Наш добрый папа: как Эрнест Хемингуэй научил нас ценить красоту повседневности

Автор: Лиза Биргер

Литературный критик Лиза Биргер рассказывает о том, каким человеком был Эрнест Хемингуэй и какие подарки он оставил читателям после себя.

Есть знаменитая шестидесятническая байка — про портрет Эрнеста Хемингуэя на стене, который одинокий ребенок принимает за портрет отца. И хотя официально у писателя было всего трое детей, на самом деле их могло оказаться гораздо больше. В каком-то смысле все советские шестидесятники — его духовные дети. Он научил нас ценить красоту повседневности. Пусть ты изранен очередной войной, говорил он читателю, но вопреки всему продолжается фиеста, алкоголь льется рекой, а дружба и любовь важнее смерти.

Для людей, запертых в советской несвободе, он сумел с помощью одних только текстов уничтожить границы, география его была невероятно широка. Его потерянное поколение находило себя в Париже и Милане, на Кубе и в Испании. Всюду было одно, и чем ярче местный колорит, тем острее ты чувствовал, что все это про тебя, что в каждом уголке мира живет такой же человек, страдающий и мечтающий о любви, и надо только создать фон, и можно использовать книжный рецепт для достижения персонального счастья.

Эрнест Хемингуэй (крайний справа) с семьей, 1905 год

Привет, оружие…

Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года в добропорядочном пригороде Чикаго. Его мать была оперной певицей, бросившей карьеру ради семьи. Наверное, именно поэтому в семье так проявилась любовь к драме: она любила наряжать сына, отращивала ему длинные волосы, и на детских фотографиях он предстает либо в платьях, либо в хорошеньких костюмчиках. Один из мифов о Хемингуэе гласит, что вся его столь явно демонстрируемая маскулинность была бунтом против попыток матери сделать из него девочку.

Но был же еще отец, строгий мужчина с ремнем наперевес, запрещавший всякое веселье, зато с четырех лет учивший своего единственного сына охотиться, ловить рыбу и выживать в лесах и на озерах. Уже в три года Эрнест умел стрелять из лука, в десять стрелял птиц, в двенадцать получил в подарок от деда охотничье ружье. В 1928 году его отец застрелится из такой же охотничьей двустволки. В 1961-м застрелится сам Хемингуэй — из любимого ружья, которое позже назовут в его честь.

Наверное, самый знаменитый роман Эрнеста Хемингуэя — «Прощай, оружие!» (1929). Это история любви американского добровольца и английской медсестры на полях Первой мировой войны, одна из главных антивоенных книг ХХ века и один из главных американских хитов 1930-х. Никто никогда не говорил с такой убедительностью, что война уничтожает человека, а любовь на ее фоне обречена.

И при этом сам Хемингуэй никогда не мог с оружием расстаться. Это была часть его маскулинного образа — наряду с неизменными мартини и виски в ледяном стакане, скандальными браками с очень красивыми женщинами, путешествиями в отдаленные уголки мира. Охота была его страстью: он ездил на рыбалку с Фиделем Кастро и убил трех львов и двадцать семь антилоп на сафари в Африке. Другой его страстью была политика, в которой он, как позже скажет биограф Николас Рейнольдс, почти ничего не понимал.

Один из мифов о Хемингуэе гласит, что вся его столь явно демонстрируемая маскулинность была бунтом против попыток матери сделать из него девочку.

Тут мы впервые сталкиваемся с образом Хемингуэя, который так очевидно распадается на два, радикально непохожих. Один — героический. Это Хемингуэй, который отправился на фронт Первой мировой, вместо того чтобы по заветам отца стать приличным человеком. Был ранен миной, но под обстрелом вытащил человека с поля боя, пережил две катастрофы, чудом уберегся затем во время Гражданской войны в Испании, гонял у берегов Кубы на своем катере, стреляя из пулемета по акулам, и охотился за немецкими подлодками с запасом ручных гранат. И рядом с этим героизмом — анекдотическая почти уверенность в собственном всесилии.

Таким он был боксером, искренне обижавшимся проигрышам. Однажды в 1949 году он решил стать дрессировщиком в цирке, утверждая, что чувствует родство с медведями и способен усмирить львов, постукивая их свернутой в трубочку газетой. Но его единственное цирковое выступление на публике окончилось тем, что настоящий укротитель быстренько выгнал писателя из клетки, как только львы начали немного беспокоиться.

