Больше историй

19 апреля 2019 г. 15:35

1K

Исследование повести Ф.М. Достоевского «Хозяйка». Часть I.

О значении повести для творчества Достоевского и известных интерпретациях.

Поклонники творчества Федора Михайловича знают, что ранний Достоевский был весьма погружен в творчество Гоголя, которое захватило молодого писателя настолько, что ясным эхом отозвалось в его собственных произведениях до каторжного периода. Маленький человек и таинственная красавица, пришедшие от Гоголя, обрели сложные, интересные, глубокие и поистине завораживающие воплощения у Достоевского. Потому нет ничего удивительного в том, что в «Хозяйке» есть множество близкого с теми повестями Гоголя, где на главных ролях фигурируют демонические красавицы, губящие главных героев-мужчин. Можно назвать и конкретную повесть Гоголя – «Страшная месть». Главная ее героиня Катерина носит не только одно имя с героиней повести Достоевского, но и прекрасно понимает ее мучения и ее трагедию, фокусирующуюся на образе отца-колдуна и злодея.

Однако, поспешным будет анализировать «Хозяйку», опираясь только лишь на повесть Гоголя, потому что у Достоевского все гораздо сложнее, запутаннее, детализированнее и символичнее.

Понятно, что настолько сложная и таинственная повесть уже в год своего выхода вызвала у критиков и публики странное чувство.

После публикации обеих частей повести Виссарион Белинский, уже после выхода первой части негативно отзывавшийся о произведении, в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» писал: «Будь под нею подписано какое-нибудь неизвестное имя, мы бы не сказали о ней ни слова <…> Не только мысль, даже смысл этой, должно быть, очень интересной повести остаётся и останется тайной для нашего разумения, пока автор не издаст необходимых пояснений и толкований на эту дивную загадку его причудливой фантазии. Что это такое — злоупотребление или бедность таланта, который хочет подняться не по силам и потому боится идти обыкновенным путём и ищет себе какой-нибудь небывалой дороги? Не знаем, нам только показалось, что автор хотел попытаться помирить Марлинского с Гофманом, подболтавши сюда немного юмору в новейшем роде и сильно натеревши всё это лаком русской народности <…>. Во всей этой повести нет ни одного простого и живого слова или выражения: всё изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво». В письмах к Василию Боткину и Павлу Анненкову Белинский отозвался ещё резче: «мерзость» и «ерунда страшная». В одной из рецензий также отметил, что «г-н Достоевский недавно напечатал свой новый роман „Хозяйка“, который не возбудил никакого шуму и прошел в страшной тишине».
Анненков на страницах «Современника» поддержал мнение Белинского: «Кому не казалось, <…> что повесть эта порождена душным затворничеством, четырьмя стенами тёмной комнаты, в которых заперлась от света и людей болезненная до крайности фантазия? <…> Разумеется, что, раз отдавшись без оглядки собственной фантазии, отделенной от всякой действительности, авторы этого направления уже и не думают об оттенках характеров, о живописи, так сказать, лица, о нежной игре света и тени на картине. Требования эти замещаются туманным стремлением к величию характеров, тяжелым поиском колоссальности в образах и представлениях. И действительно, к концу рассказа главное лицо облекается в некоторый род величия, но величие это весьма близко подходит к тому, которым поражает бедняк с картонным венцом на голове и деревянным скипетром на страдальческом ложе своем».
Чуть более тепло отозвался о «Хозяйке» Аполлон Григорьев, выделивший среди заслуг произведения его «тревожную лихорадочность».
По мнению критика Николая Страхова, дружески расположенного к Достоевскому, в «Хозяйке» впервые была затронута важнейшая для 1860—1870-х годов тема — взаимоотношений народа и интеллигенции.
(Википедия)

Итак, как мы видим, критики-современники не поняли «Хозяйки» вовсе и в качестве подхода к интерпретации данного произведения смогли предложить лишь теорию о формировании будущих великих образов Достоевского, да еще и теорию о «Страшной мести» Гоголя. Никто не понял тогда замысла Достоевского, никто не интерпретировал повесть и ее героев верно, никто не задумался над тем, о ком писал Достоевский.

