5 Луна – символ солнца. Панегирик Кириллову

«Всё художественное хорошо; даже то, что плохо – тоже хорошо»
«Зит» С. Парра, песнь XXVII, трибьют Кириллову

Писать рецензию на Достоевского это значит повторять то, что уже было не раз сказано. Нельзя сказать, что не понравилось, ибо «классика же», наше всё; сказать, что понравилось – ничего не сказать, пошло как-то. С другой стороны такая мрачная атмосфера не должна нравиться людям – слово «нравится» в отношении таких книг не уместно; а сказать «не нравится» - это попытка откреститься от своих грехов. Сказать что-либо новое – обвинят в неканоничности.

Мне «Бесы» попались как всегда вовремя, ну, или я истолковал текст так, что он мне показался своевременным. «Пашенька, хватит уже читать пьяным! Хватит читать в состоянии крайней усталости! Хватит читать ночами и ранними утрами! Хватит читать в состоянии расстроенной психики! Ты видишь кроликов там, где их нет!» — заговорили наперебой бесы С. П. и А. П. внутри меня.

Жизнь знает о моей страсти к лёгким проявлениям экстремального и поэтому иногда подкидывает крутых виражей. Нет ничего экстремальнее вовремя прочитанной книги, она как гололёд на повороте – заносит в кюветы. В нужное время нужная книга усиливает эффект, если эта книга своей волной цепляет текущую волну настроения. В итоге резонанс усиливается в разы и тебя так нешуточно колбасит. Это не вопрос впечатления, а скорее проблема важности и способности осмысления происходящего и читаемого. Впрочем, всё это не важно, как сказал бы господин Кириллов.

Бесы подкрадываются незаметно, по одному — прийди они целой армией с явной войной, то их бы заметили и дали бы отпор сплошным огнём серебряных пуль из пулемёта. А так сами, наверное, знаете, что Бесы приходят в нашу жизнь тихо и незаметно, иногда мы их даже пускаем или сами бесом прокрадываемся в чужую жизнь. Бесы скапливаются внутри, а потом прорывают наружу целые легионы свиней. Бесы тоже тонут, между прочим, вместе со свиньями; но это возмездие уже не имеет значения.

Первый бес. Все потуги стать человекобогом (или богочеловеком?) заканчиваются простой смертью. Причём, после неё нет ни человека, ни бога, ни человекобога, ни богочеловека. А может и есть – никто не знает же. Парадоксальная реакция смешивания ингредиентов, когда обратно их уже не получить из готового продукта. И наоборот - сколько не мешай дым и воду, полено обратно не получишь. Человек всегда будет человеком и никем выше, но, возможно, только ниже; но не выше.
Застрелился; богом не стал.

Самый трагичный герой все русской литературы – Николай Ставрогин. Люди, у которых есть сила, красота, таланты, богатство, власть, харизма - всегда несчастны. Сильный человек лишён возможности быть слабым, главного убежища любого человечка. Сильные люди беззащитны, им приходиться противостоять против всех окружающих, которые постоянно до них домогаются, окружают и ждут – такой напор со временем ломает любого. Вода точит камень, мы сами пассивно убиваем сильных.
Повесился; не нашёл счастья, но обрёл (вечный) покой.

Седьмой бес. Три основных вопроса девятнадцатого столетия: «что делать?», «кто виноват?» и «кому на руси жить хорошо?» - шутка, конечно, но крайне близка к правде. В двадцатом веке главный вопрос нам задал Серёжа Бодров в одном из своих немногих фильмов: «В чём сила, брат?» Если в девятнадцатом веке на те три вопроса ответы могли немного варьироваться, то на вопрос двадцатого века можно ответить однозначно – сила в словах. Все арсеналы мира ничто перед потоками информации; слова всё шевелят. Бегает Липутин, там сям подслушает, туда-сюда передаст, и бегает дальше, собирает фидбэк, мутит, пылит и шорох наводит. Потом ещё разочек веслом взмахнёт, воду смутит и дальше бегать туда-сюда собирать и распространять. А потом в дело включается Великий Организатор Пётр Верховенский и начинается настоящая Валпургиева ночь в стакане воды.

Девятый бес. Слабохарактерность. Извечная проблема, кстати. От неё проблем возникает больше, чем от дураков, дорог и алкоголизма. Впрочем, все эти три проблемы, а с ними и ещё сотенка других, возникают как раз из-за неё родимой. У одних нет характера сделать как надо, у других характера слишком много, чтобы заставлять слабые характеры делать не то.
Отправился на прогулку; сбрендил и умер.

Тринадцатый бес. Сильнохарактерность. Вся суть любой оппозиции: «Они первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия как-нибудь вдруг перестроилась, хоть бы даже на их лад, и как-нибудь вдруг стала безмерно богата и счастлива». Этим бесом я не одержим, о нём писать не буду. Скажу за героя:
Намутил и убежал; не пострадал.

Омммм, главный герой романа – Кириллов. Нет, не так – главный герой всей русской литературы – А. Н. Кириллов. Из всей толпы суетящихся героев, бегающих, страдающих, делающих глупости и пытающихся их исправить, он был единственным разумным, кто нашёл настоящий выход из всего этого и не суетился; он решил выйти, - и ведь не поспоришь! - как ещё выйти, кроме как выйти? В некотором смысле он постиг дзен. Правда, немного нестандартным способом - русским. Револьвер мне в руку, по белу свету я больше не ходок! Кириллов – первый представитель русского дзена, хуммм…

Ещё пара бесов. Безысходность и отверженность. Полное осознание неминуемого движения к пропасти даёт в некотором смысле свободу. По дороге мелькают звёзды, но они высоко, далеко и совсем не в той плоскости. Остаётся лететь к пропасти, срывая придорожные ромашки, временами перерезать глотки и напиваться.
Проломили череп; в некотором смысле тоже нашёл выход.

Предпоследний бес. Иллюзия равенства. Рабы должны служить и быть рабами. Рабы должны быть рабами настолько, чтобы не понимать рабства, только тогда они будут говорить «равенство!» и это будет освещать их грязь так, что она будет выглядеть ярким морем кристально чистой воды.
Отправились на каторгу; всё осталось как и прежде.

«Бесы» это как зеркало, которое показывает одни только морщины, бородавки и прыщи за которыми не видно морды. Очень мрачная книга, без проблесков. Хэппи энд:
Все умерли; кто не умер сошёл с ума.

Главый бес. Зацикленность. Все перевороты и революции заканчиваются началом новых переворотов и революций. Сколько королям головы не руби, столько же будут появляться новые. Как грибы после радиоактивного дождичка.
Бунты вспыхивают и угасают; история идёт дальше своим чередом.

И вот протянул я её на много дней, читая в два раза медленнее обычного. Прочитал в третий раз. Мне всегда было испытанием во время хороших книг не спиться; читая Достоевского я мечтал о бочонке чистого спирта. «Пашенька, твоя метафизика убьёт тебя быстрее цирроза!» Кажется, что когда говорят «я читал эту книгу три раза» всё понятно и с книгой, и с читавшим её — так что эта фраза и должна была стать всей рецензией.