Факультатив по истории. Каникулы Достоевского

Автор: Оля Андреева

Достоевский мечтал о загранице сорок лет. До этого все как-то не складывалось. Земную жизнь пройдя до половины и собираясь в первое путешествие, Федор Михайлович в желании скорее наверстать упущенное составил себе очень амбициозную программу. Писатель он был хороший, а турменеджер так себе. Маршрут на два месяца включал в себя Берлин, Дрезден, Баден-Баден, Кельн, Париж, Лондон, Люцерн, Женеву, Геную, Флоренцию, Милан, Венецию, Вену… не будем продолжать. Видно, что психанул человек.

Русскому вообще путешествия трудно даются, русский не может просто взять и съездить погостить в свое удовольствие, нет, зачем, это неинтересно. Русский всегда путешествует как в последний раз. Ему нужно, чтобы на износ, чтобы до последней копейки, чтобы проиграться в пух и прах и где-нибудь между Лозанной и Прагой закладывать последние часы, чтобы вся родина вскладчину собирала ему на стакан чая, и пачки писем с денежными переводами ждали где-то между Неаполем и Афинами, чтобы из пятизвездочного в комнату без окна и завтрака, чтобы истоптать все старинные мозоли и воскресить все язвы, гастриты, радикулиты, мигрени, падучую, короче говоря, если ты едва не умер на чужбине, то зачем ты ездил вообще. А еще непременно нужно разочароваться. В людях, в климате, в обычаях — неважно.

Петербуржцу и так-то в Европе непросто. Для описания полученных впечатлений ему, как правило, хватает двух оценок: «как дома» и «дома лучше». Достоевский сорок лет ждал путешествия за границу, чтобы проскакать «галопом по Европам» и прийти к выводу, что в Питере все то же самое, а туристы так вообще смешны:

«Бедненькие! И что за всегдашнее беспокойство, что за болезненная, тоскливая подвижность! Все они ходят с гидами и жадно бросаются в каждом городе смотреть редкости и, право, точно по обязанности, точно службу продолжают отечественную: не пропустят ни одного дворца о трех окнах, если только он означен в гиде, ни одного бургомистерского дома, чрезвычайно похожего на самый обыкновенный московский или петербургский дом; глазеют на говядину Рубенса и верят, что это три грации…»

Нет, есть, конечно, те, кому за границей искренне нравится. Но это не Федор Михайлович. Федор Михайлович, даже с любимой женой, даже из прекрасной Италии, будет через несколько лет писать такие письма:

«Через три месяца — два года как мы за границей. По-моему, это хуже, чем ссылка в Сибирь. Я говорю серьезно и без преувеличения. Я не понимаю русских за границей. Если здесь есть такое солнце и небо и такие действительно уж чудеса искусства, неслыханного и невообразимого, буквально говоря, как здесь во Флоренции, то в Сибири, когда я вышел из каторги, были другие преимущества, которых здесь нет, а главное — русские и родина, без чего я жить не могу».

В общем, тут есть, о чем подумать, стоя в очереди за шенгеном на пять лет, господа.