А что сегодня мы можем сказать об этой повести? Способны ли мы понять ее, даже учитывая анализ повестей и персонажей Гоголя, а также анализ наиболее известных произведений и персонажей самого Федора Михайловича? Формирование грядущих образов? Интерпретация гоголевской Bell Dame? Пророчество? Мистика? Причудливая гофмановская трагикомедия? Интерпретация русской истории? Загадка «Хозяйки» не дается с наскока и тут нужно больше, чем просто знание. Чтобы понять эту повесть, нужно уметь почувствовать то, что чувствовали ее главные герои – люди особенные, сложные и уникальные даже по меркам Достоевского.

Наше исследование мы построим на анализе двух частей повести, каждой из которых посвятим отдельную главу с анализом всех деталей, которые сможем уловить и попытаться объяснить.

Часть I.

В "Хозяйке" Федор Михайлович ясно обнажает желание писать о герое иного типа, непохожего на типичных гоголевских «маленьких людей», встречаемых читателем во многих рассказах Достоевского раннего периода. Здесь перед нами иной герой и иная атмосфера, в которой можно услышать некоторые нотки, напоминающие о "Преступлении и наказании" и Раскольникове. Это типаж "подпольного человека ", героя, добровольно затворившегося от мира (к тому же типажу принадлежит и Родион). Типаж этот сложный, глубокий и, по-видимому, очень интересовавший писателя с психологической и философской точек зрения. А также, это - типаж, усложненный множественными специфическими обстоятельствами, вырывающими главного героя из привычного ему мира.

Он рассчитал дорогою, что может прожить своими средствами года два-три, даже, с голодом пополам, и четыре. Смерклось, накрапывал дождь. Он сторговал первый встречный угол и через час переехал. Там он как будто заперся в монастырь, как будто отрешился от света. Через два года он одичал совершенно.

Ордынов - представитель одержимых персонажей (тоже один из гениальных тиражей у Достоевского ), и одержим этот герой в начале повести наукой, а впоследствии - любовью. Но важен сам психотип, Достоевский четко обозначает своего героя, как склонного к одержимости, самокопанию и мистицизму.

Его пожирала страсть самая глубокая, самая ненасытимая, истощающая всю жизнь человека и не выделяющая таким существам, как Ордынов, ни одного угла в сфере другой, практической, житейской деятельности. Эта страсть была — наука.

Очень приятно угадывать в Ордынове привычные черты глубоких и сложных героев Достоевского, людей необыкновенных во всех их проявлениях. При этом, интересно, что писатель определяет своего героя как "художника в науке ", т.е. все равно человека творческого, что наводит на мысли. Кажется, что сам Федор Михайлович боролся с желанием затвориться от мира и в лице Ордынова описывал свои чувства, как молодого творца и необыкновенного человека.

Действие повести развивается и крайне интересен отрывок, в котором блуждающий по Петербургу герой, задумчивый и опечаленный, вдруг выходит к церкви. Словно бы и сам ранний Достоевский в тот период своего творчества приходит к религиозной теме, которая всегда имела значение в его личной жизни, но далеко не сразу проявилась в творчестве.

Неприметно зашел он в один отдаленный от центра города конец Петербурга. Кое-как пообедав в уединенном трактире, он вышел опять бродить. Опять прошел он много улиц и площадей. За ними потянулись длинные желтые и серые заборы, стали встречаться совсем ветхие избенки вместо богатых домов и вместе с тем колоссальные здания под фабриками, уродливые, почерневшие, красные, с длинными трубами. Всюду было безлюдно и пусто; всё смотрело как-то угрюмо и неприязненно: по крайней мере так казалось Ордынову. Был уже вечер. Одним длинным переулком он вышел на площадку, где стояла приходская церковь.

