История любовного романа: от нравоучений и Джейн Остин до БДСМ и ромфанта

Автор: Елена Кушнир

На смену модернизму пришел постмодернизм, появились новые жанры фантастики и реализма, экспериментальная поэзия и ниспровергающая каноны проза. Но любовный роман стоит, как мать сыра земля: надежно, непоколебимо, на века. Замените в нем звезду инстаграм на русскую княжну XIX века или наоборот, история не изменится: она — красавица, их глаза встретились, на их пути возникают неодолимые препятствия, но все венчает счастливый конец. Хеппи-энд важен, как и главенствующая в сюжете любовная линия, иначе, по издательским меркам, произведение нельзя отнести к жанру «романс». Несмотря на незыблемость канонов, у любовного романа есть свои вехи, и в его рамках существуют различия. Поговорим о жанре и его возможном будущем.

Чувства и чувствительность

Западноевропейскими предшественниками «романса» можно считать певцов куртуазной любви с ее культом Прекрасной Дамы: французских труверов и трубадуров, немецких миннезингеров и итальянских поэтов Ренессанса, подражавших Данте и Петрарке. Вслед за ними пришла тяжеловесная любовная лирика барокко и героико-любовные пьесы с конфликтами между чувством и долгом в пользу последнего. Счастливые свадьбы ожидать можно было в финалах комедий, как в «Собаке на сене» Лопе де Вега или «Благочестивой Марте» Тирсо де Молина.

В XVII веке огромной популярностью пользовались пасторальные романы, которые писали салонные дамы и господа про идиллических пастухов и пастушек, жеманно флиртующих в какой-нибудь выдуманной стране, где молочные реки Стыдливого Румянца текут в кисельных берегах Допустимой Фривольности. Иссыхающие от любви Селадоны и их обморочные подруги заполонили всю французскую литературу. Пудреную вычурность будуарной любви безжалостно осмеял Мольер в пьесе «Смешные жеманницы». В ней выставлены в пародийном свете писательница галантных романов Мадлен де Скюдери и хозяйка аристократического салона Катрин де Рамбуйе, где собиралась модная публика, помешанная на прециозной литературе:

Маскариль

Ого! Какого дал я маху:

Я в очи вам глядел без страху,

Но сердце мне тайком пленили ваши взоры.

Ах, воры! воры! воры! воры!

Като

Верх изящества!

А там недолго оставалось и до сентиментализма с его «чувствительной» прозой. Ее родоначальником стал автор дидактического толка Сэмюэл Ричардсон, а три его произведения в модном тогда эпистолярном жанре можно назвать первыми любовными романами. Это «Памела, или Награжденная добродетель», «Кларисса, или История молодой леди» и «История сэра Чарльза Грандисона». Героини — юные воплощения добродетели, на чью неземную красоту заглядываются совсем не добродетельные мужчины, из-за чего на девушек обрушиваются различные бедствия. «Памела» увидела свет в 1740 году и обрела среди масс популярность «Битлз», за которой последовали анонимные продолжения, авторский сиквел и даже торговля мерчандайзом: картины, фигурки и безделушки по мотивам книги.

Роман заканчивался свадьбой, награждавшей героиню за моральную стойкость в испытаниях. Публика ждала новых хеппи-эндов, а Ричардсон возьми и опубликуй в 1748 году «Клариссу», где невинную деву похищает и обесчещивает аристократ Роберт Ловелас, после чего она умирает. В назидание публике Ловелас, чье имя впоследствии стало нарицательным, раскаивается и погибает на дуэли. Но читатели хотели не крови, а счастья. От Ричардсона требовали переписать финал, чтобы Кларисса не умирала. Многие сочли, что в лице демонического антигероя опорочены все мужчины. Чтобы искупить грехи, в «Чарльзе Грандисоне» Ричардсон вывел на сцену идеального красавца-джентльмена, спасающего девиц от ловеласов, и снова устроил финальную свадьбу.