Шестидесятнический образ Хемингуэя — образ супермена своего времени. Такого, что раз пятнадцать тонул, погибал среди акул, пил, но не пьянел, жил с несколькими женщинами сразу и все оставались от него в восторге, победил сразу несколько войн, тайно сражался с фашизмом, в общем, был героем во всех отношениях. В советское время многие пытались повторить этот образ, не понимая, что подобное совершенство невозможно. В наше время образ подвергается ревизии, от которой многим читателям больно и обидно.

Папа-шпион

Есть несколько легенд о том, как Хемингуэй стал «папой». Самая уважительная к памяти писателя связывает это прозвище с его любовью к кошкам, вот такой он был кошачий отец. На самом деле прозвище это возникло в Париже, где он в 1921 году жил одновременно с двумя женщинами: своей женой Хэдли и ее подругой Паулиной. Их общий приятель называл женщин дочками — Хемингуэй присоединился к игре, и его стали называть «папой». Уже в наше время отношения Хемингуэя с женщинами стали сюжетом не одного романа и фильма. Он находка для биографа в том смысле, что сюжет его жизни можно переосмыслять бесконечно.

Вот, например, одна из ярких линий хемингуэевской биографии — его сотрудничество с НКВД. Этот сюжет подробно изучает Николас Рейнольдс в книге «Писатель, моряк, солдат, шпион. Тайная жизнь Эрнеста Хемингуэя, 1935–1961 гг.», недавно вышедшей на русском языке. Согласно архивам КГБ, которые были ненадолго открыты для всех в 1990-е, Хемингуэй был завербован в 1941 году и получил агентурное имя «Арго». В конце жизни, когда в Америке началась охота на коммунистов, писатель был убежден, что за ним следят, и это довело его до психиатрической клиники, а в итоге и до самоубийства.

Позже оказалось, что паранойя его была оправданной: глава ФБР Эдгар Гувер действительно установил за Хемингуэем слежку, и дом его действительно был нашпигован жучками. Чем это ему грозило? Абсолютно ничем, потому что как агент он оказался КГБ совершенно бесполезен. «За весь период связи „Арго“ не предоставил никакой политической информации, хотя он неоднократно выражал свое желание и готовность помочь нам», — писал его контакт в отчете.

Позже оказалось, что паранойя его была оправданной: глава ФБР Эдгар Гувер действительно установил за Хемингуэем слежку.

Дети папы Хема

Но если жизнь Хемингуэя, тот его образ, что мы повесили на стенку и долгие десятилетия молились на него, как на икону, был фантазией, сконструированной самим писателем, значит ли это, что его романы и повести для нас уже не так важны? Ровно наоборот. Все, что придумал Хемингуэй, он придумал в своей прозе. Его заповеди можно насобирать по афоризмам из его романов, и даже без мяса сюжета они останутся совершенно убедительны. Собственно, это и есть его главная заповедь: не надо много слов. Лучшие люди цедят лучшие слова по капле в бороду.

Вот самый краткий список того, что придумал Хемингуэй. Радоваться фиесте и бутылке капри бьянка в серебряном ведерке, полном льда. Пить мартини таким холодным, чтобы стакан прилипал к пальцам. Добавлять в шампанское абсент, а «Кровавую Мэри» потреблять кувшинами. Любить друг друга жаркими ночами в европейских городах. Быть уязвимым. Чувствовать красоту. Не доверять женщинам. Жить «по-настоящему». Верить, что, чтобы превратить жизнь в праздник, надо жить в Париже, потому что «Париж — это праздник, который всегда с тобой». Не падать духом (на людях). Не терять надежду (это грех). Начинать осмотр любого нового города с бара. Не верить в счастливые финалы — «Если двое любят друг друга — это не может кончиться счастливо». Сочувствовать смерти каждого человека, ведь «смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я один со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».

Его заповеди можно насобирать по афоризмам из его романов, и даже без мяса сюжета они останутся совершенно убедительны.

Именно этот список делает Хемингуэя нашим, несмотря на все его Пулитцеровские и Нобелевские премии. В России его не только страстно и внимательно прочитали, но и жизнь построили по его заветам, очень по-советски: жить надо так, как написали. Вряд ли в жизни бывает что-то более сиюминутное, чем чувство такой острой причастности духу времени, которым он с нами делился.

Все его фантазии были о свободе: свободе любить, выбирать свой жизненный путь, путешествовать по миру, придумывать себя самому. И уже неважно, насколько эта придумка соответствовала Хемингуэю реальному. Как сам он говорил, «все хорошие книги сходны в одном: то, о чем в них говорится, кажется достовернее, чем если бы это было на самом деле».