И вот, в забытьи и тишине церкви Ордынов встречает двух странных незнакомцев, которым будет суждено разделить на «до» и «после» всю его жизнь.

Он очнулся, когда мерный, глухой звук двух вошедших прихожан раздался под сводами храма. Он поднял глаза, и какое-то невыразимое любопытство овладело им при взгляде на двух пришельцев. Это были старик и молодая женщина. Старик был высокого роста, еще прямой и бодрый, но худой и болезненно бледный. С вида его можно было принять за заезжего откуда-нибудь издалека купца. На нем был длинный, черный, очевидно праздничный, кафтан на меху, надетый нараспашку. Из-под кафтана виднелась какая-то другая длиннополая русская одежда, плотно застегнутая снизу до верха. Голая шея была небрежно повязана ярким красным платком; в руках меховая шапка. Длинная, тонкая, полуседая борода падала ему на грудь, и из-под нависших, хмурых бровей сверкал взгляд огневой, лихорадочно воспаленный, надменный и долгий. Женщина была лет двадцати и чудно прекрасна. На ней была богатая, голубая, подбитая мехом шубейка, а голова покрыта белым атласным платком, завязанным у подбородка. Она шла, потупив глаза, и какая-то задумчивая важность, разлитая во всей фигуре ее, резко и печально отражалась на сладостном контуре детски-нежных и кротких линий лица ее. Что-то странное было в этой неожиданной паре.

Как мы уже отмечали, ранние произведения Достоевского демонстрируют особую увлеченность писателя именно творчеством Гоголя. Описание чувства влюбленности у Ордынова все в том же духе и напоминает «Невский проспект». Сюжет также схож - герой попадает в странный дом к странной женщине, в которую без памяти влюбляется. Однако, Достоевский абсолютно индивидуален, его повесть - есть история совсем иная, можно сказать, что он говорит о теме, безмерно волновавшей Гоголя, но своими словами и образами. А тема это – не достояние и не изобретение Николая Васильевича, она возникла вместе со своими ключевыми образами (девушкой и стариком-злодеем) задолго до 19 века. А потому и Гоголь, и Достоевский тут рассказывают историю, имевшую под собой мощную первооснову из древних сказаний и мифов. Каких именно? Об этом мы поговорим по мере данного исследования.

Поминутно сиял в его глазах образ женщины, встреча с которою взволновала и потрясла всё его существование, который наполнял его сердце таким неудержимым, судорожным восторгом, — столько счастья прихлынуло разом в скудную жизнь его, что мысли его темнели и дух замирал в тоске и смятении.

Любовь вытесняет и идею, и науку из жизни Ордынова. А возлюбленная его неожиданно являет собой самый таинственный и волнующий женский типаж раннего Достоевского. Позже этот типаж эволюционирует в героинь поистине великих, в числе которых будет, в первую очередь, Настасья Филипповна.

Обратим внимание на слог. Он весьма необычен, что справедливо отмечали критики. Герои этой повести общаются между собой на особенном русском языке. Они постоянно используют устаревшие выражения и речевые обороты, знакомые по гораздо более ранней русской литературе и сказкам. Это тоже не случайность. Катерина не говорит с Ордыновым, как девушка из 19 века, она говорит с ним, как волшебница из иных миров и времен.

Так какая же она - возлюбленная Ордынова? Девушка по-достоевски особенная. Это тот самый типаж тихой, кроткой красавицы, словно бы воплощения ангела милосердия, но с присутствием особой тайны, придающей образу героини темный и мистический оттенок. Функция ее любви, скорее, сестринская, что обнажает в Ордынове не столько стремление к любви страстной, сколько к обретению близкого человека, заботы и нежности. Словно сказочная героиня, Катерина воплощает в себе все мечты Василия, накопленные им за много лет затворничества. И вот, она сама признается, что «не здешняя», что надо понимать как «не из твоего мира пришедшая».