Джейн Остин в юности ознакомилась с творениями Ричардсона, но грандиозный ум писательницы переплавил его нравоучительность в нечто совершенно иное. Ее ранние работы представляют собой пародии на сентиментальные романы. Более поздние произведения заложили основы реализма в литературе.

Чувствительность уступила место здравомыслию, любовные коллизии сопровождались остроумными наблюдениями за характерами. Остин трезво оценивает положение женщин в обществе, за что ее почитают современные феминистки. Величайший любовный роман всех времен «Гордость и предубеждение» начинается с колкой и ничуть не романтичной фразы:

«Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».

Положительные персонажи Остин — не леди Совершенство и безупречные рыцари, а просто порядочные люди со своими недостатками. Она не пишет о безумной страсти с первого взгляда. Чаще всего героям требуется время, чтобы, преодолев близорукость, предрассудки и обиды, по-настоящему увидеть и оценить друг друга. Брак не столько сказочная «награда» сама по себе, сколько осуществленная мечта о любви, которой так и не случилось в жизни самой писательницы.

В викторианскую эру жанр получает блестящее развитие благодаря сестрам Бронте. Приторных и смиренных красавцев и красавиц сентиментализма сменяет дерзкая дурнушка Джейн Эйр и похожий на черта мистер Рочестер. Почти каждый сюжет можно вкратце описать: как закалялась сталь; писательницы любят пропускать своих героев через горнило суровой действительности. В романах силен готический элемент (сумасшедшие женщины на чердаках, безлюдные пустоши, чья-то дьявольская внешность), и в любой момент хеппи-энд готов сорваться с крючка. Истинные чувства торжествуют над сентиментальной чувствительностью.

Больше и тверже

Первая мировая война сделала мужчин «потерянным поколением», а женщин — очень уставшими. Любовный роман занял нишу литературы эскапизма, фантазий о мире, в котором нет пережитых человечеством ужасов. В 1919 году английская писательница Эдит Мод Халл представила новую фантазию, навсегда застолбившую место в любовном жанре. То, что случилось с Клариссой у Ричардсона, происходит с героиней «пустынного» романа «Шейх». Разница в том, что похищение и насилие приводят к любви между героями. Книга вызвала вовсе не такой шок и скандал, как можно подумать. Героиню-англичанку насилует арабский шейх, поэтому читатели сделали скидку на «дикие нравы». Параллельно Холл поднимает вопрос женского бесправия на Востоке, сравнивая его с положением эмансипированной западной женщины.

Роман Халл положил начало развитию субжанров «принудительное соблазнение» (forced seduction) и «темный романс» (dark romance) с мотивами похищения и принуждения.

В них действуют свои ограничения: мужчина не психопат и не законченный негодяй, поводом к принуждению не может быть шантаж, в финале он во всем раскаивается и отпускает героиню на волю. Тут-то она осознает, что успела полюбить его сложную мятущуюся душу и грубые, но страстные ласки. В современном «романсе» фантазия об изнасиловании приобрела форму ролевых игр с полным согласием участников, как в серии Лилы Пейс под общим названием «Напрашиваясь на это».

В 1921 году книгой Джорджетт Хейер «Черный мотылек», события которой развивались в эпоху Регентства, дебютировал жанр любовно-исторического романа. А в 1972 году в «Пламени и цветке» Кэтлин Вудивисс насильственный (иногда просто жесткий) секс переместился в исторические декорации. Так появился субжанр «срывание корсажей» (bodice ripper) про срывание — натурально — корсажей и розовых единорогов, скачущих на последних страницах по полям его поместья или замка.

Начав в 50-х годах с робких поцелуев, после сексуальной революции «романс» становился все менее целомудренным.

