О Ф.М. Достоевском, Э.А. По и рассказе «Лигейя».

Ее глаза чернее неба зимою
А руки тонки, словно ласточки крылья
И голос звонкий, как стекло ледяное;
Она идет – и не касается пыли…
Она глядит на меня –
И взгляд как солнце горит
Она кричит - убегай!
А я ей шепчу – погоди…

(Из песни "Легенда черной мельницы")

Творчество Эдгара Алана По неизменно вызывает интерес и восхищение у любителей хорошей литературы. Его необыкновенное восприятие мира, удивительные описания, странные персонажи и пугающие сюжеты мало кого оставляют равнодушными. Но гораздо интереснее, на мой взгляд, анализировать многие произведения По в их тонкой и почти мистической связи с произведениями Достоевского или Гоголя.

Действительно, в творчестве Федора Михайловича и Эдгара По можно усмотреть немало схожих черт, так что даже эпилепсия, которой страдали оба писателя, вовсе не кажется совпадением. Схожая атмосфера, персонажи -ипоходрики, тема смерти и загробной жизни, тема сновидений, неизменная любовь к готической архитектуре, особое дарование в описании деталей и многое другое- все это роднит миры, описанные Достоевским и По. А о необычайной схожести характеров и творческих миров Гоголя и По наверное написаны сотни статей, а может и целые книги (которых я, правда, никогда не читала).

Дальше...

Федор Михайлович был знаком с творчеством Э.А. По и интересовался им. В 1861году в журнале «Время» были размещены три рассказа По в переводе Д. Михайловского со вступительной статьей «Три рассказа Эдгара Поэ» Достоевского как составителя. Эти рассказы - «Черный кот», «Сердце-обличитель» и «Черт в ратуше» (несомненно, Федор Михайлович был знаком и с рассказом «Лигейя») В своей статье Достоевский дает весьма многозначительный и крайне интересный для поклонников творчества обоих писателей комментарий касательно творчества Эдгара Алана По.

Исходя из содержания этой статьи, мы ясно понимаем, что Достоевский угадывал в По человека с необыкновенным духовным зрением, человека, способного видеть иные миры, да еще и превосходно (детально и реалистично) их описывать. Учитывая эту особенность, начинаешь несколько иначе вчитываться в рассказы По и совершенно неожиданно видишь в них множество важнейших деталей и особенностей, многие из которых встречаются и в творчестве самого Достоевского. Именно с этой точки зрения я и взглянула на восхитительный рассказ По «Лигейя», который буквально шокировал меня в первую очередь главной его героиней, описанной так подробно и интригующе, что вызывает истинный восторг.

В этом рассказе читатель угадывает множество интереснейших деталей, которые напомнят и о героинях Гоголя, и о схожести с произведениями Достоевского в их наиболее пророческих моментах-видениях и сновидениях.

Интерес вызывает даже эпиграф к «Лигейе», который весьма многозначителен и поскольку упоминается в истории целых три раза, очевидно, имеет большое значение.

И в этом - воля, не ведающая смерти. Кто постигнет тайны воли во всей мощи ее? Ибо Бог - ничто как воля величайшая, проникающая все сущее самой природой своего предназначения. Ни ангелам, ни смерти не предает себя всецело человек, кроме как через бессилие слабой воли своей.
Джозеф Гленвилл
And the will therein lieth, which dieth not. Who knoweth the mysteries of the will, with its vigor? For God is but a great will pervading all things by nature of its intentness. Man doth not yield himself to the angels, nor unto death utterly, save only through the weakness of his feeble will.
Joseph Glanvill

Гленвилл Джозеф (1636-1680) - английский священник и философ, автор трактата "Тщета догматики" (1661). Что у По имеется в виду под «волей»? Вот какой любопытнейший комментарий касательно этого эпиграфа я встретила в англоязычном исследовании рассказа «Лигейя».