— Я не здешняя… что тебе! Знаешь, люди рассказывают, как жили двенадцать братьев в темном лесу и как заблудилась в том лесу красная девица. Зашла она к ним и прибрала им всё в доме, любовь свою на всем положила. Пришли братья и спознали, что сестрица у них день прогостила. Стали ее выкликать, она к ним вышла. Нарекли ее все сестрой, дали ей волюшку, и всем она была ровня. Знаешь ли сказку?

А знаем ли мы эту сказку? Вопрос важный, потому что «Хозяйка» во всем обнажает некую мифологическую первооснову. Так что это за сюжет? Это – «Мертвая Царевна» Пушкина, а также прототип сказки братьев Гримм, «Безжалостная красавица» Bell Dame Китса, это и многие повести Гоголя, включая и «Невский проспект» и «Страшную месть». Отличается лишь число братьев, но когда я изучала данную сказку и варианты ее первоосновы еще до Братьев Гримм и до Пушкина, то число братьев (богатырей, гномов, слуг) разнилось от 3 до 12. Об этом у меня есть отдельное исследование (ссылка на него в профиле). Так что число и само название этих героев не так важно, важна суть сюжета, как история о прекрасной красавице, заблудившейся в лесу, нашедшей дом неких лесных жителей и ставшей им сестрицей. Все эти детали есть в сказке, упоминаемой Катериной. Итак, Достоевский хорошо понимает, о ком он пишет. Его Катерина сама говорит, что она не здешняя. Но при ней еще и старик – что за странный персонаж? О нем мы еще поговорим.

Отношения Василия Ордынова и Катерины описаны необычайно трогательно и живо, что производит огромное впечатление. Мастерство молодого писателя тут раскрывается в полной мере, все в этой повести хорошо - и герои ( необычные и интригующие ), и сюжет ( запутанный и трогательный ), и слог (невероятно красивый и специфический), и особенно атмосфера (чувство чего-то большего во всей этой истории, чего-то вековечного). Однако, к мифологической первооснове сюжета Достоевский добавляет еще и религиозную составляющую, делая свою героиню посетительницей церкви, изучающей священные книги. Никакого противоречия тут нет, если хорошо понимать чувство религиозного у Достоевского.

Оказавшись в доме своей таинственной возлюбленной, Ордынов впадает в причудливое состояние, хорошо знакомое всем преданным читателям Достоевского по другим произведениям писателя - особая нервная лихорадка, уводящая героев в полусон-забытье. Сам Достоевский в молодые (и не только) годы иногда впадал в похожее состояние.

… Но куда, что звало и мучило его и кто бросил этот невыносимый пламень, душивший, пожиравший всю кровь его? — он опять не знал и не помнил. Часто жадно ловил он руками какую-то тень, часто слышались ему шелест близких, легких шагов около постели его и сладкий, как музыка, шепот чьих-то ласковых, нежных речей; чье-то влажное, порывистое дыхание скользило по лицу его, и любовью потрясалось всё его существо; чьи-то горючие слезы жгли его воспаленные щеки, и вдруг чей-то поцелуй, долгий, нежный, впивался в его губы; тогда жизнь его изнывала в неугасимой муке; казалось, всё бытие, весь мир останавливался, умирал на целые века кругом него и долгая, тысячелетняя ночь простиралась над всем…

Удивительно, как история о нежной влюбленности превращается в причудливую интерпретацию «Легенды о Тангейзере», которой, быть может, вдохновлялся и Гоголь в «Вие» и «Невском проспекте». Герой, спускающийся в грот таинственной красавицы, которой суждено любить его и мучить одновременно. Кем становится Ордынов в доме своей возлюбленной - желанным гостем, пленником, жертвой? Но не забудем, что в этой истории есть не только Ордынов и Катерина, есть еще и страшный, злобный старик, похожий едва ли не на Кощея Бессмертного, похищающего красавиц от отчего дома. Вот уж действительно - сказка, миф, древнее сказание, переложенное Достоевским на лад петербургской жизни. Что же мы видим в этом старике? Злодей ли он или прототип будущих святых старцев Достоевского? А почему у этого старика падучая болезнь?

