Любовь, смерть и героиня-символ в творчестве писателя и поэта Эдгара Алана По.

Мне бы спать бы и спать
На вороньем крыле,
Когда черные гладкие перья щекочут плечо.
Лепестки темноты
Холодеют в золе,
А к полуночи будет от полной луны горячо.

(строки из песни «Поверь» Хелависы)

В человеческой душе живет какое-то воспоминание о призрачных формах, о воображаемых глазах, о мелодических, но грустных звуках, воспоминание, не покидающее нас, - воспоминание, похожее на тень, смутное, изменчивое, неопределенное, трепещущее; и от этой тени мне трудно будет отделаться, пока будет светить хоть один луч моего разума.

("Беренис" Э.А. По)

Творчество Эдгара Алана По, в значительной степени зафиксированное на готической тематике, на протяжении десятилетий привлекает исследователей литературы с самых разных точек зрения. Родоначальник детективного жанра, писатель-мистик, писатель-пророк, одухотворенный поэт, пылкий певец любви и смерти- все это об Эдгаре По. Но есть в его творчестве особая тема, корни которой берут свое начало в биографии писателя, а длинные извилистые ветви уводят читателя в дебри многозначительной символики- образов смерти, перерождения, любви и красоты. И эту тему, которую в вкратце можно было бы именовать «Таинственная женщина Э. А. По», мы и рассмотрим сегодня.

(Художник Дино Волса)

Дальше...

В основном наше внимание будет сосредоточено на четырех рассказах писателя, в которых интересующие нас образы любви, смерти и женских героинь выражены наиболее ярко. Но затронем мы и некоторые другие произведения писателя, которые также хорошо дополняют данную тему.

Итак, четыре рассказа, подлежащие рассмотрению -«Лигейя», «Морелла», «Беренис» и «Элеонора». Во всей них идет речь о разных женских героинях, наделенных схожей судьбой, схожими или вовсе идентичными качествами характера и практически одинаковой внешностью. Так что нашей задачей будет не просто проанализировать отдельно каждый рассказ, но и выделить основной его образ-символ — ту самую героиню, которая фактически едина в творчестве писателя.

Часть I. Истоки.

Как известно, восприятие любви, смерти и жизни формируется у человека в раннем возрасте, а потому, говоря о том, как в творчестве По родилась его мистическая героиня, нужно прежде заглянуть в детство писателя и его биографию в целом.

Так уж сложилось, что помимо разного рода печальных и трагических событий биография По примечательна еще и тем, что он потерял сразу нескольких любимых и близких женщин, что вероятно закрепило в разуме писателя схожее восприятие главного женского образа и самой смерти. Первой ушла его мать Элизабет Арнольд Хопкинс, которая умерла от чахотки, когда По не было и двух лет. Второй стала мачеха Эдгара, которая покинула мир также вследствие тяжелой болезни, когда По проходил военную службу. Так, уже вторая близкая писателю женщина покинула мир раньше времени, оставив печальное и скорбное настроение в душе писателя. Исследователи упоминают имя еще одной важной для По женщины, которая также покинула этот мир раньше времени. Ею была мать школьного товарища По Джейн Стэнард, в которую юный Эдгар, по всей видимости, был влюблен. Она умерла, когда По было 15 лет.

Но наиболее страшным ударом для писателя стала преждевременная смерть его пылкой возлюбленной Верджинии Элизы Клемм, история любви к которой является предметом восхищения для многих поклонников творчества писателя. Они поженились в 1836 году, когда невесте не было еще и 14 лет, девушка скончалась спустя несколько лет также от чахотки, что оставило глубокую незаживающую рану в душе писателя. К тому времени в его разуме и сердце уже прочно был сформирован ассоциативный ряд любимая женщина- смерть.

Перелом, случившийся в психике По после этого события отразился на всей его будущей жизни и естественно и на творчестве. Именно после смерти Верджинии писатель серьезно увлекся алкоголем и наркотиками, а в женщинах искал лишь определенный образ, наделенный специфическими и столь важными чертами.