The quote attributed to Joseph Glanvill has never been traced to any of Glanvill's writings and may have been an invention of Poe, but it is nevertheless repeated three times within the story, once at the beginning as the epigraph, once by the narrator, and once by Ligeia on her deathbed. The quote suggests that death is merely a matter of man's will succumbing to the inevitable will of God and leaves open the question of whether or not it is possible to overcome death by force of will. Ligeia is the only character of the three in "Ligeia" that potentially has the will to achieve this feat, and she of all three is the most opposed to the idea of death. Poe gives her the authorship of one of his previously written poems about the Conqueror Worm, where death appears vicious and consumes mimes that are already controlled by unseen forces. Whether or not she has in truth come back from the dead, Ligeia unquestionably dominates the lives of both the narrator and Rowena, so she is the only character that might not have a mysterious force controlling her actions. If so, then she alone is exempt from being a mime in the tragedy called "Man."

Сам рассказ повествует о печальной истории любви, смерти главной героини и ее причудливого воскрешения. Он наполнен мрачной мистической атмосферой, красивейшими и весьма детальными описаниями в готическом стиле и необыкновенно интригующей тайной главной героини Лигейи, которая прямо таки завораживает читателя своими уникальными особенностями. Это изящная песнь в прозе, посвященная тоске писателя по образцу истинно прекрасной женщины, совершенной во всех ее проявлениях (от внешности до интеллекта). Но это и мрачная пугающая история о смерти и силе воли, способной разрушить ее оковы. Наполненная десятками отсылок к самым разным деталям, имеющим отношение к различным культурам, мистике и готике, эта история Эдгара Алана По по праву считается одним из лучших произведений писателя.

Лигейя приходит в жизнь героя словно бы из неоткуда. Множество раз будет подчеркиваться ее неземное происхождение с помощью таких деталей, как отсутствие у героя воспоминаний о времени и обстоятельствах знакомства с Лигеей, а также даже об ее фамилии. Вот что пишут об этой героине англоязычные исследователи, которые также улавливают осознанную подачу героини автором, как готической женщины потустороннего происхождения.

The Lady Ligeia is the central figure in the story, a woman whose dark but wan features and intense personality perfectly suit the Romantic image of the mysterious Gothic woman. She comes from an old city that lies near the Rhine, a river that flows primarily through Germany, the origin of the Gothic story. As in many of Poe's stories, no details are provided that could give a sense of grounding or reality to the tale. The narrator never mentions his origin, and he cannot recall any of Ligeia's past, cementing her otherworldly status. She loves her husband passionately, but she is the dominant member of their marriage because she is imbued with the intelligence - and especially the willpower - that her husband lacks.)

Хочу привести цитату с одним из самых пленительных и впечатляющих своей детальностью и красотой описаний в этом рассказе- описание внешности Лигейи.

