5

Меня всегда удивляло и расстраивало, что Александр Сергеевич Пушкин, наше всё, столь мало известен в мире. То есть, люди, близкие к литературе, знают хотя бы фамилию, но всё равно разница между масштабом влияния на нас и полного равнодушия там обескураживает. Между тем, с классиками это случается сплошь и рядом: мы не можем в должной мере оценить значение Мольера для Франции (для нас это просто приятный драматург, которого нечасто ставят и ещё реже читают, для Франции – величина, сопоставимая с Шекспиром). Мы вряд ли поймём колоссальное значение для английской литературы (и не только литературы) Джейн Остен и Уильяма Блэйка. А уж немецкую классическую литературу мы, в массе своей, просто очень плохо знаем – даже великий Гёте у нас не в чести, что говорить о Лессинге.
Между тем, в Германии Лессинг до сих пор фигура значимая. Отец-основатель немецкой драматургии, теоретик и практик, а главное – тот, чьи пьесы до сих пор идут. В первую очередь, «Евгения Галотти». Думаю, популярность на родине связана прежде всего с тем, что автор затрагивает проблемы, порождаемые национальным менталитетом и век от века воспроизводящиеся. Скажем, в России это отношения народа и власти – и меткое пушкинское «народ безмолвствует» (мы и сегодня это наблюдаем). В Германии всё по-другому.
Сюжет «Евгении Галотти» прост: принц (большой любитель женского пола) положит глаз на барышню, а та должна вот-вот выйти замуж, всеми правдами и неправдами он добивается того, чтоб красотка оказывается у него в руках, но благородный отец в последний момент спасает её от бесчестия. Полагаю, проблемы «девичьей чести» мало интересуют нынешних немцев – нравы и представления сильно изменились – а вот проблема насилия и того, как к нему относиться, наверняка. Вот это «так не доставайся ты никому», желание не тирана или его приспешника убить, а разрушить самое дорогое, врагу назло. Очень странный, но очень популярный (в том числе в частной жизни, в быту) способ противостояния давлению. И не только в Германии.