О старике Мурине :

— Но ведь теперь он не сумасшедший; он здоров.
— О нет, нет; в этом я вам могу поручиться, готов присягнуть; он в полном владении всех своих умственных способностей. Он только, как вы справедливо заметили мельком, чрезвычайно чудной и богомольный. Очень даже разумный человек. Говорит бойко, смело и очень хитро-с. Еще виден след прошлой бурной жизни на лице его-с. Любопытный человек-с и чрезвычайно начитанный.
— Он, кажется, читает всё священные книги?
— Да-с, он мистик-с.
— Что?
— Мистик. Но я вам говорю это по секрету. По секрету скажу вам еще, что за ним был некоторое время сильный присмотр. Этот человек имел ужасное влияние на приходивших к нему.
— Какое же?
— Но вы не поверите; видите ли-с; тогда еще он не жил в здешнем квартале; Александр Игнатьич, почетный гражданин, человек сановитый и пользующийся общим уважением, ездили к нему с каким-то поручиком из любопытства. Приезжают они к нему; их принимают, и странный человек начинает им вглядываться в лица. Он обыкновенно вглядывался в лица, если соглашался быть полезным; в противном случае отсылал приходящих назад, и даже, говорят, весьма неучтиво. Спрашивает он их: что вам угодно, господа? Так и так, отвечает Александр Игнатьич: дар ваш может сказать вам это и без нас. Пожалуйте ж, говорит, со мной в другую комнату; тут он назначил именно того из них, который до него имел надобность. Александр Игнатьич не рассказывал, что с ним было потом, но он вышел от него бледный как платок. То же самое случилось и с одной знатной дамой высшего общества: она тоже вышла от него бледна как платок, вся в слезах и в изумлении от его предсказания и красноречия.

Так Достоевский начинает сплетать сложную паутину вокруг образа Мурина, из которой мало что понятно об этом герое. Кто он Катерине – отец или муж? Эту загадку мы будем разгадывать вплоть до финала повести, потому что «Хозяйка» не дает на нее однозначного ответа. Чего он хочет от девушки? Как со всем этим связан Ордынов? Старик – мистик и колдун, или раскаявшийся молящийся грешник, или раскольник?

До самого финала первой части повести Ордынов блуждает, словно в бреду, не в силах отличить сон от яви и понять, кто его возлюбленная? И это тонкое балансирование на грани реальности и сна или этого мира и мира иного- типичнейшая особенность «Хозяйки». Это повесть кажется такой странной именно потому, что большинство читателей постоянно пытаются понять, видит ли Ордынов сон или нет; реально ли то, что происходит или это галлюцинация; когда событиям можно доверять, а когда они привиделись. И тут кроется одна из главных ловушек, потому что эта повесть не работает так. Даже в «Невском проспекте» Гоголь четко разделил пространство сна, видения и реальности. Мы достаточно ясно понимаем, когда герой наяву, когда он спит, когда в причудливом видении прикасается к иным мирам. В «Хозяйке» такого нет, здесь все – иллюзия, которая реальнее самой реальности. Все на самом деле, но как бы, не здесь, а в ином мире. Чтобы понять, так сказать, «механику» функционирования мира этой повести, лучше всего обратиться к легенде о Тангейзере. Когда герой попадает в грот к Венере, физические свойства мира меняются, потому что грот - не часть мира людей, но и не часть иного мира, это иное пространство, существующее как бы на границе двух миров (как остров царя Гвидона в пушкинской сказке). Там по-другому течет время, там происходит то, что не может случиться в реальном мире, но оттуда можно в реальный мир вернуться, что периодически будет делать Ордынов.

Кто же она? За кого она просит? Какою безвыходною страстью смущено ее сердце? Отчего оно так болит и тоскует и выливается в таких жарких и безнадежных слезах?..


Продолжение во II части исследования.