Можно долго рассуждать о том, была ли эта страшная цепочка женских смертей в жизни По лишь совпадением или некий страшный рок и проклятье нависло над писателем с самого его рождения. Так или иначе, но Эдгар определенно был тем мужчиной, которого притягивали женщины, прибывающие на стыке мира мертвых и живых, женщины специфические как по характеру, так и в плане судьбы. Лично я вижу в этом много мистических подтекстов и если вспомнить о пророческом даровании писателя, его мистических прозрениях, совмещенных с приступами эпилепсии, то можно смело сказать, что По уж точно был способен видеть своих любимых женщин уже после их ухода.

Но как в творчестве писателя сформировался единый образ мистической героини? И была ли это одна из его близких или другая женщина, просто очень схожая с ними? Или же это было только порождением воспаленной психики мужчины, сублимировавшего с помощью творчества собственные переживания?

Часть II. Одна во множестве лиц. Рассказы «Элеонора», «Морелла», «Беренис» и «Лигейя».

В творчестве писателя присутствует тема идиллических (в рамках восприятия По) героинь, которые покидают пылко влюбленных в них мужчин, умирая, а потом возвращаются, причудливым образом перерождаясь из раза в раз.

Элеонора — идеальная возлюбленная юноши, с которой он пребывает в некоем совершенном мире, лишенном боли и страданий. Но девушка умирает, оставляя любимому своего рода завет вечной преданности и обещая поддерживать с ним связь даже из иного мира.

Морелла также воплощает символ смерти молодой женщины и ее своеобразного воскрешения-перерождения через собственную дочь. В этом рассказе читатель встречает более глубокую проработку образа героини, ее характера, необычных качеств и внешности.

Начитанность Мореллы не знала пределов. Жизнью клянусь, редкостными были ее дарования, а сила ума — велика и необычна. Я чувствовал это и многому учился у нее. Однако уже вскоре я заметил, что она (возможно, из-за своего пресбургского воспитания) постоянно предлагала мне мистические произведения, которые обычно считаются всего лишь жалкой накипью ранней немецкой литературы. По непостижимой для меня причине они были ее постоянным и любимым предметом изучения, а то, что со временем я и сам занялся ими, следует приписать просто властному влиянию привычки и примера.
Но уже настало время, когда непостижимая таинственность моей жены начала гнести меня, как злое заклятие. Мне стали невыносимы прикосновения ее тонких полупрозрачных пальцев, ее тихая музыкальная речь, мягкий блеск ее печальных глаз. И она понимала это, но не упрекала меня; казалось, что она постигала мою слабость или мое безумие, и с улыбкой называла его Роком. И еще казалось, что она знает неведомую мне причину, которая вызвала мое постепенное отчуждение, но ни словом, ни намеком она не открыла мне ее природу. Однако она была женщиной и таяла с каждым днем. Пришло время, когда на ее щеках запылали два алых пятна, а синие жилки на бледном лбу стали заметнее; и на миг моя душа исполнялась жалости, но в следующий миг я встречал взгляд ее говорящих глаз, и мою душу поражали то смятение и страх, которые овладевают человеком, когда он, охваченный головокружением, смотрит в мрачные глубины неведомой бездны.