Но одно дорогое сердцу воспоминание память моя хранит незыблемо. Это облик Лигейи. Она была высокой и тонкой, а в последние свои дни на земле - даже исхудалой. Тщетно старался бы я описать величие и спокойную непринужденность ее осанки или непостижимую легкость и грациозность ее походки. Она приходила и уходила подобно тени. Я замечал ее присутствие в моем уединенном кабинете, только услышав милую музыку ее тихого прелестного голоса, только ощутив на своем плече прикосновение ее беломраморной руки. Ни одна дева не могла сравниться с ней красотой лица. Это было сияние опиумных грез - эфирное, возвышающее дух видение, даже более фантасмагорически божественное, чем фантазии, которые реяли над дремлющими душами дочерей Делоса. И тем не менее в ее чертах не было той строгой правильности, которую нас ложно учат почитать в классических произведениях языческих ваятелей. «Всякая утонченная красота, - утверждает Бэкон, лорд Веруламский, говоря о формах и родах красоты, - всегда имеет в своих пропорциях какую-то странность». И все же хотя я видел, что черты Лигейи лишены классической правильности, хотя я замечал, что ее прелесть поистине «утончена», и чувствовал, что она исполнена «странности», тем не менее тщетны были мои усилия уловить, в чем заключалась эта неправильность, и понять, что порождает во мне ощущение «странного». Я разглядывал абрис высокого бледного лба - он был безупречен (о, как холодно это слово в применении к величию столь божественному!), разглядывал его кожу, соперничающую оттенком с драгоценнейшей слоновой костью, его строгую и спокойную соразмерность, легкие выпуклости на висках и, наконец, вороново-черные, блестящие, пышные, завитые самой природой кудри, которые позволяли постигнуть всю силу гомеровского эпитета «гиацинтовые»! Я смотрел на тонко очерченный нос - такое совершенство я видел только на изящных монетах древней Иудеи. Та же нежащая взгляд роскошная безупречность, тот же чуть заметный намек на орлиный изгиб, те же гармонично вырезанные ноздри, свидетельствующие о свободном духе. Я взирал на сладостный рот. Он поистине был торжествующим средоточием всего небесного - великолепный изгиб короткой верхней губы, тихая истома нижней, игра ямочек, выразительность красок и зубы, отражавшие с блеском почти пугающим каждый луч священного света, когда они открывались ему в безмятежной и ясной, но также и самой ликующе-ослепительной из улыбок. Я изучал лепку ее подбородка и находил в нем мягкую ширину, нежность и величие, полноту и одухотворенность греков - те контуры, которые бог Аполлон лишь во сне показал Клеомену, сыну афинянина. И тогда я обращал взор на огромные глаза Лигейи. Для глаз мы не находим образцов в античной древности. И может быть, именно в глазах моей возлюбленной заключался секрет, о котором говорил лорд Веруламский. Они, мнится мне, несравненно превосходили величиной обычные человеческие глаза. Они были больше даже самых больших газельих глаз женщин племени, обитающего в долине Нурджахад. И все же только по временам, только в минуты глубочайшего душевного волнения эта особенность Лигейи переставала быть лишь чуть заметной. И в такие мгновенья ее красота (быть может, повинно в этом было одно мое разгоряченное воображение) представлялась красотой существа небесного или не землей рожденного - красотой сказочной гурии турков.
Цвет ее очей был блистающе-черным, их осеняли эбеновые ресницы необычной длины. Брови, изогнутые чуть-чуть неправильно, были того же оттенка. Однако «странность», которую я замечал в этих глазах, заключалась не в их величине, и не в цвете, и не в блеске - ее следовало искать в их выражении. Ах, это слово, лишенное смысла! За обширность его пустого звучания мы прячем свою неосведомленность во всем, что касается области духа. Выражение глаз Лигейи! Сколько долгих часов я размышлял о нем! Целую ночь накануне Иванова дня я тщетно искал разгадки его смысла! Чем было то нечто, более глубокое, нежели колодец Демокрита, которое таилось в зрачках моей возлюбленной? Что там скрывалось? Меня томило страстное желание узнать это. О, глаза Лигейи! Эти огромные, эти сияющие, эти божественные очи! Они превратились для меня в звезды-близнецы, рожденные Ледой, и я стал преданнейшим из их астрологов.

По сюжету Лигейя уходила в иной мир и потом «перерождалась» странным и удивительным способом, который описывает По в данном рассказе и который кстати очень схож со «смертью» и «воскрешением» панночки гоголевского «Вия». Сцены, когда Лигейя лежала в гробу и сцены ее воскрешения через тело Ровены, и вовсе до крайности схожи со сценами про Хому и ведьму во время трех ночей отпевания в церкви.)

Поражает своей красотой и глубиной содержания и стихотворение, которое читатель встречает в тексте данного рассказа.