Но даже в наши дни он может обходиться и без интимных сцен, ограничиваясь упоминаниями его вздымающейся груди и трепетом ее упругих розовых полушарий, пытливо выглядывающих из декольте. Кому-то — сдержанные намеки от писательницы бестселлеров Даниэлы Стил, кому-то — легкая эротика или слегка завуалированное софт-порно, напечатанное издательствами Harlequin и Avon Books:

«Она ощутила рядом с собой его стройное, безупречное тело, горячее и жаждущее, ненасытное, снова и снова пробуждающее в ней желание и удовлетворяющее его. Щеки ее вспыхнули огнем, соски обернулись крохотными бутончиками, по всему телу пробежала сладкая волна».

В попытках описать секс и любовное томление авторы иногда дарят восхитительные перлы:

«Она знала теорию, но реальность отличалась от того, что рисовало ей воображение девственницы. Реальность оказалась больше. И тверже. И обладала собственными желаниями. У нее закружилась голова при мысли о том, в каком месте эта реальность сегодня с неотвратимостью окажется, в конце концов».

К концу XX века неотвратимая реальность любовного романа окончательно воцарилась в мире. На него приходится больше половины всех книг, издающихся в мягких обложках.

БДСМ и ромфант

В XXI веке жанр фактически уравнялся с «женской» литературой и, продолжая традиции эскапизма, сохранил патриархальные представления о женщинах, особенно в России. Аннотация к роману «Бред сивого кобеля» российской романистки Екатерины Вильмонт определяет приоритеты: «Что нужно женщине для счастья? Любящий муж, уютный дом…» Название другого романа гласит: «Все бабы дуры». Подается это под соусом оптимизма: как бы ни было трудно, найдется сильное плечо, на которое можно будет опереться. Часть романов разворачивается в «олигархическом» сеттинге и посвящена поискам богатых мужей. Их счастливый финал означает добровольную сдачу женской самостоятельности ради особняка на Рублевке. Бытовой российский «романс» в 99 % случаев — это антифеминизм.

На Западе подчиненное положение женщины оформили менее деловито, но закрепили ее внизу не менее надежно: наручниками и кляпом. Произошло это благодаря феноменальному успеху «Пятидесяти оттенков серого» Э. Л. Джеймс:

«Резкий удар обжигает живот.

— Ааааа! — кричу я.

По-настоящему мне не больно, немного щиплет, но меня застали врасплох. Следующий удар сильнее.

— Ааааа!»

С громким торжествующим «Ааааа!» любовный роман ступил на путь плети. Посыпались продолжения и подражания с числительными в названиях: «Шестьдесят оттенков синего», «Пятьдесят оттенков темного», «Пятьдесят запретных желаний». Обычно это истории неискушенных девственниц, которым встречаются порочные доминанты. БДСМ в них декоративен и «ванилен»: шелковые простыни, бархатные перчатки и мягкие действия, приводящие героинь к оргазму. Как и всё в идеализированном мире «романса», Тема в нем далека от реальности и не может дать правдивого изображения садомазохизма.

Коммерциализация литературы ударила по всем жанрам, но сильнее всего повлияла на любовные романы и фантастику. Их взгляды встретились, и они слились в пылком объятии, объединившись в романтическую фантастику, сокращенно — ромфант.

Тут и литература young adult со школьными переживаниями, ставшая почти таким же богатым рынком для производителей, как молодежные марки одежды. И более взрослые романы, где знакомство с вампирами и эльфами приводит к сексу. Ромфант осваивает все новые жанры фантастики и фэнтези от антиутопий до «попаданчества». Его популярность очень велика, и есть все основания предполагать, что будущее «романса» фантастично.

На наши вопросы отвечают профессионалы издательской индустрии.

Екатерина Верхова,
автор романтического фэнтези

— Для многочисленных любовных романов, которые есть сейчас на рынке, появился термин «лавбургер», означающий книжный фастфуд. Вам не обидно это слышать?