Но как она предрекла, ее дитя, девочка, которую, умирая, она произвела на свет, которая вздохнула, только когда прервалось дыхание ее матери, это дитя осталось жить. И странно развивалась она телесно и духовно, и была точным подобием умершей, и я любил ее такой могучей любовью, какой, думалось мне прежде, нельзя испытывать к обитателям земли.
Но вскоре небеса этой чистейшей нежности померкли и их заволокли тучи тревоги, ужаса и горя. Я сказал, что девочка странно развивалась телесно и духовно. Да, странен был ее быстрый рост, но ужасны, о, как ужасны были смятенные мысли, которые овладевали мной, когда я следил за развитием ее духа! И могло ли быть иначе, если я ежедневно обнаруживал в словах ребенка мышление и способности взрослой женщины? Если младенческие уста изрекали наблюдения зрелого опыта? И если в ее больших задумчивых глазах я ежечасно видел мудрость и страсти иного возраста? Когда, повторяю, все это стало очевидно моим пораженным ужасом чувствам, когда я уже был не в силах скрывать это от моей души, не в силах далее бороться с жаждой уверовать, — можно ли удивляться, что мною овладели необычайные и жуткие подозрения, что мои мысли с трепетом обращались к невероятным фантазиям и поразительным теориям покоящейся в склепе Мореллы? Я укрыл от любопытных глаз мира ту, кого судьба принудила меня боготворить, и в строгом уединении моего дома с мучительной тревогой следил за возлюбленным существом, не жалея забот, не упуская ничего.

Но в конце концов обряд крещения представился моему смятенному уму спасением и избавлением от ужасов моей судьбы. И у купели я заколебался, выбирая ей имя. На моих губах теснилось много имен мудрых и прекрасных женщин и былых и нынешних времен, обитательниц моей страны и дальних стран, и много красивых имен женщин, которые были кротки душой, были счастливы, были добры. Так что же подвигло меня потревожить память мертвой и погребенной? Какой демон подстрекнул меня произнести тот звук, одно воспоминание е котором заставляло багряную кровь потоками отхлынуть от висков к сердцу? Какой злой дух заговорил из недр моей души, когда среди сумрачных приделов и в безмолвии ночи я шепнул священнослужителю эти три слога — Морелла? И некто больший, нежели злой дух, исказил черты моего ребенка и стер с них краски жизни, когда, содрогнувшись при этом чуть слышном звуке, она возвела стекленеющие глаза от земли к небесам и, бессильно опускаясь на черные плиты нашего фамильного склепа, ответила:
— Я здесь.

Ветры шептали мне в уши только один звук, и рокот моря повторял вовек — Морелла. Но она умерла; и сам отнес я ее в гробницу и рассмеялся долгим и горьким смехом, не обнаружив в склепе никаких следов первой, когда положил там вторую Мореллу.

Беренис также становится жертвой мучительной болезни, которая отбирает у влюбленного в нее главного героя рассказа радость жизни, надежды и счастье. Он становится одержимым особенностями ее новой формы, увядания и смерти, а сама кончина девушки представлена в традиционной для этой тематики у По форме ложной смерти, летаргического сна, или воскрешения после смерти.

Главные страдания кузины моей заключались в эпилепсии, которая часто кончалась летаргией, похожей на смерть, от которой она просыпалась совершенно внезапно. Между тем и моя болезнь, - мне сказали, что это ничто иное, как болезнь, - быстро развивалась, усиливаясь от неумеренного употребления опиума, и, наконец, приняла характер какой-то странной мономании. С часу на час, с минуты на минуту, болезнь действовала энергичнее, и, наконец, совершенно подчинила меня своей власти. Эта мономания заключалась в страшной раздражительности умственных способностей, которую можно определить раздражительностью способностей внимания. Очень может быть, что вы меня не понимаете, и я боюсь, что не буду в состоянии дать вам точного понятия той нервной напряженности, с какой мысль углубляется в созерцание самых обыденных в мире вещей.
Она казалась мне какой-то призрачной и высокой. Я молча откинулся на спинку кресла; она стояла тоже молча. Худоба ее была ужасна; в ней не осталось ничего от прежней Беренисы. Наконец, взор мой упал на ее лицо.

Когда-то черные волосы теперь стали светлыми, а мутные и поблекшие глаза казались без ресниц. Я взглянул на губы. Они раскрылись особенной улыбкой и взору моему представились зубы новой Беренисы. Лучше бы мне никогда не видеть их или, увидав, лучше бы умереть!