Спектакль-гала! Чу, срок настал,
Печалью лет повит.
Под пеленою покрывал
Сокрыв снега ланит,
Сияя белизной одежд,
Сонм ангелов следит
За пьесой страха и надежд,
И музыка сфер гремит.

По своему подобью бог
Актеров сотворил.
Игрушки страха и тревог
Напрасно тратят пыл:
Придут, исчезнут, вновь придут,
Покорствуя веленью сил,
Что сеют горе и беду
Движеньем кондоровых крыл.

Пестра та драма и глупа,
Но ей забвенья нет:
По кругу мечется толпа
За призраком вослед, И он назад приводит всех
Тропой скорбен и бед.
Безумие и черный грех
И ужас - ее сюжет.

Но вдруг актеров хоровод
Испуганно затих.
К ним тварь багряная ползет
И пожирает их.
Ползет, свою являя власть,
Жертв не щадя своих.
Кровавая зияет пасть -
Владыка судьб людских.

Всюду тьма, им всем гибель - удел,
Под бури пронзительный вой
На груды трепещущих тел
Пал занавес - мрак гробовой.
Покрывала откинувши, рек
Бледных ангелов плачущий строй,
Что трагедия шла - «Человек»
И был Червь Победитель - герой.

Самая странная часть этого произведения- перерождение и воскрешение Лигейи через тело новой жены героя. Хочу привести отрывок из англоязычного исследования рассказа, который делает акцент на таких деталях как то, что даже в смерти Лигейя сильнее живой Ровены и что Ровена фактически умирает от прямого воздействия Лигейи, которая даже и сквозь пелену, разделяющую мир живых и мертвых, незримо присутствует в доме героя и оказывает воздействие на всех его обитателей. Это нечто намного большее, чем просто история о призраках.

The transformation of Rowena's corpse into the revived body of Ligeia causes the two seemingly opposite females to share a physical identity, although they never inhabit the body simultaneously. Whereas Ligeia is ethereal, dark-haired, and strong-willed, Rowena is a fair-haired English bride with blue eyes, and she is destroyed by the darkness to which she cannot become accustomed. She quickly becomes aware of Ligeia's presence, not only in the narrator's mind but in the shadows and secrets of the bridal chamber. The bridal chamber as described by Poe is a truly Gothic setting, where everything seems foreign and lacks a sense of belonging to the earth, much like Ligeia. Rowena dies because even in death, Ligeia is stronger than most humans are in life, both in the sense of having a supernatural will and in the narrator's mind.

В тексте «Лигейи» мы встречаем и невероятно красивое, до крайности подробное, детальное (о чем говорил Достоевский) описание нового дома героя и особенно его спальни. Готическая архитектура и причудливое таинственно-демоническое оформление комнаты, в которой происходит воскрешение Лигейи, поражают. Читатель буквально видит этот дом, настолько детально он описан. Нужно отметить, что в этой своей части данный рассказ весьма схож с рассказом «Падение дома Эшеров», где также идет речь о готическом старинном особняке, словно бы наделенном какой-то зловещей волей и способностью воздействовать на героев; и о героине, которая умирает от продолжительной странной болезни, напоминающей ипохондрию, а потом внезапно оказывается живой. Видно, что этот сюжет весьма занимал По, как и Гоголя занимала тема погребения заживо, а также странного «воскрешения» покойницы, восстающей из гроба (о чем ярко напоминает нам «Вий»). А общая атмосфера и оцепенение главного героя при смерти Ровены и воскрешении Лигейи схожи со сценой из «Идиота», в которой Мышкин и Рогожин в безмолвии сидят у трупа Настасьи Филипповны. Такие тонкие, но весьма ясно ощущаемые параллели, которые так причудливо роднят творчество По с творчеством великих русских классиков поражают и оставляют интригующее чувство недосказанности, заставляющее читателя задуматься о том, верно ли он интерпретирует хорошо знакомые всем детали отдельных классических произведений и не стоит ли попытаться увидеть в них нечто большее.