— Начну с того, что я люблю бургеры. Вот только есть бургеры из «Макдоналдса», а есть бургеры из Shake Shack, и разница между ними… скажем так, ощутима. Потому — нет, мне не обидно. С литературой так же: есть «быстрая литература», литература на один вечер, чтобы приятно провести время за перелистыванием книги, а есть «тяжелая пища». Сюжет «фастфуда» легко может забыться, если развивается по всем знакомым канонам, конфликт и идея могут быть плохой прожарки, но читатель получит эмоции, погрузится в сказку. Но, разумеется, может быть и наоборот. Я знаю много книг, так называемых лавбургеров, над которыми уже не раз размышляла, вспоминала, обдумывала идею. Хотя, на первый взгляд, они были далеки от «тяжелой литературы». Так что тут в первую очередь роль играет подход автора к произведению, а не игра по канонам.

— Считаете ли вы свое творчество продолжением традиций классических любовных романов?

— Очень сложный вопрос, если честно. С одной стороны, традиции классических романов с любовной сюжетной линией подразумевают определенные критерии развития сюжета. И в таком случае я могла бы согласиться с тем, что продолжаю традиции. Но с другой стороны, как мне кажется, за пережитком лет меняются взгляды на подобную литературу. И на главных героинь, и на сюжет, и на развитие персонажей, их личную драму. Возьмем ту же «Гордость и предубеждение» — это настоящий многогранник чувств и эмоций, где главные герои остаются в центре повествования, даже если их нет рядом. А на их фоне уже развиваются события. У меня, как правило, наоборот — на фоне каких-то событий развиваются чувства героев, и это сложно назвать эмоциональным многогранником. К тому же изменились критерии возникновения чувств, понятия о том, что есть хороший поступок, а что — плохой. В последнее время предпочтения уходят так называемым героям-трикстерам, но за этим я лично пока наблюдаю со стороны.

— Каково, по-вашему, будущее ромфанта?

— Ромфант будет жить, это я могу сказать точно. Более того, уверена, ромфант будет по-настоящему взрослеть, уже взрослеет, а потому его будут читать дальше. Я пребываю в полной уверенности, что то, что стремительно развивается, — будет пользоваться спросом. Возможно, в будущем появится куда больше популярных направлений: в хиты пойдет и городское фэнтези, и лайтовые антиутопии с любовной линией, и много чего еще. Но одно я могу сказать с уверенностью: пока литература вообще пользуется спросом, ромфант будет развиваться и интересовать целевую аудиторию.

Ксения Секачёва,
руководитель импринта «Альфа»

— Сейчас во всем мире нарастает движение феминизма. Это может как-то повлиять на популярность литературы, в которой реализуется патриархальный стандарт: главное в жизни женщины — это любовь?

— Феминизм пока не изменил тяги читателей к романтической прозе. И думаю, что не сильно изменит. Феминизм говорит о равенстве и принятии, значит, любовные романы с властными героями также имеют право на существование. Кто-то хочет любить, кто-то хочет быть любимым — у всех разные предпочтения.

И не могу согласиться, что в патриархальной системе ценностей во главу угла ставится любовь, нет, — всё же речь о браке, о детях, о семье как ячейке общества, в которой женщина должна почувствовать счастье. Могу ошибаться, но это не равно любви. Любовь — это как идеал, в который верят и женщины, и мужчины. Танго же не танцуют в одиночестве. И пока любовь — это синоним счастья, а любовь бывает разная — любовь к себе (саморазвитие и карьера), любовь к кому-то (отношения), любовь ко всем (принятие и религия, в теории). Поэтому, как мне кажется, феминизм не отрицает важность любви.

Любовь — это большая часть нашей жизни, мы любим родных, любим друзей, любим себя, — и хочу заметить, что в сентиментальной литературе главные героини проходят путь от неприятия себя до любви — и часто для этого нужен не влюбленный в нее персонаж, а проблемы и обстоятельства, с которыми она и сталкивается по ходу развития сюжета.