Скрип двери пробудил меня; подняв глаза, я увидел, что кузины в комнате нет. Но белый и страшный призрак ее зубов не покидал и не хотел покинуть комнаты. На поверхности их не было ни точки, ни эмали, ни пятнышка. Мимолетной улыбки достаточно было, чтобы они врезались мне в память. И потом я их видел так же ясно, как и прежде, видел даже яснее, чем прежде. Зубы эти являлись и тут, и там, и везде: длинные, узкие и необыкновенно-белые, с бледными губами, натянутыми вокруг так, как они никогда не бывали прежде. Затем наступил полный припадок моей мономании, и я тщетно боролся против ее непреодолимого и странного влияния. В бесконечном числе предметов внешнего мира, я только и думал, что о зубах. Я чувствовал к ним страстное желание. Все окружающее было поглощено мыслью о зубах. Они сделались для меня источником жизни. Я изучал их, и мне казалось, что зубы Беренисы - это идеи. И эта-то безумная мысль погубила меня. Вот потому-то я так страстно и стремился к ним! Я чувствовал, что только обладание ими может возвратить мне рассудок.

Лигейя уже гораздо более сильная героиня, в ее характере выражены уже мощные демонические черты, она по-настоящему таинственна и даже опасна, она — апогей мистической героини По, ее наиболее полное и впечатляющее воплощение. По этой ссылке вы можете прочесть анализ рассказа "Лигейя".

Часть III. Женщины в поэзии и прозе Э.А. По.

Естественно, потери и переживания По нашли свое отражение и в его поэзии. Например, потеря мачехи Фрэнсис Аллан отражена в творении под названием «Моей матери».

И ангелы, спеша в просторах рая
Слова любви друг другу прошептать,
Признаньями огнистыми сжигая,
Названья не найдут нежней, чем: «мать».
Вот почему и вас так звал всегда я:
Вы были больше для меня, чем мать,
Вы в душу душ вошли, — с тех пор, как, тая,
Виргиния взнеслась, чтоб отдыхать!
Моя родная мать скончалась рано,
Она — мне жизнь дала, вы дали — той,
Кого любил я нежно и безгранно.
Вы более мне стали дорогой
Так бесконечно, как в священной дрожи,
Душе — она, чем жизнь своя дороже.

Одно из лучших ранних стихотворений По «К Елене» посвящено его возлюбленной Джейн Стэнард.

О, Елена, твоя красота для меня —
Как Никейский челнок старых дней,
Что, к родимому краю неся и маня,
Истомленного путника мчал все нежней
Над волной благовонных морей.
По жестоким морям я блуждал, нелюдим,
Но классический лик твой, с загадкою грез,
С красотой гиацинтовых нежных волос,
Весь твой облик Наяды — всю грусть, точно дым,
Разогнал — и меня уманила Наяда
К чарованью, что звалось — Эллада,
И к величью, что звалося — Рим.
Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке,
Ты как статуя в нише окна предо мной,
Ты с лампадой агатовой в нежной руке,
О, Психея, из стран, что целебны тоске
И зовутся Святою Землей!

Что интересно в этих произведениях — они, посвященные конкретным женщинам и вполне конкретно излагающие чувства поэта к ним, лишены той мистической трагедии и таинственности, что есть в рассказах По о его умирающей и воскресающей возлюбленной. Тональность стихов более мягкая, несущая скорее теплые воспоминания о близких любимых людях без инфернальной атмосферы, которой пропитаны рассказы «Лигейя», «Морелла», «Беренис»или образ леди Медилейн из «Падения дома Ашеров».

В своем самом известном и поистине гениальном стихотворении«Ворон» автор использует рефрен, одно и то же слово с негативным оттенком– «nevermore» («никогда больше»). Оно завершает каждую строфу и символизирует погасающую надежду героя на возвращение любимой.

Еще одно удивительное стихотворение Эдгара о любви — это, конечно, «Аннабель Ли».

Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви, —
Я и нежная Аннабель-Ли.
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Оттого и случилось когда-то давно,
В королевстве приморской земли, —
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель-Ли;
И родные толпою печальной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, —
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли), —
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель-Ли.
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, —
Тех, что мудростью нас превзошли, —
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель-Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель-Ли;
И в мерцанье ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной — с невестой — с любовью моей —
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.

