, я знаю людей, знаю, что они делают. Мы даем и берем и движемся в невероятно сложной сладости, заворачивая туда и сюда».

При этом Дин Мориарти, в общем-то, довольно бессовестная тварь. В его безгранично свободной сущности нет места морали, и он бесконечно обманывает своих женщин — и спокойную интеллектуалку Камиллу, у которой от него два ребёнка, и примерно такую же дикую, как он сам, Мэрилу. Изменяет им направо и налево, и даже когда остепеняется и находит работу, в любом момент готов свалить вместе с Сэлом Парадайзом в очередную дальнюю поездку с мутными целями. Ответственности в мире Дина не существует. Он ломает людей, как ураган, и не способен думать о ком-то, кроме себя. Временами он просто жалок.

Сэл Парадайз все о нем понимает — но все-таки, презирая Дина и восхищаясь им одновременно, относится к безумном другу как к могучему и прекрасному явлению природы. Он нарекает его Святым Блажником (the Holy Goof) и выводит из него определение бит-поколения: Дин, с одной стороны, разбит, жалок, вечно терпит поражение (beaten), а с другой — преисполнен блаженства (beatitude). Морали в On The Road нет, хотя книга и заканчивается огромной подставой, учиненной Дином своему другу. Есть только жизнь и движение.

Пространство печали и эйфории

Американские пейзажи, по которым проносятся герои, в погоне ли за чем-то, убегая ли от чего-то, — еще один главный герой романа, более важный, чем многие из знакомых Керуака, щедро рассыпанных по повествованию, но мало чем запоминающихся. От заснеженных равнин зимнего Канзаса до мистических болот Луизианы, от Лос-Анджелеса (страшного города, который, по заверениям Парадайза, «чистые джунгли») до бесконечного Техаса, перетекающего в Мексику, — Керуак честно врубался во все эти места, исколесив континент вдоль и поперек, и выплеснул на бумагу всю свою к ним любовь. «Впереди вся золотая земля, и всяческие непредвиденные события таятся, только чтоб удивить тебя и обрадовать, что ты вообще жив и видишь их», — думает Сэл Пэрадайз в начале очередного путешествия.

Своим существованием битники бросали вызов традиционному американскому обществу послевоенной эпохи, где верхом мечты для большинства населения был честный труд во имя капитализма, помаленьку растущий счет в банке, семья, детишки, маленький домик где-то в пригороде. Битники ориентировались на экстатическое, спонтанное существование — и одним из его изводов стало бесконечное движение, описанное Керуаком.

Такая жизнь, конечно, не была сплошь беззаботным развлечением. В романе полно горьких страниц, где Сэл Парадайз бредет по миру неприкаянный, уставший и не нужный даже самому себе и задается мрачными вопросами — зачем это все? Куда я стремлюсь? К чему весь этот бег, ведущий, в конечном счете, только к потерям и смерти? А вокруг него царит непроглядная, равнодушная американская пустыня — даже если дело происходит в огромном городе.

«Ту ночь в Гаррисбурге мне пришлось провести на вокзальной скамейке; на рассвете начальники станции вышвырнули меня вон. Не истинно ли, что начинаешь жизнь славным ребеночком, верящим во все, что есть под крышей отчего дома? А потом наступает день лаодикийский, когда узнаешь, что ты сир, убог, нищ, слеп и наг, и с харей отвратного огорченного призрака, содрогаясь, отправляешься по кошмару жизни… Вместо утра видел я перед собою лишь какую-то белизну — надгробную белизну».

И на контрасте — моменты абсолютной эйфории, когда Парадайз растворяется в неземном блаженстве. Оно может посетить и во время шумной пьянки в Денвере, и в кузове грузовика, в котором он несется по Небраске вместе еще с десятком бродяг, и в безлюдных горах Калифорнии. Журналист New York Times Дэвид Брукс заметил, иронизируя над толпами литературных критиков, которые увидели в On The Road мрачное, едва ли не трагическое повествование, игнорируя светлую сторону:

«Главный секрет успеха этой книги — она высвобождает поток молодой, глупой, безрассудной энергии. Если бы не эта энергия, On The Road была бы просто кошмарной книгой… Этот радостный, идиотский, неподдельный вихрь вырывается с ее страниц всякий раз, когда герои счастливы — когда они кадрят девчонок или ссут с кузова грузовика, который несется на скорости 70 миль в час…»

Между этими двумя состояниями — бесконечной тоски и всепобеждающего счастья — и петляет керуаковская дорога, и описано это с такой отчаянной искренностью и любовью, с таким поэтическим ритмом, что книга пробирает до костей. Даже спустя семьдесят лет.

Где заканчивается дорога

Впрочем, к Керуаку всегда хватало претензий — и когда On The Road только был опубликован, и в последующие десятилетия. «В определенный момент жизни становится стыдно любить Керуака и особенно “On The Road”, — писала, к примеру, колумнистка New Yorker Аманда Петрусич в 2018 году. — Это не особо мудрая книга. И, несмотря на то, что в ней довольно много женских персонажей, эти женщины почти не воспринимаются как люди, к тому же Керуак, мягко говоря, неэлегантно пишет о расовых вопросах… Если вы все еще любите эту книгу, это демонстрирует миру, что вы по-прежнему очарованы юношескими, иллюзорными представлениями о свободе».

Доля правды тут есть (хотя сама Петрусич дальше пишет, что Керуака уважает, несмотря ни на что). Не только Дин Мориарти, но и все герои On The Road ведут себя с девушками не очень по-джентльменски — вечно сваливают от своих жен и подруг, чтобы нестись по просторам. Да и в целом героини романа, Камилла или Мэрилу, прописаны настолько небрежно, что сразу видно: особого значения им автор не придавал — несмотря даже на романтический флер, которым окутан образ Мэрилу. Вряд ли выросший в совсем другом, чем мы, мире писатель в этом виноват.

Кроме того, к читателю неизбежно приходит понимание: провести всю жизнь на дороге невозможно, если ты не прирожденный асоциальный тип вроде Нила Кэссиди. Даже сам Керуак в определенный момент закончил свои странствия, а его более поздние книги, вроде «Биг-Сура» или «Сатори в Париже» полны уже совсем беспросветной тоски пытающегося завязать алкоголика. Время, как кислота, растворяет юношеское очарование On The Road. И если бросить все и сорваться в путь в 18 лет кажется волшебной перспективой, то когда тебе под/за 30 (или 40, или 50…) — ну, вы поняли. С годами дороги, как правило, становятся короче.

И все-таки здорово, что когда-то были эти блаженные парни, колесившие по свету в совсем другом мире, и один из них собрал разрозненные события в легенду о собственной жизни, и ее до сих пор читают и перечитывают по всему свету, и она еще способна бередить молодые души. Слегка обдолбаться Керуаком никогда не бывает лишним.

Егор Воробьев