4 Постмодернизм в "антиэкзистенциальной" обертке.

"-Но я хочу понять, что есть взаправду, что останется, когда рассеются чары?
-Когда рассеются чары ничего не останется - ответил король. Пригорюнился принц.
-Убью себя! Король чародейством призвал во дворец смерть. Встала смерть на пороге, поманила принца. Вспомнил острова прекрасные, но невзаправдашние, вспомнил принцесс, невзаправдошних, но прекрасных.
-Ладно уж, - сказал, - вытерплю как нибудь.
-Знай же, сын мой,-сказал ему король, - что и ты теперь вот-вот станешь кудесником."
Дж. Фаулз "Волхв"

Довольно неоднозначные впечатления. Для меня - это анти экзистенциальная книга, решенная художественными средствами постмодернизма, что собственно уже странно, хотя как говориться "клин клином".
Это была очень своеобразная мистерия напоминающая временами дионисии с вакханками и сатирами, этакий греческий театр с пантомимой и сложными декорациями, с игровым экспериментальным психоанализом, моделирующим определенные ситуации с целью переформатировать или сбить внутренние настройки объекта опыта.

Николас Эрфи - молодой человек, получивший образование в Кембридже, интеллектуально развитый, продукт экзистенциализма, с присущим этому философскому течению отстраненностью и неизменной скукой, неприятием бытия, со всеми его социальными подпорками, золотое поколение, для которого "не секс страшен, а любовь", где-то цинично , а где то лениво играющий в жизнь, в одиночество, в любовь и даже самоубийство, переезжает в Грецию на Фраксас и становится учителем. Со знакомства с обитателями Бурани - Морисом Кончисом и двумя близняшками начинается его катабасис или анабасис, это уж как кому нравится.

По большому счету две трети книги оказались для меня довольно-таки скучными, впрочем были удачные метафоры и противопоставления. К примеру, гипноз Кончиса Эрфи - его видение звезды, несколько упрощенная отсылка к осознанию экзистенции по Тошноте Сартра, и почти то же самое, но обратное по знаку осознание полноты жизни и любви, живого искреннего чувства, на Парнасе вместе с Элисон. Здесь одно ярко противопоставляется другому. Интересен третий рассказ улыбающегося Сфинкса - Кончаса об Антоне, что является парафразом Достоевского о слезинке ребенка. Пожалуй, эти две аллюзии и задают основную канву произведения, являясь маркерами, по которым будет выстраиваться последующая логика романа.

Насчет цитат, их много - Карл Юнг, Мишель Фуко, Хайдеггер, Шекспир и даже Гейзенберг. Несмотря на это плотное цитирование, действо развивалось достаточно предсказуемо, за теорией следовала практика, иногда напоминая причудливый ералаш, смешной и вычурный, впрочем, увы, лишенный для меня особого интереса. Может дело в протяжности книги или излишней шелухе слов и сцен, в чувствующейся подспудно нравоучительности, сложно сказать. Тем не менее, финал все-таки обнаружил некоторый Гейзенбергский дуализм, потому что трансформированное мировосприятие главного героя, лишившись одних установок, обнаружило совершенно новую импотенцию и кто в конце опустил кнут, да и есть ли в этом смысл - вопрос сквозной. Даже не смотря на некоторую благость, притча, рассказанная вскользь и выведенная мной в эпиграф - не есть ли то самое разночтение, некую хитрую петлю, замену одних ложных установок на другие, не менее иллюзорные . И тогда мою антиэкзистенциальность можно смело вычеркивать за несостоятельностью, что скорее всего ближе к истине, потому что полностью соответствует логике произведения. Однако, это уже вопрос предпочтения и полемики, мне просто импонируют такие смысловые развилки.