Это удивительное стихотворение, столь схожее с сюжетом рассказа «Элеонора» повествует о не проходящей любовной тоске По, раскрывая его сильную фиксацию на теме беспрерывной (как в мире живых, так и в ином мире) связи со своей возлюбленной.

И конечно, одно из самых пугающих и пронзительных стихотворений По, посвященных возлюбленной, — это «Улялюм».

Так ласкал, утешал я Психею
Толкованием звездных судеб,
Зоркий страх в ней утих и ослеп.
И прошли до конца мы аллею,
И внезапно увидели склеп,
С круговым начертанием склеп.
«Что гласит эта надпись? сказал я,
И, как ветра осеннего шум,
Этот вздох, этот стон услыхал я:
«Ты не знал? Улялюм Улялюм
Здесь могила твоей Улялюм».
И сраженный словами ответа,
Задрожав, как на ветке листы,
Как сухие под ветром листы,
Я вскричал: «Значит, умерло лето,
Это осень и сон черноты,
Небеса потемневшего цвета.
Ровно год, как на кладбище лета
Я здесь ночью Октябрьской блуждал,
Я здесь с ношею мертвой блуждал.
Эта ночь была ночь без просвета,
Самый год в эту ночь умирал,
Что за демон сюда нас зазвал?
О, я знаю теперь, это Обер,
О, я знаю теперь, это Вир,
Это дымное озеро Обер
И излюбленный ведьмами Вир».

(отрывок)

Как мы видим (и это весьма любопытно) в творчестве По присутствует некая дихотомия, касающаяся темы возлюбленной. Так, в поэзии это чаще всего идиллические, теплые, нежные образы, а в прозе — демонические, холодные, мертвые, пугающие и восхищающие одновременно.

Заметим также, что отношение к женщине в творчестве По ( по крайней мере, в его прозе) далеко не всегда возвышенно восхищенное. Есть и страх, который в принципе нормален по отношению к таким демоническим героиням, как Морелла, Лигейя и им подобные, но есть и гнев и даже некий аспект садизма, как в рассказе «Беренис», в котором главный герой, одержимый любовью, жестоко оскверняет труп возлюбленной, вырывая все ее зубы.

Часть IV. Портрет, собранный из осколков.

Изучив многие произведения прозы и поэзии Э. По, мы можем по кусочкам собрать полный портрет его таинственной мистической героини, столь сильно занимавшей и мучившей писателя и поэта на протяжении всей его жизни. Конечно, мы заметим, что она несет в себе многие черты Вирджинии. Изображена юная девушка, часто кузина, как в рассказах «Беренис», «Элеонора», в которую автор без памяти влюблен. Она отвечает ему взаимностью и вместе герои пребывают в состоянии блаженной идиллической любви, пока девушка не умирает, забирая с собой в могилу радость и свет жизни главного героя. Потом герой впадает в глубокую депрессию, жестоко страдает и наконец происходит кульминация, часто сопровождающаяся воскрешением или своего рода перерождением героини.

Важно и то, что во многих произведениях такая героиня представлена женщиной, обладающей неким сакральным знанием, она то ли волшебница, то ли древняя богиня, которая словно бы жила за много сотен лет до событий описываемых в рассказе и способна была проживать много жизней, умирая и воскресая вновь. Этот мотив особенно ярок в рассказах «Лигейя», «Морелла», «Падение дома Ашеров». Также важна постоянная связь такой героини со смертью. Такая девушка не ассоциирует себя с миром живых, она предчувствует смерть, но не боится ее, а наполняет некоей глубинной и мистической мудростью.

Таким образом, наиболее важная и характерная для творчества По черта, касающаяся женских героинь- это огромная зависимость, одержимость и зацикленность героя на своей возлюбленной. Так, тема смерти и любви сплетается у По воедино и образует характерный для его творчества меланхоличный образ любви, как чуда, омрачаемого смертью, но со смертью неразрывно связанным.